омнит «Дети чугунных богов»: «Иван, куда идёшь?» – «Бабу хочу. К ней иду», – такой тяжёлый, чугунный ответ. Я помню, мне Лёша Саморядов в разговоре говорил, что нынешние кинодеятели не умеют использовать опыт советского производственного кино, что производственный сценарий может быть триллером на самом деле, может быть увлекательнее, чем триллер.
И надо вам сказать, что в лучшей, наверное, экранизации (не считая луциковской «Окраины») их кинопрозы – в фильме Томаша Тота «Дети чугунных богов» – была сцена, когда инспектор (Юрий Яковлев) приезжает на завод, где плавят сталь удивительную, уникальную. И для того чтобы продемонстрировать качество этой стали, Иван, главный сталевар, становится за листом, подвешенным к испытательному стенду, и говорит: «Стреляйте!» И раздаётся чугунный, мощный удар болванки в эту сталь – и Ивану ничего не делается, сталь совершенно спокойно отражает этот удар. Очень страшная сцена по напряжению, немножко напоминающая литьё колокола и первую пробу колокола. Помните, как он бесконечно долго раскачивается в «Андрее Рублёве»?
Но отличие Луцика и Саморядова от большинства сверстников было в том, что у них совершенно не было «тарковщины», долгих претенциозных разговоров (у Тарковского это гениально, но «тарковщина» – это невыносимо), не было долгих пейзажей – вообще не было длиннот. В их сценариях всё время происходит яркое, плотное, насыщенное действие.
Наверное, главный сквозной сюжет – это превращение героя в сверхчеловека, как в гениальном сценарии «Праздник саранчи» (фильм по нему показался авторам настолько неудачным, что они даже сняли название, и в результате фильм назывался «Савой»). Удивительно, что это превращение понималось ими… Это очень важно, это важная мысль, которую я попытаюсь сейчас сформулировать. Превращение героя в сверхчеловека понималось ими не только как приращение силы, возможностей, но и всегда как утрата – как утрата человеческого, человечности.
В этом смысле самый показательный их сценарий – это «Кто-то там, внутри…», который потом, после обработки Ираклием Квирикадзе, стал основной замечательного фильма «Лимита», дебютного фильма Дениса Евстигнеева. В фильме герой уже сверхчеловек, но что-то бесконечно важное он утратил – что-то, что там, внутри, что-то, что сохранил другой герой, его друг, неудачник, лузер.
Трагедия этого превращения, этот ужас силы были и в лучшем их, на мой взгляд, сценарии, в «Дюбе-дюбе». Многие, конечно, скажут, что лучший их сценарий – «Дикое поле», так замечательно поставленный Михаилом Калатозишвили, но мне-то кажется, что лучше «Дюбы-дюбы» ничего нет. Это тоже моя упёртость некая, потому что я ведь начал знакомство с их творчеством с этого сценария.
Я чисто случайно шёл где-то по Курскому вокзалу, купил альманах киносценариев. 1994 год это был, что ли… Нет, вру, 1992-й. И стал я читать. Ребята, я не мог оторваться! Я так ждал следующего номера с окончанием, как не ждал ну ни одного журнала в своей жизни! И когда дочитал эту мучительную трагическую историю, я понял, что в нашу жизнь пришли два гениальных писателя. Я не бросаюсь словами. Если вы прочтёте эту повесть… Не надо смотреть фильм. Александр Хван – очень хороший человек и хороший режиссёр, но он снял другой фильм с другим героем. И Олег Меньшиков там играет неврастеника, а у Луцика и Семирядова это история про чистого и цельного человека.
Там герой был влюблён в девочку и понимал, что эта девочка ему предназначена. Он эту девочку страшно любил. Она вроде бы и некрасивая, и ничего в ней нет особенного, но вот он понимал, что она его. И так вышло, что он никогда не мог это чувство пережить, она его бросила. А потом он случайно встречает в Москве земляка, который говорит: «А Таньку-то посадили, она в банду попала. Она не виновата, на ней крови нет, но она покрывала любовника своего». И герой понимает, что он эту Таньку всю жизнь любил больше всего на свете и что ему надо выкупить её как-то из тюрьмы. А это девяностые годы, тогда можно было сделать такие вещи.
Он начинает искать большие деньги – находит. Грабит одного, через друга адвоката выходит на другого, третьего грабит в ресторане… В общем, набрал действительно большие деньги. Очень страшно сделана сцена, когда он в маске старухи пытает одного человека для того, чтобы из него деньги достать. Потрясающая сцена! А потом поехал в маленький город на Волге, где колония, и выкупил эту Таньку оттуда.
Я не буду вам рассказывать, чем кончилось. Очень плохо кончилась эта история. Но самое страшное, что вроде бы у них безумная любовь начинается с этой Танькой, когда он привёз её в Москву. Хотя герой, Андрей, сначала ничего не может с ней сделать, говорит другу: «Я не могу, у меня даже просто на неё не стоит, потому что запах тюремный от неё». Но потом в один прекрасный день он ведёт её в магазин, она приодевается заново – она так хорошеет! Настоящая роковая женщина изумительной красоты, в которую все влюбляются немедленно. И в общежитии они бросаются друг на друга, как изголодавшиеся животные. Дивная сцена! И после этого они с этой Танькой, вообще не вылезая из кровати, проводят неделю.
А потом он понимает, что любит-то она до сих пор вот того падлу, который её, собственно, и погубил. И это так сильно сделано, ребята! Какая это потрясающая повесть! Это именно повесть. Хотя она сценарно очень грамотно разработана, там темп прекрасно нарастает, очень эффектно всё. Кстати, все детали кинематографа девяностых: непременные погони, непременная криминальная составляющая, непременные детективные моменты…
Но вот в том-то всё и дело, что между Луциком, Саморядовым и их эпохой было чудовищное несоответствие. Они были умелые, грамотные, крепкие профессионалы, поставленные в совершенно нечеловеческие недоусловия, поставленные туда, где никто профессией не обладал. Ну и жизнь просто их задушила. Хотя это было два несчастных случая: Саморядов упал с балкона, перелезая в соседний номер, а Луцик умер от сердечного приступа пять лет спустя. Царствие им небесное.
Они всё умели. Они очень быстро сделали карьеру. И в Штаты они поехали, и написали замечательный сценарий «Северная Одиссея». И в какой-то момент почувствовали, что что-то утрачивают, – и написали «Дикое поле» – совершенно неожиданный, очень простой, я бы сказал, библейски простой, такой притчевый сценарий про странную землю, про настоящую Россию. Там если в землю человека зарыть, то он не умирает, а воскресает, вылечивается от любой болезни. Там постоянно какие-то набеги степняков, удивительные девушки дивной красоты, потрясающего невежества и какого-то сверхъестественного чутья. И мне когда-то Бахыт Килибаев сказал: «Это такой сценарий, к съёмкам которого можно готовиться всю жизнь. Я буду делать это, я найду деньги на этот сценарий». Но, к сожалению, «Дикое поле» снял другой человек. Снял очень хорошо. И тоже безвременно, рано умер. Царствие небесное Михаилу Калатозишвили.
Но вот что мне кажется важным. Я сейчас упомянул Бахыта Килибаева. Он был того же поколения. И по своим могучим замыслам, по удивительной творческой способности – человек такого же неиссякаемого генеративного (не креативного, а именно генеративного) порождающего дара, что и Луцик с Саморядовым. Он с ними дружил. Он снял по их сценарию, по-моему, единственный стилистически адекватный фильм «Гонгофер». Но жаль, что Килибаев запомнился всем только как режиссёр роликов к АО «МММ». Гениальные ролики. Именно с них началась вот эта стилистика обожествления обывателя. Но это у него было, конечно, немножечко иронично, а в «Старых песнях о главном» – уже серьёзно. Мне кажется, что самая большая потеря для современного русского кино (я уж не говорю про «казахскую новую волну») – то, что Бахыт Килибаев сейчас живёт в Лондоне и не работает.
Что касается Луцика и Саморядова. Удивительным образом оказалось, что идеи, которые они заложили, выжили, но безумно вульгаризировались. Я думаю, что сейчас попытка героизировать, идеализировать Моторолу, Беса или Гиви (главных персонажей Новороссии) – это тоска по Луцику и Саморядову, по их героям. Только их герои были совсем другими. Они были прежде всего добрыми, они были созидательными. И вот людей, которые первыми начали воплощать эту, как им казалось, добрую силу – Луцика и Саморядова, Бодрова в фильме «Война» у Балабанова, – вот этих людей как будто срезала жизнь, как будто выбросила, выдавила, а вместо них на их место пришли суррогаты.
Кстати говоря, Луцик и Саморядов планировали сделать цикл открыток «Дембельский альбом» с фотографиями этих дембелей, с их разговорами, баснями, с их какими-то смешными песнями. Это был бы прекрасный цикл открыток, они серьезно работали с народной субкультурой. Но, во-первых, всё-таки они были от неё дистанцированы, поскольку были глубокие и крепкие профессионалы. А во-вторых, мне кажется, что тип их героя, например, Ивана из «Детей чугунных богов» – это не тип «Брата 2», потому что Иван – это прежде всего созидатель. И когда он бьётся с Бекбулаткой (это там ключевая сцена), он бьётся с азиатчиной в себе. И не зря этого его противника зовут Бекбулатка. Иван – это бесконечно русский образ, который к азиатчине не сводим и ей противопоставлен. Поэтому мне так остро не хватает Луцика и Саморядова. И ещё потому не хватает, что они действительно могли бы придумать новую Россию.
О пределах свободы и пределах любви(Уильям Стайрон, Андрей Синявский, Томас Манн, Ганс Фаллада)
[27.11.15]
Лекция будет обязательно. Вот Уильям Стайрон, которого почему-то все очень полюбили в последнее время, – я сегодня буду о нём посильно рассказывать. Хотя я прекрасно понимаю, что Стайрона все читали очень выборочно, читали в основном «Выбор Софи», главный его бестселлер. И лишь очень немногие помнят роман Стайрона «И поджёг этот дом» в переводе Виктора Голышева, который выходил в 1986 году в «Новом мире». Лучший, самый мощный стайроновский роман.
– Как вы оцениваете творчество Курта Воннегута? Сумел ли этот автор благодаря своим произведениям выйти из разряда научной фантастики? Сам Воннегут утверждал обратное.