Теперь поговорим об Иване Антоновиче Ефремове, тем более что это действительно фигура очень важная для сегодняшнего дня, и я как-то предвижу воскрешение массового интереса к нему.
На мой взгляд, наиболее важный текст Ефремова – это «На краю Ойкумены», повесть, написанная и напечатанная (во что невозможно поверить!) в 1953 году. Это история о том, что было завещание некоего фараона, которое не исполнили, и вместо него пришёл следующий фараон, который стал истощать народ, который везде насадил жрецов, который строил колоссальные пирамиды и довёл до нищеты население Египта. Если история о завещании Ленина и о правлении Сталина вам ничего тем самым не напоминает, то человек 1953 года всё отлично понимал. И то, что Ефремов умудрился это тогда написать – ребята, это, конечно, совершенно грандиозное явление.
Ефремов – выдающийся стилист. Когда он пришёл к уже смертельно больному Алексею Николаевичу Толстому, тот его спросил: «Где научились вы вашему холодному изящному стилю?» На что Ефремов честно ответил, что у Хаггарда, у Буссенара, у Жюля Верна – у великих авторов приключенческих романов. Он действительно пишет очень чисто. Можно, конечно, отметить некоторый избыток пафоса, патетики. Но Ефремов – человек двадцатых годов, воспитанный в двадцатые годы, причём беспризорник бывший; человек, для которого культ знания, культ морали – это всё не пустые слова, он верит в прогресс свято.
И надо сказать, что пафос, патетика – это очень часто следствие серьёзного отношения к миру. Поэтому ефремовская «Туманность Андромеды», которая может кого-то отвращать при чтении, меня всё равно восхищает, потому что мне хотелось бы видеть человечество, которое будет относиться к вещам серьёзно. Он писатель, я думаю, в известном смысле повлиявший на Лема. Конечно, Лем глубже, интереснее. Уоттса, автора «Ложной слепоты», Успенский называл «обкурившимся Лемом». Так вот, Лем – это, если угодно, «обкурившийся Ефремов», если можно себе такое представить, Ефремов, заглянувший в человеческую природу чуть глубже. Но даже с его идеализмом всё равно многие концепции, многие идеи Ефремов первым выдвинул.
Я не говорю сейчас об изобразительной силе его прозы, потому что такие рассказы, как «Олгой-Хорхой», – это просто классика русского триллера. И очень многие люди всерьёз убеждены, что Олгой-Хорхой существует. Тоже вот хорошая проверка на то, есть ли у вашего ребёнка сила воображения: дайте ему почитать этот рассказ. Там описано существо… даже не существо, а что-то такое… Ну, там экспедиция в Гоби, в Монголию. Стоят в кругу исследователи, и вдруг монгольский проводник бледнеет и говорит: «Среди нас смерть», – и тут же один падает замертво (самый молодой, как всегда). И на горизонте, вдалеке, ползут две толстые серые то ли кишки, то ли трубы, то ли колбасы (они всегда передвигаются парой), вот это страшное существо, два огромных червя, которые убивают каким-то излучением. Знаменитые марсианские пиявки Стругацких в «Полудне» – это оттуда, конечно. Но как это описано у Ефремова! Мало того что не оторвётесь – вы поверите в реальность этого существа!
Ефремов прекрасный рассказчик, но прежде всего, конечно, автор новых этических концепций. Он полагает, что люди античности, описанные им в «Таис Афинской», – люди, в которых гармонично было и физическое, и духовное развитие, – утратили это единство, эту целостность, и мир стал разделяться так же, как разделяется мир Торманса. Торманс – это планета, колонизированная землянами довольно давно, в романе «Час Быка». На Тормансе построено общество, которое очень напоминает современную олигархию, а в каком-то смысле мир элоев и морлоков из Уэллса. Там есть долгоживущие и короткоживущие – джи и кжи. Короткоживущие – это те, которых умерщвляют «нежной смертью» (это обслуживающий персонал). А долгоживущие – это элита (учёные, техники, мудрецы и так далее). Вот как бороться с этим изначальным неравенством, с этой пропастью, тем более что ту пропасть старательно поддерживает Совет Четырёх, управляющий этим олигархическим миром? Главная героиня, историк Фай Родис, и экипаж звездолёта, прилетевшего с Земли (где давно установилось коммунистическое общество), как раз и борются за уничтожение этой пропасти.
Я не знаю, религиозен ли Ефремов, но его сознание, безусловно, религиозно – в том смысле, что оно иерархично, что для него существуют абсолютные ценности. Но, разумеется, это не означает, что Ефремов верит в высшее существо. Он верит в осмысленную эволюцию, скажем так. И он полагает, что человеческое общество, пройдя через так называемые Тёмные века, неизбежно придёт к единству. Страшно сказать, но я эту веру разделяю.
Один из важных конфликтов в «Туманности Андромеды» – это конфликт закона и таланта. Там есть совершенно гениальный физик Бен Роз, который умудряется пробить туннель в пространстве и осуществить связи с далёкой планетой. Но для этого, во-первых, нужны энергозатраты, которые на какое-то время обесточат всю Землю. А во-вторых, эксперимент заканчивается катастрофой, чуть не вырубило пробки у всей Земли. Но – очень мощный ход, всё-таки Ефремов сильный писатель, – когда на миг во время эксперимента на экране появилась инопланетянка и поприветствовала землян, когда был установлен этот контакт, с чужой планеты повеяло какими-то запахами, каких не бывает на Земле. И один этот миг – эти запахи, этот берег, этот оранжевый песок, это красное море, которое за ней простиралось, – это было так прекрасно, что ради этого стоило обесточить Землю!
Дилемма опять та же – порыв таланта и безопасность человечества. Впоследствии эту же дилемму разбирали Стругацкие, и они совершенно однозначно в «Жуке в муравейнике» делают вывод, что любые попытки ограничить человека, ограничить его дух кончаются убийством. И как бы мы ни относились к этому конфликту, он не снят и сегодня, потому что и сегодня огромное количество людей утверждает: «Неужели стабильность общества не стоит угнетения, молчания каких-то жалких 13 или 15 процентов?» Строго говоря, количество людей недовольных редко превышает 15 процентов, потому что только эти недовольные и осуществляют прорыв. Но многим представляется, что прорыв – это условия нестабильности, а значит, давайте терпеть, чтобы всем было хорошо. И тогда получится цивилизация Торманса, которая обречена оставаться в своих тоталитарных рамках.
На Тормансе правит закон, согласно которому цивилизация низкого уровня развития не может выйти в космос, потому что, если она достигнет определённого технического уровня, она этот уровень использует для того, чтобы друг друга уничтожать, а не для того, чтобы выходить в космос. Это глубокий парадокс, который повлиял, я думаю, и на Теорию Недоступности у Шефнера в «Девушке у обрыва». И вообще Теория Недоступности была в советской фантастике очень интересно осмыслена – те пределы, которые ставит сам себе человек.
Очень много вопросов: что я думаю о «Таис Афинской»? «Таис Афинская» мне кажется из всех романов Ефремова самой неинтересной в смысле стиля, потому что там патетики больше всего. Понимаете, у Ефремова же довольно напряжённый эротизм, что бывает с людьми патетическими и с людьми в закрытых обществах. Все помнят (а особенно люди, возросшие в советском пуританском обществе) твёрдые груди героини в «Лезвии бритвы», которые протирают ткань кофточки, – в глубокой сибирской деревне у всех девушек груди твёрдые. Это, конечно, прекрасно! Ну, Ефремов вообще тяготеет к такой статуарности, его идеал – античная статуя. Но сцена совокупления на свежевспаханном поле в «Таис Афинской» грешит некоторым дурновкусием. Но, в который раз повторю, хороший вкус гению необязателен.
«Таис Афинская» – это интересный роман об идеальном обществе прошлого, о концепции Александра Македонского, который мечтал соединить военную мощь, учёность, Таис как символ прекрасного, символ эстетики. Это такая утраченная утопия человечества. Но мне кажется, что, когда человек начинает искать утраченный идеал в прошлом, он в полушаге от оправдания тоталитаризма.
Счастье наше, что Ефремов всегда умудрялся не делать последние полшага. Для него человек – это действительно лезвие бритвы. И это очень точная, очень стимулирующая, что называется, inspirational, вдохновляющая мысль: нужно в самом себе почувствовать это лезвие бритвы и двигаться по нему. Не нужно думать, что человечеству будет легко. Оно должно всё время ходить в шаге от пропасти, прокладывать путь между безднами, потому что путь человечества – это путь между безднами. Человек – это вызов бездне.
В этом смысле «Лезвие бритвы» (вероятно, самый популярный его роман, самый масскультовый) очень здорово сделан. И эти серые кристаллы, стирающие память, и широчайший географический разброс, и образ Гирина – всё врезается в память. Как врезается в память и история о водяном раке (номе), страшное заболевание, зловонное, или совершенно потрясающая история девушки, которую Гирин спас и которая купается в росе, чтобы очиститься и ему отдаться. И сам образ Гирина – один из самых очаровательных. Помните, как он гипнотизирует врачиху, которая испытывает садическое наслаждение от операций?
Ефремов – большой писатель, не говоря уже о том, что он выдающийся археолог, создатель палеоантропологии, замечательный эволюционист и так далее. Но это прежде всего ещё и универсально одарённый человек, один из тех удивительных людей, которых породила страшная, но грандиозная эпоха – эпоха великих утопий. Он во многом оправдание этой эпохи. И он мог спасти, я думаю, Россию, если бы дожил до нашего времени и если бы таких было много.
[21.04.16]
Что у нас сегодня?
Поступило феерическое количество заявок на лекцию про Сашу Чёрного, Аверченко, Тэффи. Откуда такой бум на сатириконцев, я даже понимаю. Они были многажды упомянуты в наших разговорах, и меня просят как-то это расширить.
Начинаю отвечать на некоторые вопросы.
– Не скажете ли вы пару слов о взаимоотношениях Бродского и Евтушенко? Всё-таки полярные авторы, словно поэтические «орёл» и «решка».