– Ага! И ещё губозакаточная машинка! Радуйся, что хоть это есть. Ещё, если тебе интересно, у меня там аптечка. Тебе, случайно, не нужны угольные таблетки?
На это Лёша не нашёлся что ответить, и повисло долгое молчание. Не то чтобы тишина – звуков доносилось много. Свиристели в траве кузнечики, звенели комары – репеллента они побаивались, кусаться пока не решались, но всё равно крутились рядом. Где-то в посёлке звучала музыка, вдалеке справа грохотала электричка, слышался недовольный собачий лай. Может, это проснулись псы на участке номер семнадцать.
Время тянулось томительно. «В час по чайной ложке», по выражению бабы Люды. Саня то и дело посматривал на экран смартфона – а что толку? Жизнь вокруг застыла, как застывает глина под солнцем или кровь от небольшого пореза. Можно было, конечно, считать про себя… вообразить секунды слонами, а минуты – бронтозаврами. В одном бронтозавре умещается шестьдесят слонов… хотя нет, бронтозавр травоядный. Прямо как корова.
Вспомнилось, как в то лето Мишка пошёл знакомиться с коровами, причём ни капельки не боялся. Рвал им траву и протягивал – угощайтесь, мне для вас ничего не жалко! И коровы благосклонно принимали его дары.
Чтобы отогнать эти мысли, он спросил:
– Лёш, а как получилось, что ты в «Волнорез» попал? Если это, конечно, не секрет?
– Совершенно не секрет, – отозвался Лёша, которого, видимо, тоже доставало это застывшее время. – Только история долгая…
– Мы, вроде, никуда не торопимся, – заметил Славик. – Ань, а далеко печеньки?
– Жуй-жуй-глотай, – пододвинула она Усольцеву пакет. – Попкорна хватит.
– Короче, это началось три года назад, – Лёша уселся поудобнее, смахнул с джинсов присоседившегося муравья. – Я тогда в седьмом классе был, и с нами учился такой пацан, Кирилл Банников. Мы с ним дружили. А этот Кирилл писал стихи, и очень хорошие, не хуже, чем у нашей Лиски. И посылал их на всякие детские литературные конкурсы, побеждал, получал призы. Но он нормальный был пацан, не выпендривался, не хвастал. И вот зимой объявили общегородской конкурс, в котором школа должна была поучаствовать. Ну, кого выдвигать? Ясно, нашего Кирюху. Русичка, Ольга Сергеевна, велела ему стихи принести. Он принёс, и гораздо больше, чем нужно отправлять. Типа, сами выбирайте, мне по барабану. А ему этот конкурс и вправду по барабану был, он и в тех, что гораздо круче, побеждал.
– И что дальше? – заинтересованно спросил Славик. Он по одной выуживал из пакета печеньки, но ему, похоже, хотелось и культурной программы.
– А дальше Ольга Сергеевна сделала ему интересное предложение, – мрачно улыбнулся Лёша. – Из серии, «от которых нельзя отказаться». У неё дочка, тоже двенадцать лет, Кристина. Только не у нас училась, в другой школе. И тоже вроде стишками баловалась. Так вот, русичка Кириллу сказала: а давай ты половину своих стихов отдашь, мы их подпишем Кристиной и отправим на конкурс? От тебя не убудет, ты и так всюду всё выигрываешь.
– Но это же нечестно! – вспыхнул Саня. – Как же так?
– А вот так, – сухо припечатал Лёша. – Там же, на этом конкурсе, всякие призы крутые, за первые-вторые места. И ноуты, и планшеты… Ну вот захотела доченьке на халяву подарочек сделать. А Кирюхе за это пообещала вечную пятёрку по литературе.
– И что Кирюха? – Славик задержал руку с печенькой у рта, а вот Аня никак не реагировала. Наверное, слышала Лёшину историю не в первый раз. Усевшись по-турецки, она самозабвенно углубилась в электронную книгу.
– Кирюха её, конечно, послал, – усмехнулся Лёша. – Вежливо, само собой. Типа, это вообще-то называется подлог, и все дела.
– А она? – напряжённо спросил Саня, чувствуя, как нарастает в нём злость против этой неведомой училки.
– А она стала его всячески доводить, – в Лёшином голосе прибавилось грусти. – Говорила, что он дутая величина, что воображает о себе много, а таланта мало, и вообще, наверное, ему какие-то знакомые взрослые стихи пишут, а он выдаёт за свои. И вот с этого всё и началось. Я за него заступился. Ну понятное дело, надо же друга защитить! Когда она опять всё это начала говорить, я встал и сказал, что она хотела у него стихи украсть, для своей дочки. Потому что завидует, за свою Кристинку, которая пишет всякую фигню. Я же не поленился, в инет слазил, нашёл, что эта Кристиночка на конкурс послала… про красивые цветочки и набухающие почки.
– Представляю, что было… – уважительно протянул Славик.
– Ага! – кивнул Лёша. – Гром и молния! Точнее, даже гроб и молния, потому что она меня вообще решила в гроб загнать. С того урока постоянно нам с Кирюхой подлянки делала. Если кто-то на уроке у неё бумажку бросил или хихикнул – это, значит, Кривцов и Банников! Писала нам замечания, докладные директору… доказывала всем, какие мы ужасные хулиганы. Особенно я. Потому что я же не молчал, я ей всё говорил, что про неё думаю. Ну ладно когда она орала, что ничего из меня по жизни не выйдет и я на помойке помру. Она же и про Кирюху гадости говорила, что типа ему премии за стихи дают, потому что жалеют. Как же, мальчик-инвалид!
– А он инвалид? – вздрогнув, спросил Саня.
– Вообще-то да! У него левая рука почти не действует, какая-то травма была, в раннем детстве, и после этого там пальцы не сгибаются, и в локтевом суставе протез. Прикинь, каково ему было такое слышать!
– Понимаю! – кивнул Саня, хотя по-настоящему представить себя в шкуре этого Кирюхи не мог. Даже пошевелил пальцами левой руки – всё работало на отлично.
– В общем, Сергеевна меня возненавидела, – продолжил Лёша. – И решила стереть с лица земли… ну или по крайней мере с лица школы. Постоянно добивалась, чтобы меня поставили на учёт в милиции.
– Точнее, в КДН, – заметил Славик. – В Комитете по делам несовершеннолетних. Я почему в курсе, зимой мы в отряде одного парнишку выручали, пришлось с тётками из этого КДН повозиться…
– Ну, я тогда этих тонкостей не знал, – невесело улыбнулся Лёша. – Только поставить меня на учёт всё не могли, не было настоящих правонарушений, и учился я без двоек. Но в апреле случилась ещё одна глупая история, когда я в ментовке всё-таки побывал. Короче, у нас во дворе старшие пацаны сидели с пивом, врубали на полную громкость музыку… это вечером было, часов в восемь. Ну и какая-то вредная бабка вызвала милицию. А когда менты приехали, эти пацаны уже разбежались. И тут я такой весь иду к подъезду. С большой сумкой… у меня там бельё было, из прачечной нёс.
– Вы что, не в стиралке стираете? – не понял Саня.
– Представь себе, нет. Стиралка у нас уже пять лет как сгорела, а новую купить в напряг. Поэтому бельё сдаём в прачечную, а одежду руками стираем, в ванне. Ладно, это к делу не относится. Короче, менты меня тормозят… типа, а не воришка ли ты! А откуда эту сумку вынес?
– Как-то странно, – снова удивился Саня. – Они ж на вызов ехали, больших парней разгонять, а ты мелкий был, зачем они к тебе прикопались?
– Элементарно, – снисходительно пояснил Славик. – Смотри, они на вызов поехали, никого не застали, как бы зря съездили. А тут заловить мелкого, в отделение привезти – и получается, что уже и не зря. Как бы поработали, бдительность проявили. А виноват, не виноват – это же не они там разбираться будут, а дежурный.
– Вот именно! – подтвердил Лёша. – Привезли в отделение, велели маме звонить, а она долго была недоступна. Короче, три часа я там сидел, всякую фигню спрашивали, пугали, что на зону отправят. А потом мама всё-таки прибежала туда, и меня отпустили. Но сказали, что передадут материал в школу. И передали. Что типа я вёл себя нагло, отказывался показать, что в сумке, грубил ментам. Ну и прикинь, как Ольга Сергеевна обрадовалась! Вот, орала, подтверждаются мои пророчества, что на помойке сдохнешь! Зона по тебе плачет!
– А в этот раз уже твой друг Кирилл за тебя вступился, да? – предположил Саня.
Лёша долго не отвечал. Глядел вниз, на траву, на опавшие звёздочки сирени. Потом заговорил глухим голосом:
– А друг Кирилл меня предал. За день до того его родителей в школу вызывали, ругали, пугали… короче, я не знаю, что у них тогда дома вечером случилось, но на русском он при всех у Ольги Сергеевны прощения попросил, типа оклеветал её несправедливо. Типа ничего такого она от него не хотела, никакого подлога со стихами, а это он просто так пошутил, а я, дурак, поверил и повёлся.
– Ты с ним после этого говорил? – деловито уточнил Славик. – Что он ответил?
– Ничего он не ответил, – вздохнул Лёша. – Просто сказал, что больше со мной не дружит. Ничего объяснять не стал. Ну видно было, конечно, что ему не в кайф всё это говорить. Симку в телефоне сменил и новый номер не дал. А на следующий год вообще в другую школу его перевели, и я не знаю, где он сейчас. В инете специально смотрел – больше в конкурсах не участвует.
– Ну а с тобой что было? – спросил Саня, стараясь, чтобы голос его звучал спокойно.
– А меня поставили на учёт, – объяснил Лёша. – В этом, кстати, ничего ужасного нет. Просто нужно раз в месяц приходить и отмечаться, и ещё в разных мероприятиях участвовать, куда нас, трудных подростков, сгоняли. Ну там спортивный праздник, экскурсия в воинскую часть и всё такое. Инспектор, Марина Михайловна, тётка не вредная была, жалела даже меня. Но на лето выписала мне путёвку в военно-патриотический лагерь «Альбатрос». Типа там трудные подростки перевоспитываются.
– Ни фига себе! Всё лето ж загублено! – присвистнул Саня. – И что, нельзя было отказаться?
– В общем, можно, но нежелательно. Чтобы поскорее с учёта сняться, надо с инспектором не борзеть. Ну, мама и сказала: «поезжай уж, раз так вышло». Ну, я и поехал. Между прочим, вовсе не страшно оказалось. Это Сергеевна всё лапки потирала, типа, меня туда в наказание отправляют, и там уж мне как следует достанется. А на самом деле не армия и не тюрьма. Спорта много, дисциплина строгая, но без издевательств. И учили всякому… и стрелять, и драться… Инструкторы вполне себе ничего были, Игорь Дмитриевич и Алексей Павлович… Так что лето не совсем оказалось загублено. Но главное, там, в лагере, я и познакомился с Игреком. Ему тогда пятнадцать уже было.