– Так понесу! – Саня подумал было, что прохожие станут на него коситься – взрослый уже пацан, а идёт с детской игрушкой в охапку! – но тут же решил, что не хватало ещё заморачиваться чужими взглядами. Его дело, что тащить, а кому не нравится – это их проблемы.
И он совсем уж собрался распрощаться и направиться домой, как дверь содрогнулась от удара. А со второго удара – открылась.
На пороге нарисовался дядька в засаленной майке с фиолетовым пятном внизу, чёрных трениках с пузырями на коленях и погрызенных шлёпанцах на босу ногу. Жидкие серо-седые волосы были встрёпаны, щёки покрывала многодневная щетина, а пальцы рук постоянно подёргивались, будто перебирая какие-то невидимые предметы.
Первым делом вспомнился павианоподобный Александр Григорьевич – вся разница заключалась лишь в том, что этот был ростом не больше Сани, худым – майка болталась на нём как на пугале, и гораздо старше Ромкиного отчима. Не павиан, а скорее, мартышка. Или, ещё ближе, Горлум из «Властелина Колец».
– Это папа! – наклонившись к Сане, шепнул Лёша. – Ничего не говори и, главное, ничего не делай.
– Ты где таскался, поганец? – прорычал Кривцов-старший. – В доме срач, холодильник пустой, а ты бегаешь хрен знает где! Мать надрывается на двух работах, а тебе всё хиханьки? Как жрать, так в два горла, а как по дому чего сделать, так в ломину? Почему за хлебом не сходил? Почему картошка не сварена? Давно ремня не получал?
– Батя, не бушуй, – терпеливо и медленно произнёс Лёша. – Картошка в кастрюльке, на нижней полке, ещё с утра сварена, хлеб в пакете. Всё нормально, всё хорошо, расслабься.
– Он мне ещё советы давать будет! – взвинченным голосом произнёс Лёшин папа. – А это ещё кто? – скрюченный его палец, жёлтый, с обгрызенным ногтем, уставился в Саню. – Опять всякую шантрапу в дом водишь? А после всё пропадает! Куда телек делся, а? Куда бабкин сервиз? Это твои всё, твои! Всё тырят!
– Батя, ну давай я не буду тебе напоминать, кто чего в ломбард тащит? – миролюбиво предложил Лёша. – Ты знаешь что, пойди, приляг, а то опять давление подскочит, ты ж не хочешь по «скорой» в больницу загреметь, да?
И обняв отца за плечи, он не то повёл его, не то понёс куда-то вглубь квартиры. Возмущённые вопли некоторое время ещё слышались, потом смолкли. Саня стоял столбом, вообще не понимая, что происходит. Вторая дубинка по той же голове!
Вскоре Лёша вернулся. Внимательно оглядел Саню, понимающе кивнул.
– Впечатляет? А ведь три года назад совершенно нормальным был, работал на производстве, в шахматы играл классно, даже книжки читал. А потом производство закрыли, здание перестроили и сдали под офисы. Вот с тех пор батя мыкается, работу найти не может. Начал выпивать, ну и пошло-поехало. Сейчас это уже алкоголизм. Настоящий, в медицинском смысле.
– Ясно, – протянул Саня, хотя ничего ему не было ясно. – А что-нибудь сделать можно? Ну, в смысле, через «Волнорез»?
– Да что тут сделаешь? – усевшись на диван, усмехнулся Лёша. – Это не только волшебством, это вообще не лечится, если только человек сам не стремится. А он не стремится, потому что все мозги уже проспиртованы. Без толку их гладить. А то бы, знаешь, просто: пригласить кого из наших, типа я ребёночек в беде, выручайте. Только бесполезно. Данила, кстати, пробовал. Батя минут пять начинает каяться, обещать, что всё, что завтра же завяжет… и забывает через полчаса напрочь.
– А мама как же? – осторожно спросил Саня.
– Маме трудно, – вздохнул Лёша. – Действительно, на двух работах. На почте оператором, и ещё по вечерам в «Дружке» моет полы. Жить-то на что-то надо. Она меня ещё в том году тоже на почту устроила, газеты разносить, по утрам. Платят мало, но лучше уж так, чем никак.
– И как ты со всем этим живёшь? – Сане захотелось немедленно что-то сделать, какое-то чудо… он даже потянулся мысленно к белому шарику, но вовремя опомнился. Если уж Лёша сказал, что волшебство здесь бесполезно… а Лёша три года уже как волшебничает, ему ли не знать!
– Да вот потихоньку, – командир «Ладони» печально улыбнулся. – Терплю. Что ещё остаётся? Это же всё-таки мой батя… он даже иногда бывает почти как раньше. Я единственно что сделал – собутыльников его отвадил. Ну, Данила помог, само собой, чтобы уж очень-то второе правило не нарушать. По крайней мере, у нас в квартире пьянок теперь не бывает. Но я ж не могу его силой дома держать, а он каждый день к ним уползает, к корешам. И всё тащит из дома. Видел, как у нас всё ободрано? Раньше так не было…
– Ясно, – вновь протянул Саня. От жалости его всего пронзило, точно раскалённой спицей. – Неужели совсем никак нельзя помочь?
– Не знаю, – сухо ответил Лёша. – Но ты понял, почему я тебя в квартиру повёл? Мог бы ведь у подъезда оставить и просто вынести тебе зайца. Так вот, мало ли что… Нужен кто-то из наших, кто будет в курсе и сможет поволшебничать. По новой собутыльников отогнать, или если в ментовку попадёт, в больницу, то мозги кому-то погладить, от кого будет зависеть. Соображаешь? Ну вот я подумал, что из «Ладони» ты лучше других подходишь. Димка отпадает, он у нас слишком уж боевой маг, его всегда тянет на силовые решения. А тут если пугать и пинать – только хуже выйдет. Девчонок трогать не хочу, Аньку и Лиску. Начнут охать, жалеть. Полинка – она вообще маленькая девочка, её в такие дела рановато втягивать. Ванька – этот ещё почище Димы, в смысле подраться волшебством. А мозгов поменьше на три года. Остаётся только Серёга, это да, это парень надёжный. Но у него по науке дел выше крыши, не хочу на бытовуху отвлекать. Так что просто имей в виду, на ближайшие полгода. Потом-то уже тебе придётся держаться от меня подальше, – он невесело усмехнулся. – Ладно, кажется, я тебя загрузил. Давай уж, беги домой, порадуй братца…
Гоша оказался человеком пунктуальным. Когда в половину второго Саня подошёл к месту встречи, Гоша уже стоял на широких ступенях «Дружка» и рассматривал оттуда последствия стихии.
Последствия были. Мало того, что после недавнего ливня повсюду расплескались внушительные лужи, так ещё и обломало ветром тополиные ветки. Одна такая сверзилась на крышу припаркованной неподалёку бежевой «девятки» и оставила огромную вмятину. То-то радости будет владельцу, когда прибежит на истошный визг сигнализации! А если бы такой веткой да кому-то по кумполу… картинка получалась впечатляющая.
– Привет! – Гоша пожал ему руку и посмотрел внимательным, оценивающим взглядом. – Ну, рассказывай, что там у тебя. Ты ж про Егора хотел, да? А диск с фотками принёс?
– Ага, вот, держи! С Егором всё зашибись, по высшему разряду. Ты ему, кстати, звякни, у него ж теперь телефон есть. Только я не про него хотел поговорить, а о другом. Понимаешь…
Он замялся. Все заготовленные ещё недавно слова сейчас вылетели из головы, точно бабочки из неосторожно поднятого сачка – как это бывало тем летом с Мишкой и всякий раз кончалось рёвом. Ну вот как сказать? «Знаешь, Гоша, есть такое общество волшебников, называется “Волнорез”, и мы решили тебя принять»? Или «А ты веришь в волшебство, Гоша?». А может, «Ты, наверное, читал фантастику про магов? Так вот, это не фантастика!»
Всё это прозвучало бы глупо, и Гоша решил бы, что над ним прикалываются. Или, того хуже, что Саня спятил. Ему-то проще было – там, в штабе «Ладони», когда семеро сидели за длинным столом, а на стене редкая цепочка столбов принимала на себя ярость штормящего моря и молнии били из нарисованной ладони. Да и то – пока ему не продемонстрировали волшебство, думал, что всё это или стёб, или шиза. А уж тут-то, на людной улице, под ярким солнцем, под звук истеричной сигнализации, любые слова про волшебство показались бы стопроцентным идиотизмом. Но всё-таки раз уж начал, что-то надо говорить.
– Знаешь, я тебе сейчас расскажу одну странную историю, – начал Саня. – Это очень важно, только тебе трудно будет поверить. Но ты всё равно дослушай и не говори, что бред и чепуха. Только давай куда-нибудь пойдём, что мы тут как дураки встали, на проходе… Можно к парку, например, или к школе…
– Ага, давай! – улыбнулся Гоша. – Я люблю странные истории. А ещё лучше страшные. Чёрная перчатка на красной руке… или нет, красная перчатка на чёрной… Короче, все умерли.
– Я серьёзно! – слегка обиделся Саня. – Не страшилки, а по жизни. Короче, началось это с того, что Боров решил мне отомстить и рассказал про меня банде Руслана. Это в апреле ещё было. И однажды после уроков эти руслановские пацаны меня заловили и потащили на разборку. Ну, может, знаешь, есть такое место, между сквериком и железной дорогой…
Саня долго и в подробностях расписывал, как издевался над ним Руслан, как требовал на коленях просить у Борова прощения, как начали его бить…
И только он собрался перейти к тому, как руслановские отморозки непонятно чего испугались и чесанули прочь, а Лиска помчалась к нему, лавируя между лужами – как его накрыло.
10.
Это было примерно так же, как если бы чьи-то цепкие пальцы ухватили его за горло – и резко дёрнули вниз. Внутри точно стальные струны натянулись до предела, до разрыва – и зазвенели, заиграли тревожную музыку. Если бы Саня инстинктивно не схватился за Гошин локоть – легко мог бы сползти на мокрый, исходящий горячим паром асфальт.
И тут же вспыхнуло внутри. Белый шарик! Это раньше приходилось его будить, когда надо – а теперь он сам проснулся и толкнул Саню. Потому что – беда.
Чья именно беда, было пока совершенно непонятно, зато направление он схватил сразу. Вон туда, налево и назад… в сторону гимназии… но не там, а подальше. Что-то сейчас происходило скверное, кому-то было страшно до рези в кишках, кого-то плющила злая чужая воля, и холодным потом растекалась по спине безнадёга, потому что никто не поможет, никто никому вообще никогда не помогает, все друг друга только грызут, и он грызёт, и его сейчас сгрызут те, у кого острее зубы… но как же тоскливо! Как жутко и как муторно, и воли хватает лишь на то, чтобы не пустить слезу, потому что от этого станет только хуже…