к тогда, в автобусе после турслёта. Медовый вкус победы! Причём на сей раз – полной и окончательной.
– Блин! – Гоша хлопнул себя по лбу с такой силой, что внутри у него, наверное, зазвенело. – Вот же блин!
Они уже вышли из метро, уже миновали «Будем дружить» и двигались в сторону Саниного дома.
– Что такое? – вскинулся Саня.
– Да я мобильник в гараже забыл! – расстроенно объяснил Гоша. – А мне нужно домой позвонить, потому что вечером Оксана приезжает, нужно встретить. Только я забыл, каким поездом и во сколько.
Выяснилось, что Оксана – это троюродная Гошина сестра, живёт она в Воронеже, перешла в одиннадцатый класс и на недельку решила съездить в Москву, где до того была только шесть лет назад со своим классом. Гостеприимные Куницыны, конечно, согласились её принять, а Гоше поручили встретить сестру. Вспомнил он об этом только сейчас, и хотя ещё не вечер, но вдруг уже скоро? Вдруг прямо сейчас надо лететь на вокзал?
– Да какие проблемы? – пожал плечами Саня. – Позвони с моего! – он протянул Сане чёрный смартфон. – Номер-то помнишь?
– Спасибо! – расслабился Гоша. – Конечно, помню!
Он на ходу принялся нажимать кнопки, потом дождался соединения.
– Алло! Мама, это я! Слушай, а когда… Что? Не слышу!
И немудрено было не слышать – мимо них, грохоча, неспешно проезжала красная бетономешалка.
– В сторону отойди! – жестом показая ему Саня. И Гоша послушно отошёл за газон, к серой стене длинного кирпичного дома.
А дальше всё случилось с бешеной скоростью.
Едва только проехала бетономешалка, рядом припарковался тёмно-синий «Субару Форестер», беззвучно открылась дверца – и секунду спустя Саня обнаружил себя в салоне на заднем сиденье, зажатым между двоих мужчин в одинаковых чёрных футболках. Водитель сейчас же резко газанул, джип легко и плавно обогнул неторопливую бетономешалку – и помчался вперёд. Повернув голову, Саня успел увидеть бегущего к нему Гошу, его растерянное лицо… а вот что Гоша кричал, услышать не удалось. Всё заглушала громкая музыка, хриплый голос сообщал под гитарный бой: «Когда я в первый раз сходил по малолетке, / то осознал, что жизнь скупа и зла, / И полночь, перечёркнутая в клетку, / меня до слёз и мата довела». В этой машине любили шансон.
– Вы кто? Куда вы меня?! – пытаясь перекричать блатные страдания певца, заорал Саня.
– Пасть заткни, – был ему ответ. – Когда надо, узнаешь.
– Мешок, – не поворачиваясь, напомнил водитель.
– О, точно! – обрадовался тот, что справа. И сейчас же Сане нахлобучили на голову большой пластиковый мешок для мусора.
– Не пытайся сбросить, – посоветовал левый. – А то затянем, и уж как ты будешь дышать, лично я без понятия.
Да и чем сбросить? Он сидел, плотно сжатый с обеих сторон, невозможно было не то что руку поднять, но и пальцем шевельнуть. Сквозь пластик почти не просачивался свет, и куда они едут, оставалось только гадать.
Да, всё можно было прекратить прямо сейчас. Белый шарик послушно проснулся, исходило от него мягкое тепло, и синяя бутылка-индикатор показывала почти полный заряд силы. В самом деле, сегодня он тратился только на неслышимку в метро и в автобусе, а это пустяки, копейки. Но… Оно… Да, то самое неумолимое Второе Правило. Себя волшебством защищать нельзя. А кроме того, в голове прорезалась холодная, трезвая мысль: сперва надо разобраться. Никакого волшебства, прежде чем всё окончательно не выяснится. А то ещё таких дров наломаешь!
Может, это те самые, кто похищал Мишку? Мало ли, что в Клязме их повязали? А сколько осталось неповязанными? Саня вспомнил, как странно тогда вело себя волшебство. Может быть, именно сейчас и удастся разгадать загадку? Не трусливо спасаться бегством, стоя на краю тайны, а шагнуть за край – и вернуться оттуда с полным мешком сведений! Поэтому он даже по волшебной связи не стал телеграфить Диме. Успеется. А то они все примчатся, спасатели, да ещё под горячую руку сердце кому-нибудь порвут, или ещё что-то. А потом будут прижиматься лопатками к подвальной стенке, прощаясь со своим волшебством. Особенно следовало бояться за Диму. По краю ведь ходит!
Как долго ехали, Саня более или менее прикинул. Когда перед глазами у тебя черным-черно, остаётся ориентироваться только по звукам. А именно – по гремящему шансону. Если в среднем каждая песня длится минуты две… ага, получается, больше получаса. А вот расстояние так легко не определишь, неизвестно же, с какой скоростью они движутся. Тем более никак не определить направление… поворотов, кажется, было много.
Потом он почувствовал, как джип тормозит. Музыка тоже стихла, спереди послышалось негромкое «Мы тут, все ок» – видимо, водитель отчитался кому-то по мобильнику.
Щёлкнул замок дверцы – и Саню резко рванули. Он чуть не упал, шагнув из машины, но сильные руки вовремя его подхватили. И тут же подняли в воздух, понесли куда-то. Мешок неприятно хлопал по щекам, и он принялся яростно мотать головой, чтобы сбросить – но тот никак не сбрасывался.
Тогда он стал считать про себя. То ли из какой-то книги, то ли из кино он помнил: если считаешь в быстром темпе, то подели на два – и получишь число секунд. На счёте двести двадцать три – то есть почти через две минуты – его поставили на пол и сорвали с головы мешок.
Первое, что он увидел – это чучело лисы. Оно стояло на обшарпанной тумбочке у дальней стены и само гляделось не лучшим образом. Большие проплешины, колтун в шерсти, вместо глаз – большие чёрные пуговицы, в которых отражается свет яркой электрической лампочки, свисавшей с потолка на шнуре – без всякого плафона или абажура.
Потолок был высоким, и сразу стало понятно, что это – не квартира и не дом. Как минимум два Саниных роста. А на полу не обнаружилось ни линолеума, ни паркета, ни пластика. Просто серый бетон, прямо как в штабном подвале.
Судя по размерам помещения, оно тоже могло быть подвалом. Стены выкрашены масляной краской – снизу буро-жёлтые, сверху грязно-белые. Только вот змеящихся водопроводных труб тут не водилось. Не водилось и окон.
Свет лампочки, хоть и очень яркий, не доставал до дальних стен, и там клубился полумрак. Зато вблизи всё было освещено не хуже, чем в солнечный полдень. Короткие чёрные тени лежали на полу, и казалось, ими можно порезаться.
Когда глаза малость привыкли к свету, он, наконец, увидел собравшихся.
Их было пятеро, если не считать Саниных конвоиров, продолжавших сжимать его локти. И кое-кого из публики Саня узнал, причём ни малейшей радости не почувствовал.
На него мрачно и как-то обиженно смотрел Руслан. В адидасовской майке и адидасовских синих спортивках, чёрные кудри аккуратно расчёсаны, пальцы то сжимаются в кулаки, то нервно мнут друг друга. Тогда, на пустыре близ железнодорожных путей, он был самым старшим, но сейчас в этой компании явно считался за мальчика.
А здесь самым старшим – и, как догадался Саня, самым главным – был среднего роста мужчина в белой рубашке с коротким рукавом и серых, тщательно выглаженных брюках. Лицо его – чуть вытянутое, с высокими бровями и тонкими губами – демонстрировало неподдельный интерес. На висках серебрилась седина, однако зачёсанные назад волосы оказались тёмно-русыми.
Остальные трое смотрелись как-то блёкло. Такие лица, что взглянешь – и через минуту забудешь. Тусклые глаза, у одного – щёточка усов над верхней губой, у другого – едва заметный шрам на щеке. Третий выделялся только массивной золотой цепочкой, заметной в вырезе футболки.
Все пятеро сидели перед ним полукругом, на обшарпанных пластиковых стульях – вроде тех, какие семибэшники ещё недавно таскали из классов в школьный подвал. А Саня стоял перед ними, прямо как на картине Репина «Пушкин на лицейском экзамене», которую видел на весенних каникулах, когда мама таскала их с Мишкой по музеям. Надо будет чуть позже правой рукой махнуть, чтобы соответствовать.
Первым делом он разбудил волшебство, поглядел цветки эмоций собравшихся. У Руслана – ничего интересного. Красная, даже скорее багровая ненависть, ясно на кого направленная. Ещё лиловый страх – перед старшим, которого Саня про себя назвал Седые Виски. Жёлтая тревога, само собой. Ещё – поросячье-розовый стыд, только непонятно, перед кем.
А вот Седые Виски Саню удивил. Ярости и злости в нём не было совершенно, тревога имелась, но не зашкаливала, зато ярко-синего интереса – полным-полно. Интереса, смешанного с фиолетовым удивлением и бесцветной, серой решимостью.
Остальных Саня даже и разглядывать не стал – сразу понял, что они тут на подхвате и номер их шестнадцатый. Это же касалось и тех, кто держал его за локти.
– Ну что, Александр Михайлович Лаптев, – нарушил затянувшееся молчание Седые Виски, – у тебя, наверное, вопросов выше крыши?
– Пока только один, – облизув пересохшие губы, сказал Саня. – Зачем тут лиса?
– Да так, приблудилась, – хмыкнул мужчина. – Один… гм… сотрудник на свалке подобрал и принёс. Говорит, прикольно. А больше ни о чём не хочешь спросить?
– А зачем? – Саня пожал плечами. – Вы сами всё скажете. Раз уж похитили, притащили сюда, значит, не просто так? Значит, что-то от меня нужно, да?
– Не похитили, а пригласили, – возразил мужчина. – Когда похищают, то в багажнике везут, в наручниках. А тебя – интеллигентно, в салоне, с дружелюбным эскортом. Знаешь, что такое эскорт?
И этот тоже! Прямо как тот врач, похожий на эльфа Леголаса. Вот почему взрослые считают, что если тебе тринадцать и ты ниже их на голову, то на голову и глупее?
– Ну так давайте уже к делу, что ли? – предложил Саня.
– Ага, раньше сядешь, раньше выйдешь, – гоготнул один из незапоминающихся личностей. Тот, что с золотой цепочкой.
– Верно говоришь, Стоматолог, – кивнул Седые Виски. – Ну-ка, ребятки, обеспечьте гостю стул!
Левый мужчина отпустил Санин локоть, сунулся в какую-то дверь – Саня только сейчас её заметил – и тут же вернулся оттуда со стулом. Не пластиковым школьным, а обитым бурой кожей, с высокой спинкой и с подлокотниками.
Саню мягко, но решительно усадили, потом один из Чёрных Маек придавил ему плечи, второй деловито примотал скотчем к передним ножкам стула Санины лодыжки, а к подлокотникам – запястья. На ощупь скотч оказался холодным и противным, будто змея.