– Да, а что с теми бандитами, которых этот тип с автоматом вызвал? – сообразила Лиска. – Он же их уже вызвонил, да?
– А фиг его знает, – пожал плечами Саня. – Ребята нормально доехали до станции, никого по дороге не встретили. Может, этот автоматчик их… короче, обманул. Гоша думает, это был старший по охране, ну и решил сам разобраться, прежде чем волну гнать. Потом бы, конечно, позвонил своим боссам. Только не вышло. Не сообразил, на кого хвост поднял. Думал, просто пацаны стащили где-то секретное оборудование и пошли на подвиги… Мне, кстати, тоже его не жаль.
– И всё равно это нарушение первого правила! – напомнила Лиска. – Ну нельзя так волшебство использовать! Я понимаю, что бандит, гад и убийца, но если мы начнём каждому гаду инфаркт устраивать… это же такое начнётся!
– Давай не сейчас про это, – предложил Дима. – Успеем ещё всё сто раз обсосать… Нам ведь скоро уже выходить, уже Воробьёвы Горы проехали. Давайте лучше прикинем, как в больнице действовать, если что… у меня волшебства под завязку, но вдруг втроём придётся работать? У вас как?
Саня коснулся белого шарика, вызвал синюю бутылку.
– Больше половины! – заявил он. – И даже прибывает, хоть и завеса невнимания на подвеске.
– Вот что варенье вишнёвое творит! – краем губ улыбнулась Лиска. – У меня тоже где-то процентов сорок. Ох, лишь бы там было что-то не страшное… ну, не очень страшное…
Солнце уже зацепило нижним краем горизонт. Хотя какой тут горизонт – неровная линия деревьев, крыш, кирпичных труб… вот в Семиполье – другое дело! Но и здешний, московский закат производил впечатление. Солнечный диск напоминал уже не апельсин, как часом раньше, когда они торопливо шли к метро, а малиново-лиловый грейпфрут, какие рисуют на пакетах с соками – в жизни они поскучнее. Над этим небесным фруктом плыла гряда облаков, и, подсвеченная внизу, казалась далёким горным хребтом – может, где-нибудь в Средиземье или в Земноморье. А ещё выше буйствовали краски – жёлтые, фиолетовые, синие и розовые. Интересно, если представить, что это чей-то цветок эмоций – что бы он означал? Тревогу и гнев, стыд и надежду, смех и страх… всё прямо как у людей. Чей же это цветок? Всей планеты? России? Москвы?
Саня бросил взгляд на Лиску. Ей уж точно было не до красот. Чем ближе они подходили к белому больничному корпусу, тем больше она прибавляла шагу, и приходилось её тормозить – не то сорвалась бы и помчалась бегом.
Позади была суетливая толкотня у метро в поисках нужного автобуса, и если бы не Дима, умело допросивший какую-то всезнающую бабку, так бы и блуждать им до сих пор. Автобус подкатил минут через десять, и Лиска, конечно, показала характер – сунулась к водителю и купила три билетика. Саня поморщился от такой расточительности – будто нельзя волшебством воспользоваться! Какие там личные цели? Ребёнка же спасаем. Правда, слишком уж принципиального ребёнка…
– Елизавета, тебе вообще приходилось бывать в больницах и общаться с врачами? – на подходе к корпусу Дима остановился и взял её за локоть.
– Ну… – задумалась она. – В позапрошлом году мы с мамой соседку навещали…
– Значит, не приходилось, – удовлетворённо кивнул Дима. – Тогда смотри и учись. У меня уже богатый опыт… к сожалению. Лишнего не болтай, волшебство вообще не включай, я всё сделаю сам.
Когда они вошли внутрь отделения травматологии, Дима первым делом поздоровался с охранником – пожилым дядькой, внешне похожим на того вредного филина, что в первый Санин школьный день орал на несчастного третьеклашку. Такие же толстые щёки, такой же нос крючком, такие же круглые очки.
Но этим сходство и исчерпывалось.
– Мы к Лягушкиной Ирине Петровне, – Димин голос был сух и деловит. – В справочной говорят, что её из приёмного покоя поместили сюда… только палату не назвали. Вам нетрудно было бы выяснить?
– Выяснить-то можно, – согласился охранник, – а вы все ей кто? Сейчас вообще-то не время для посещений.
– Вон она её дочка, – кивнул на Лиску Дима, – а мы её друзья. Понимаете, такое дело – Ирина Петровна вовремя не вернулась домой, Лиза очень испугалась, начала обзванивать телефоны экстренных служб, и в конце концов ей сказали, что маму привезли по «скорой» сюда, в вашу больницу. Ну и мы приехали, вместе с ней. Вы же понимаете, что девочку одну отпускать не надо, и далеко, и время позднее, и нервничает…
– Да уж понимаю! – охранник снял трубку с древнего вида телефона и потыкал по клавишам. – Это с поста! У нас есть такая Лягушкина Ирина Петровна, сегодняшняя, по экстренной? – спустя долгую минуту он переспросил: – А палата какая? Да, ясное дело. Тут к ней родные. Угу, напомню.
Сане казалось, что в воздухе что-то еле слышно потрескивает. Электричество? От Лискиных нервов? Или от Диминого волшебства?
– Вот что, молодёжь, – повернулся к ним охранник, – сейчас поднимайтесь на второй этаж, палата 218. Бахилы только сперва наденьте, вот тут автомат, по десять рублей они… Сейчас туда дежурный врач подойдёт, пообщаетесь. И не мандражируй так, – совиные его глаза уставились на Лиску. – Состояние, говорят, средней тяжести, а медицина у нас вообще-то хорошая.
Уже войдя в коридор второго этажа, Саня тихо сказал:
– А лихо ты ему мозги погладил! Я уж думал, придётся воевать.
Дима рассмеялся, но как-то не слишком весело.
– Да ничего я ему не гладил, никакого волшебства! Просто если с людьми говорить по-человечески, то и они тоже будут не по-волчьи. Короче, этот – нормальный мужик. Ну ладно, двинули.
Двести восемнадцатая палата оказалась в самом конце длинного широкого коридора. Лиска вновь порывалась бежать, но Дима придерживал её под локоть – незачем лишний шум и лишнее внимание. Саня подумал, что в другом случае Лиска была бы счастлива – но сейчас она не замечала Диминых прикосновений, все её мысли вертелись вокруг мамы.
Потом было много воплей и соплей. С порога углядев Ирину Петровну, Лиска бросилась ей на шею. А та – вопреки Саниным ожиданиям, низенькая и худенькая, похожая на мышь-полёвку, рыдала и обнимала дочь. Саня с Димой переглянулись и отошли к двери – не стоило сейчас отсвечивать, пусть уж выплеснут эмоции наедине.
Конечно, не совсем уж «наедине». Кроме Ирины Петровны, в палате было ещё семеро женщин, и как минимум трое из них с интересом глядели бесплатное шоу. Саня собрался уже накинуть на Лиску с мамой неслышимку, но вовремя сообразил: у соседок по палате это вызовет совсем уж ненужные вопросы.
– Почему у тебя не отвечал телефон?
– Что с тобой случилось?
– Откуда ты узнала?
– Ты как себя чувствуешь?
– Кто эти мальчики?
– Что сказал врач?
Они говорили одновременно и всё никак не могли услышать друг друга. Постепенно, однако, всё выяснилось. В голове у Сани снова начал прокручиваться фильм-короткометражка – который он, впрочем, снимать бы не стал.
Ирина Петровна отпросилась сегодня пораньше – и так уже последние дни из-за сессии возвращалась домой чуть ли не ночью. Автобуса ждать не стала – в такую погоду не грех и пройтись до метро, неспешным шагом двадцать минут. Наверняка думала о вещах более приятных, чем всякие реакции, таблица Менделеева и пробирки с колбами.
Всё случилось внезапно. Она даже не видела этого гада. Просто вдруг из руки её выдернули сумочку, а к лицу стремительно приблизился мокрый после поливальной машины асфальт. Непонятно даже, успела ли почувствовать боль в виске – потому что в следующую секунду мир резко изменился: она обнаружила себя на носилках, в машине «Скорой», и всё казалось ей малость нереальным.
Прохожие, наверное, увидели больше. Увидели, как высокий, кудрявый мужик вырывает у женщины сумочку, толкает её со всей дури на асфальт и удирает куда-то… интересно, куда там можно удрать? Или не высокий кудрявый, а низенький и с гладкими чёрными волосами. Или толстый блондин… или вообще лысый. Главное, что он был один – как ни глубоко задумалась о своём Ирина Петровна, а уж разговор за спиной наверняка бы услышала.
Кто-то стал набирать на мобильнике «020», кто-то – «112». Кто-то отважился подойти к женщине, оттащить её от проезжей части на тротуар… что-то подложили под голову. Спустя несколько минут, сверкая мигалкой, сквозь пробку протиснулась жёлтая с красной полосой машина «Скорой». Ирину Петровну засунули внутрь и поехали сюда, в 117-ю – так распорядился диспетчер.
В машине она пришла в себя, но соображала хреново – болела голова, тошнило, и куда-то делись её очки – наверное, остались там, на тротуаре, никем не замеченные. В фильме обязательно стоило бы сделать наплыв, показать их крупным планом – и чтобы одна дужка была отломана.
Ехали долго – весь юг Москвы превратился в одну сплошную пробку, и от мигалки на крыше толку было чуть. В дороге ей посветили фонариком в глаза – сперва в левый, потом в правый, померили давление, сделали какой-то укол и посоветовали не думать о плохом. Что случилось, то случилось, надо жить дальше.
Здесь, в больнице, её на носилках отнесли в приёмный покой, сгрузили на койку и велели ждать дежурного врача.
Вскоре он пришёл – наверняка толстый и лысый, в надвинутой почти до бровей белой медицинской шапочке, и сказал, что это, сто процентов, сотрясение мозга, что сейчас её отвезут на рентген и эхо, а завтра, наверное, потребуется сделать КТ. «Компьютерную томографию» – должен был пояснить голос за кадром.
– Сотрясение – дело серьёзное, – пожевав губами, сообщил ей доктор. – Недельку придётся полежать.
– Это невозможно! – слабым голосом заявила Ирина Петровна. – С кем дочь будет? Ей же всего тринадцать!
– Что, родственников нет? – удивился врач.
– Представьте себе, нет, – подтвердила Лискина мама. – Во всяком случае, в Москве.
– Тогда… – врач задумался, – тогда надо сообщить в полицию, есть же соответствующие структуры… органы опеки и всё такое… девочку на несколько дней поместят в приют…
– Ещё не хватало! – возмутилась Ирина Петровна. – Никаких приютов! Мне уже лучше, я требую меня выписать! Дам какие угодно расписки!