– Ты хочешь нас прикрыть? – Полторак серьезно посмотрел на Соколова. – С такого расстояния «Тигр» пробивает лобовую броню «тридцатьчетверки». И у новых немецких танков тоже орудия мощные.
– А я не дам им прицельно стрелять по мне, – усмехнулся Алексей. – У меня маневренность выше. А еще я им устрою завал из деревьев. Цифры на топографической карте говорят, что здесь средняя высота деревьев – двадцать пять – тридцать метров. Завалю несколько штук на дороге, тогда им не разогнаться. Они не смогут преследовать. Может, вообще не рискнут в лес соваться.
– Честно говоря, я тоже подумал об этом, – поддержал Соколова Захаров. – Им бой невыгоден. А уж большой бой – тем более. Если они поймут, что это засада, единственным правильным решением будет удрать и замести следы. Им ни к чему принимать бой. Я поддерживаю идею Соколова!
Когда обе самоходки были установлены на позициях, Соколов лично убедился, что есть необходимый сектор обстрела, так что обе машины смогут задом отойти в зону, недосягаемую для огня немецких танков, и там без помех развернуться. Захаров и Полторак были серьезны и сосредоточены. Никакой бравады, никакой показной лихости.
Пожелав каждому командиру успехов и напомнив еще раз о том, как им следует поддерживать связь, Алексей направился к своей машине. «Ну вот и вышел «Зверобой» на звериную охоту. Задача у нас трудная, но я верю в тех, кто со мной, я знаю свой экипаж. С другим я и не рискнул бы отправиться на такое дело». Когда лейтенант вышел к опушке леса, через которую проходила грунтовая дорога, он увидел Логунова, осматривающего крайние деревья.
– Как дела, Василий Иванович? – спросил Алексей, подойдя к старшине.
– Думаю, все получится. – Логунов похлопал рукой по стволу старого толстого дуба. – Три фугаса сделаем и свалим эти стволы на дорогу. Хрен они здесь проедут! А покидать машины, цеплять тросами и растаскивать стволы фрицы не решатся. Они же не знают, сколько нас. Не станут они нас преследовать.
– А если станут? – задумчиво спросил Соколов. – Черт его знает, какая тактика в голове у их командира. Может, он сторонник нестандартных решений? Бросится всеми силами на прорыв. Может, у него в голове засела мысль, что его преследуют, идут по пятам, и ему ни в коем случае нельзя поворачивать назад. Только вперед и любой ценой.
– Но мы же сумеем отойти? Ты все продумал с самоходками?
– С ними проще, – пожал плечами лейтенант. – Делают по два выстрела и уходят на запасную позицию за дорожное полотно. Там сутки можно маневрировать – то высовываться, то прятаться. Оно высоко поднято, а за ним низина. Даже если немцы за ними кинутся, атаковать и устраивать долгий бой возле оживленной военной магистрали они все равно не решатся. А вот нам покрутиться придется.
– Если самоходки сделают по два выстрела, то мы с Николаем успеем сделать четыре. Самое главное – не нарваться на случайный снаряд, не повредить ходовую часть, гусеницы.
– Риск есть, но на то она и война. Я иного выхода не вижу… Деревья не дадут немцам стрелять прицельно. Вон оттуда, от того орешника, мы сделаем первые два выстрела, и я вас сразу уведу вправо. Оттуда, из-за березок, сделаем еще два.
– Хорошо, если фрицы отреагируют на ребят и развернутся в их сторону. Можно будет бить в борта.
– Если не развернутся, бей по гусеницам и по каткам. Главное – повредить как можно больше машин, испугать их. Не потащат же они подбитые танки на буксире по нашей территории! И ремонтироваться под огнем не станут… Больше четырех выстрелов делать нельзя, они нас увидят и подобьют. Максимум – шесть, но это если немцы нам дадут возможность еще раз поменять позицию.
Из танка выбрался Руслан Омаев. Соколов оглядел молодого чеченца и остался доволен. Вместо сапог танкист обмотал ноги кусками старого брезента, на голову повязал косынку, лицо черное от сажи из выхлопной трубы. На ремне – кобура с наганом и дедовский кинжал в ножнах, в руках «ППШ».
– Еще раз повторю, Руслан. – Соколов посмотрел горцу в глаза. – Без нужды не геройствовать. Твоя задача – узнать, есть ли немцы в том лесу, и примерно определить, сколько их. Постарайся понять, собираются ли они там стоять долго или скоро тронутся. Ты парень наблюдательный, ты сумеешь все разузнать.
– Есть не геройствовать, товарищ лейтенант! – без улыбки ответил Омаев.
– Стрелять только в том случае, если тебя обнаружат и начнут преследовать. Только в этом случае! Мы услышим и придем на помощь. Пожалуйста, Руслан, просто убегай. В данной ситуации нет ничего зазорного.
– Да я понял, товарищ лейтенант. – Омаев теперь заулыбался. – Сейчас важнее хитрость и победа, а не неуместная гордость. Гордость можно пускать в ход, когда ты один и сам за себя. А когда за тобой товарищи, думать надо о них, а не о себе.
– Хорошо, что ты это понимаешь, – кивнул Алексей и хлопнул чеченца по плечу. Тот поднял было руку, чтобы отдать честь, но вспомнил, что на его голове не уставная пилотка и не шлемофон, а простая гражданская косынка.
Чтобы не расходовать горючее и, самое главное, не выдать случайно звуками танкового двигателя своего присутствия, Соколов и Логунов обследовали свои запасные позиции, передвигаясь исключительно бегом. Гимнастерки прилипли к спинам, в сапогах хлюпало, влажные портянки сбились комком. Паутина раздражала и лезла в лицо, в рот, за шиворот вместе с сосновыми сухими иголками. Двести метров вправо. Очень подходящий бугорок, который скроет танк.
– Смотри. – Логунов отмерил шагами расстояние и, поднатужась, сломал большую сосновую ветку на дереве. – Выезжай на две трети корпуса, чтобы весь бок нам под выстрелы не подставлять. Как раз до этой ветки.
– Обзор маловат, – с сомнением заметил лейтенант. – Если «Тигры» пойдут влево, то уже после первого выстрела их не будет видно. Надо или выезжать всем корпусом вперед, или сдавать назад и разворачиваться.
– Тогда у нас выход один: заезжать за бугорок под углом градусов в тридцать. Вот между деревьями. Тогда сзади останется метров двадцать – сможем развернуться… Надо присмотреть еще одну позицию, левее нашей стоянки.
– Левее нельзя, – возразил Соколов. – Пойдем влево – наведем немцев на наши самоходки. Они тогда прорвутся в лес, обойдут нас с двух сторон и расстреляют. Нет, Василий, нам только в эту сторону перемещаться. Или насмерть держать дорогу, пока ребята не отойдут на новую позицию.
– Тоже верно, – согласился старшина и вздохнул: – Эх, успел бы Руслан их разглядеть да обратно вернуться! Вызвали бы штурмовики, и накрыли бы они тот лесок за милую душу! И никаких проблем!.. А Бабенко там сейчас лежит и изводится весь, переживает за нас. Но у него есть утешение в виде этой вдовушки. А у нас утешение будет только в виде горящих фашистских танков. И чем их будет больше, тем для нас утешительнее.
– Ладно, рано об утешениях говорить. Пошли дорогу разметим от стоянки до позиции.
– Командир, я все-таки сбегаю туда, подальше? Чем черт не шутит! Может, пригодится нам и третий вариант. Ты сам сказал, что иногда удирать не стыдно.
– Давай, – разрешил Соколов.
Устроившись за высоким орешником, младший лейтенант Захаров пытался рассмотреть соседний лес. Но высотка скрывала его большую часть. Зато отсюда хорошо видно было поле и дорогу, по которой должны были пойти танки. Другой дороги у немцев не было, Соколов все правильно рассчитал. Конечно, это если немецкая танковая группа все еще в лесу. И если она там вообще была.
Обернувшись на топот ног, Захаров увидел бегущего к нему Полторака.
– Ну что там?
– Нормально, – ответил лейтенант, вставая на одно колено рядом с Захаровым. – Ребята нарубили молодняка, повтыкали везде, сверху веток свежих накидали. В двух шагах родной комбат не заметит… Слушай, Осип, а что ты про нашего лейтенанта слыхал? Говоришь, с июня сорок первого воюет?
– Слышал, как комдив о нем говорил, когда мы собирались. Сказал, что Соколов имеет опыт подобных боев. Несколько раз сам в немецких тылах с рейдами был и всегда возвращался, и машины выводил, и людей. Говорит, на Тацинскую ходил, прикрывал отход наших, когда они немецкий аэродром крушили. Ну этот, с которого снабжали окруженного Паулюса. А что? Тебя что-то смущает, Кирилл?
– Да нет. – Лейтенант пожал плечами. – Просто хотелось знать, с кем в бой идем. Чьи приказы выполняем. Ладно, давай о деле. Значит, мой основной сектор обстрела…
Глава 7
Ручка ухвата треснула, едва хозяйка взялась им за чугунок в печи. Кухня наполнилась паром из-за пролитого на горячую поверхность супа. Бабенко чуть не вскочил, забеспокоившись, не ошпарилась ли Анна Вячеславовна. Но женщина схватила полотенце и начала разгонять дым от подгоревшего жира. Тушенка была хорошая, и какое счастье, что она не вся оказалась на плите.
– Дайте его сюда, – попросил танкист, усевшись на своем ложе и вытянув перебинтованную ногу. – Починю вам инструмент.
– А вы сможете, Семен? – Женщина с сомнением посмотрела на раненого.
– А почему же не смогу? – бодро улыбнулся Бабенко, старясь не морщиться из-за непрекращающейся ноющей боли в ноге. – Руки-то у меня целые.
Вытащив из кармана куртки, лежавшей у изголовья, брезентовый сверток, Семен Михайлович разложил его на коленях. Здесь были пассатижи с немецким клеймом, сделанные еще до революции, два ножа – для мелких работ и для грубых, несколько отверточек разного размера и даже небольшая ручная пила длиной всего двадцать сантиметров. Хозяйка с уважением посмотрела на инструменты и дала мужчине старый фартук, чтобы он постелил его на колени.
Бабенко не просто чинил ухват. Для инженера, для мужчины, о котором говорят, что он «рукастый», тут работы было на десять минут. Поэтому танкиста беспокоил не ухват. Чувствуя постоянную неприязнь к себе, напряжение в доме, он старался любыми способами разрядить обстановку, наладить контакт, стать Анне Вячеславовне более симпатичным. Семен Михайлович терпеть не мог, когда в воздухе висели отрицательные эмоции, они на него давили. Он по натуре был человеком общительным и любил всех, весь мир вокруг себя. Если бы до войны его спросили, каких людей он не любит, Бабенко бы просто не понял вопроса. Теперь, конечно, война многое изменила, но Семен Михайлович по-прежнему люби