У мужика золотые руки — он хороший автомеханик, с металлом и с деревом мастерски управляется, с газо- и электросваркой, с любым инструментом умеет работать! Несмотря на то, что бизнес прогорел, на кусок хлеба всегда заработает. Какой-никакой достаток в доме есть, они рады и тому, что имеют — хлебу на столе да крыше над головой.
В Заосье места глухие, зато красивые — находка для художников-пейзажистов! И пусть нет удобств для жизни — ни почты, ни амбулатории, даже магазина нет, он в соседнем селе за три километра, да и сотовая связь едва ловится, зато в шаговой доступности густой лиственный лес с гарантированными грибами-ягодами, речушка Кропелька с кристально чистой водой, в которой водится приличная рыба, да пойменные луга, по ним босиком в задумчивости побродить одно удовольствие.
Природы дивный уголок оценили наиболее смекалистые городские и под дачи несколько участков с хатами-развалюхами купили. Так что поживет еще хуторок.
— Скопим, Ленок, со временем денег и построим здесь из дерева просторный светлый дом. И будем в нем жить-поживать, горя не знать, пока не состаримся, — однажды размечтался Виктор.
— А состарившись в город переедем, ближе к цивилизации?
— И кладбищу, — черный юмор был тоже присущ ее мужу.
Пошел второй год их семейной жизни, а Лене кажется, что вместе прожито уже десять лет. За это время они ни разу не поссорились, даже чуть-чуть. Наоборот, не могут нарадоваться друг другом и попросту кайфуют от совместного времяпрепровождения, почти стопроцентного совпадения характеров, привычек и чувств. Психологи утверждают, что это и есть гармония, идиллия человеческих отношений, которыми так же трепетно дорожат, как собственной репутацией или фамильным золотом.
Невольно поверишь в приметы: в пятницу 13-го день с самого утра не задался. Мало того что в будильнике предательски села батарейка и Вика банально проспала, прибежав на рынок уже в одиннадцатом часу. Так еще, как назло, там уже был Сучок, ночью привезший партию товара из Одессы. Хотя говорил, что вернется не раньше субботы, вот и верь после этого людям, особенно бизнесменам-торгашам.
— Ты где шляешься? — едва увидев ее, не своим голосом заорал Толян. Вика и другие продавцы знали: в плохом настроении Сучков напоминал разъяренного быка, который к тому же не скупится на матерные слова. Наверно, на оптовом рынке не удалось хорошо сторговаться или в дороге устал.
— Если ты всю ночь, как последняя про…, с кем-то развлекаешься и не можешь вовремя проснуться, то это только твои проблемы! За что я только бабло тебе плачу?! — не унимался хозяин магазина одежды и дюжины торговых точек. Его неистовый рев ветер разносил по всему базару.
Больнее всего Вику резануло незаслуженное, обидное слово «про…», произнесенное к тому же публично. Кровь хлынула к вискам, учащенно забилось сердце. Лишь в самый последний момент она едва сдержала себя, чтобы не послать своего работодателя куда подальше. Виктория понимала, поступи она так в справедливом гневе, то подписала бы себе немедленное увольнение без выплаты отработанных дней. И она молча проглотила обиду.
Сваленный за прилавок товар в тюках, а это были мужские костюмы, брюки, джинсы, рубашки, джемпера, пиджаки, что-то еще по мелочам требовалось быстро рассортировать и развесить. Зимний день короток: не успеешь оглянуться, сумерки уже опускаются. Пятница — предвыходной день, не самый плохой для торговли, особенно после обеда, когда люди возвращаются с работы. Не покладая рук, чувствуя за собой вину за опоздание, трудилась Вика. Когда же ей приспичило в туалет, оставался неразобранным лишь тюк с костюмами.
«Быстро сбегаю по нужде, заодно сигарет куплю, жуть как курить хочется», — решила Виктория и привычно попросив подругу Наташу присмотреть за товаром, помчалась в известном направлении.
Через минут пятнадцать вернулась уже с зажженной сигаретой. Пару раз затянулась и, бросив взгляд в угол прилавка, обомлела: баула с костюмами не было.
На месте не оказалось и Натальи.
«Что за дебильные шутки? Спрятала товар и скрылась», — нехорошо подумала про подругу Виктория.
А вот и Натаха, как ни в чем не бывало, идет с бумажным стаканчиком кофе в руке, улыбается. Довольная, что разыграла.
Актриса из нее неплохая получилась бы. Удивленно насупила аккуратно выщипанные брови, для убедительности в недоумении развела руками, театрально заявив о неодушевленном тюке как о живом существе:
— Так он же здесь стоял…
Когда через минуту выяснилось, что товар никто не прятал, а его попросту, скорее всего, украли, столпившиеся вокруг плачущей Вики женщины-продавцы стали выдвигать различные версии и вспоминать, кто и что подозрительное видел.
— Трое нерусских парней тут ошивались. У меня еще спрашивали почем джинсы, — первой заговорила Болеславовна, трижды бабушка, торгующая на вещевом рынке со дня его открытия.
— Цыгане это. Точно их загребастых рук дело! — уверенно заявил председатель ветеранской организации ЖЭКа Гуринович, по пятницам подменявший жену за прилавком. — Весной на пятом ряду они дорогой столовый набор сперли. Группой работают: двое хозяина отвлекают, просят что-то показать, а третий у них за спиной резво орудует. Положил товар в сумку и растворился в толпе.
— Где обещанная видеокамера? Она все бы зафиксировала, — подал кто-то дельную мысль в форме риторического вопроса.
Но Вика особо не вслушивалась, что и кто говорит. В голове крутились мысли: «Кто это мог сделать? Как за считанные минуты бесследно пропал отнюдь не маленький мешок, когда вокруг столько людей?»
Этот вопрос был первым, который задали в милиции, куда Вика в тот же день обратилась. Неохотно приняв заявление и заодно пожурив за непростительную беспечность, стражи порядка ничего не обещали, сказали лишь, что если что-то у них будет, непременно сообщат.
Вечером позвонил еще более разъяренный, чем утром, Сучков. Не стесняясь в крылатых выражениях, как он называл матерную речь, поставил ультиматум: если за выходные товар не найдется, с понедельника он включает счетчик.
— Что б ты знала, там фирменные, недешевые костюмы. С процентами больше трех тысяч баксов набежит. Как ты будешь расплачиваться, даже не знаю. Так что ты, красавица, у меня в долгах теперь, как в шелках, — по-хамски самодовольно хмыкнул в трубку и отключился.
В плохом настроении она вечером наорала на уже почти взрослого сына за плохую отметку в дневнике и разбросанные вещи. И впервые получила отпор в том же гневном тоне:
— Злая ты, будто и не мама, а мачеха! Папа никогда так со мной не разговаривал. Теперь я понимаю, что это из-за твоего дурного характера он от нас ушел.
Эти слова прозвучали, словно выстрел в доме, где давно уже холодно — в прямом и переносном смысле. Мишенью опять стала она, бывшая жена с 20-летним стажем и, как выясняется, плохая мать.
«Может, и впрямь, я во всем виновата? От хороших жен мужья не уходят, — не раз слышала она в детстве от бабушки, выговаривавшей своей старшей дочери, ее маме, что та запустила домашнее хозяйство, свалив на старушку и стирку, и уборку, и готовку. — Наверное, с генами и мне эта свобода от домашней каторги передалась, — с грустной иронией подумала. — Хотя нельзя сказать, что она совсем уж разленилась и за холодную воду не бралась. Когда с Виктором еще спали вместе, готовила ему и вкусные борщи, и рубашки вовремя стирала, и порядок в доме поддерживала. А когда по бабам стал шляться, деньги спускать на стороне, то руки сами отказались что-либо хорошее делать для него. За выяснением отношений и сварами часто не до сына было, вот он и рос сам по себе. Замкнутый, настороженный, нередко раздражительный, нервный, не ждущий дома ничего хорошего.
Вот и сейчас накричал на нее, почти как Сучков. И убежал куда-то, хлопнув дверью. Она снова совсем одна в доме. Даже печку не растопил. Вернувшись со школы, бездельничал, уткнувшись в свой компьютер. Теперь ей с этими полусырыми дровами, будь они неладные, морочиться. Где этот керосин, хоть немного смочить бы их, может, тогда загорятся?»
Позвонила Наташа. Виктория обиделась на нее и вначале думала не отвечать. Ведь это она «проворонила» злосчастный товар, ее же попросила присмотреть за прилавком. А она ушла за своим кофе, якобы бросив кому-то фразу: поглядывайте, я скоро. Вот и вправду: у семи нянек дитя без глазу.
— А ты не допускаешь мысли, что эту кражу организовал Сучков? — огорошила ее Наталья, когда она все-таки ответила на звонок.
— Зачем ему лишние хлопоты, милиция и все такое? — вопросом на вопрос ответила удивленная Вика.
— У меня, конечно, нет прямых улик, доказательств, — словно эксперт-криминалист начала подруга. — Но чует моя душа, что Толян неровно к тебе дышит.
Услышанное вызвало у Виктории приступ смеха.
— Спасибо, хоть ты подняла мне настроение. По твоей логике он от неровного дыхания обматерил меня утром на весь базар? Аха-ха-ха, я не могу…
— Ты же знаешь, какой он эмоциональный… Наверно, в роду были кавказцы. Но если бы ты ему была совсем до фени, во-первых, он бы тебя не держал, а давно выпер, не прощал бы утренние опоздания, а во-вторых, подумай хорошенько, может, ты его обидела, задела мужское самолюбие. Вот он и решил тебя наказать, чтоб была более сговорчива…
— Ты не пьяна, подруга? Ты что несешь? Это ты, наверно, к нему неровно дышишь…
— Ладно, Вик, не заводись. Успокойся и подумай над тем, что я сказала. Пока.
«А тут и думать нечего! Бред сивой кобылы. Слишком сложная комбинация для школьного двоечника Толяна. Доля подлости, конечно, ему присуща, но тут еще изворотливый ум нужен, чтобы провернуть целую операцию по таинственному исчезновению товара, им же привезенного! А ради чего? Допустим, чтобы наказать рублем несчастного и безденежного продавца, но опять же вопрос: за что, в чем провинилась? Если проще уволить работника без всякой конторской бюрократии: рынок не завод или фабрика, где есть хоть какой-то профком, трудовой коллектив. Плакаться в жилетку тут некому».