Кое-как растопив все-таки печку, она решила, что скорее согреется коньяком, чем теплом полусырых дров, больше дымивших, чем горевших. Выпитой рюмки показалось мало, и она почти сразу налила вторую — для снятия пережитого стресса. В холодильнике, кроме остатков позавчерашнего супа, пачки сливочного масла и небольшого кусочка сыра, ничего не было. Есть совсем не хотелось, но она же не какая-то алкоголичка, чтобы пить без закуски. Сделав бутерброд, без аппетита зажевала его.
На душе было пусто и тоскливо, хоть плачь. «За что ей такая кара в виде беспросветной, беспраздничной жизни? Совсем не о такой она мечтала в молодости, выходя замуж. Но, видать, и впрямь счастья на всех не хватает. Одним, кому на роду написано быть любимыми, оно само с неба падает, а кому-то за него надо из последних сил биться, и не факт, что окажешься победителем. К сожалению, она в этой группе обделенных и проигравших, а значит, обреченных на неудачу».
Правда, на каком-то женском сайте Вика прочла заинтересовавшее ее высказывание Достоевского о том, что сколько человеку в жизни надо счастья, в такой же мере ему надо и несчастья, иначе он и счастья-то своего не поймет. Проще говоря, чтобы почувствовать себя по-настоящему счастливым, надо горя и бед хлебнуть сполна.
После выходных Вика позвонила следователю: спросила, есть ли какие-то подвижки. Он не сразу даже сообразил, о чем речь. А поняв, с легким раздражением в голосе сказал, что они работают, и если удастся выйти на след похитителей товара, тут же примут меры и ей, как потерпевшей и заинтересованной, первой сообщат.
В общем, формальный ответ на все нераскрытые криминальные случаи. «Похоже, никто кражей товара у частного торговца не занимается, наверняка, есть дела поважнее. Но ей что делать? Три тысячи — большие деньги, где их возьмешь. У бывшего мужа просить бесполезно, да и не станет она перед ним унижаться. Занять у подруг, но, к несчастью, среди них нет богатых дам, живут скромно, от зарплаты до зарплаты. Надо поговорить с Сучковым, для него это не Бог весть какая потеря. Попрошу прощения и скажу, что готова работать год без зарплаты. Как-нибудь выкручусь, что-то продам, с голоду не помру». Больно кольнула мысль: «Она-то потерпит, а как же сын?»
Но когда она сказала об этом Толяну, тот, прищурив глаз, как-то особенно на нее посмотрел, потом вроде даже согласился:
— Конечно, отработаешь. Но на моих условиях.
— Каких же?
— Вика, я думал, что ты посообразительнее. Подумай, чем женщина может обезоружить мужчину?
«Вот, гад, предлагает с ним переспать… Не бывать этому!» — с негодованием мысленно отвергла непристойное, лишь слегка завуалированное предложение.
Вслух же, сама удивившись, сказала нейтральное:
— Я подумаю.
— Сутки у тебя на это. А потом я включаю счетчик.
То, что он бабник, она знала. Но тучный, заплывший жирком колобок Сучков, как мужчина ее никогда не интересовал. И вот теперь вдруг все так повернулось, что она вынуждена думать о возможном сексе с ним. От одной этой мысли ей становилось неприятно.
А может, заявить на него в милицию за сексуальное домогательство? У Малахова в передаче недавно как раз обсуждали эту щекотливую тему. Там еще о миллионных исках к голливудским звездам речь шла, которые, если насильно и соблазнили кого-то в бурной молодости, то за давностью лет уже напрочь забыли об этом.
Да, но то в Америке, на Западе права человека, деловая репутация и все такое. У нас проще жизнь устроена. Подашь заявление, так тебя же еще и виноватой сделают, к аморалке народной пословицей подведут: дескать, если сучка не захочет, то кобель не вскочит. Да и нехорошие разговоры пойдут, подло баба поступила, сдала ментам хорошего мужика. Хотя этот мужик еще тот негодяй.
Перебрав, как ей казалось, все варианты, Вика склонялась к последнему — постельному. «Фиг с ним, стерпит, переживет как-нибудь полчаса, с нее не убудет, только надо расписку взять: что финансовых претензий больше не имеет. И что языком трепаться на каждом углу не будет, да это и не в его, женатого человека, интересах».
На следующий день она позвонила и сказала всего лишь два слова:
— Я согласна.
Она услышала в трубке, как самодовольный Колобок, хрюкнув от предстоящего удовольствия, залепетал:
— Ты все-таки сообразительная баба, молодец.
Он назвал время встречи и место — дачу друга. Там все и произошло: тупо, механически, по-животному. Правда, Сучок даже там, вместо интимной прелюдии торговаться начал.
— Слишком дорогой секс, получается, Вика, тебе так не кажется? Три, ладно, пускай две штуки баксов за один раз. Элитные столько не берут.
Специально кольнул ее этим сравнением с проститутками. Хотя чего обижаться, в его бесстыжих глазах она и есть шалава, с которой можно делать все, что придумает развратная мужская фантазия.
— Давай договоримся. Я беру тебя в аренду, — от этого слова он даже улыбнулся, — на месяц, ну не каждый день мы будем… ты понимаешь, а когда захочется мне. Тогда о пропавшем товаре забываем. Посчитаем, что я мужскими костюмами за секс с тобой рассчитался. Гы-гы.
Ему, козлу распутному, еще и смешно! Она думала, что отделается одним разом, а тут «медовый» месяц недавно еще замужней и пристойной женщине предлагают…
— Раз ты говоришь об аренде, тогда соответствующий договор надо оформить, — не моргнув глазом, холодно, но настойчиво произнесла Вика.
— Для налоговой или ментов вещдоком запасаешься? — окрысился Толян, учуявший подвох.
— Это для меня страховка. Можешь, просто написать, вот ручка и бумага: что ко мне финансово-материальных претензий не имеешь.
Уже настроенный на плотские утехи, побубнев по-стариковски, недовольный, он все-таки сделал то, о чем она просила.
…После того свидания Вика напилась так, что едва добралась до дома. Сняла только верхнюю одежду, обувь и рухнула на диван в прихожей. Хорошо, что Артем уехал в деревню к отцу на выходные и не видит свою распутную мать. Она стыдилась сейчас даже собственной тени.
И приснился ей сон, будто среди ночи все вокруг вдруг озарилось ярким до слепоты, нереальным, космическим светом. Обеспокоенные люди повыбегали из своих домов, она тоже босиком, в одной белой сорочке оказалась среди них, и все не могут понять, что за невиданное небесное явление спустилось на грешную землю.
— Смотрите, к нам Бог идет, — завороженно прошептал женский голос.
— Люди, чем могу вам помочь? Не стесняйтесь, просите, но каждый что-то одно, самое важное для себя, — объявил Создатель громко, чтобы везде его услышали.
Зашушукались, запричитали, вздыхая, люди, теряясь в сомнениях, тайных желаниях и мечтах.
И так получилось, что ближе всех к Создателю Вика оказалась. Первой она и обратилась к нему:
— Господи, помоги мне отопление в доме провести. Чтобы не был он таким холодным.
Она верила, что эту пустяшную просьбу Бог в мгновение выполнит, а с теплом дом снова станет уютным, тихим и по-семейному добрым, родным. Для всех, кто в нем живет.
Старый холостяк
Николай Васильевич Козлов к 40 годам так и не обзавелся семьей. Пока жива была мама, то на ее неизменный вопрос: «Когда ты уже женишься?» полушутя загадочной скороговоркой отвечал: «Как только, так сразу».
Что это означало, поди догадайся. Последние три года уже никто не спрашивает: на Троицу схоронил он больную мать.
Закадычные друзья все давно женаты, некоторые по второму-третьему разу, а несколько однокурсниц по институту успели уже даже бабушками стать.
«Старый, неисправимый, вечный холостяк» — это все о нем, главбухе завода железобетонных изделий или для краткости ЖБИ. Трудовой коллектив у них сложился сродни выпускаемой продукции крепкий, спаянный, как любит говорить районный идеолог, и преимущественно мужской. Что с одной стороны хорошо — мужики за спиной не шушукаются, не сплетничают, один другого не обсуждают, как бабы, а с другой не очень. Женский уют, тепло, забота никому не помешали бы. Хотя Николаю Васильевичу грех жаловаться: все сотрудницы бухгалтерии — женщины, причем замужние. Но амур исключен. Дамы строгих нравов, если и влюбляются, то исключительно в финансовый отчет года. Это главный документ, в котором все до последней цифры, а не только дебет с кредитом, должно сходиться.
Николай Васильевич утром с удовольствием идет на работу. Его тянет на завод отнюдь не производственная атмосфера, а как раз женская. За возможность пожить в ней 7–8 часов сам готов приплачивать… Иной раз он ощущает себя этаким благоухающим нарциссом в оранжерее, за которым внимательно наблюдают, старательно ухаживают, лелеют.
А до чего же мелодичны женские голоса! Они то переливаются в разной тональности, как птичьи трели по весне, то внезапно умолкают, чтобы снова овладеть пространством и ласкать твой нежный слух не хуже листопада или горного ручья.
— Доброе утро, Николай Васильевич! — ангельскими голосочками дружно приветствуют его сотрудницы. Все нужные бумаги уже на столе, а в чашке дымится свежезаваренный зеленый чай с лимоном.
Дверь кабинета он обычно оставлял открытой, показывая тем, что у него нет секретов, они одна команда. Да и удобно так работать: всегда можно что-то уточнить, не вставая из-за стола.
В понедельник около полудня позвонила секретарша и пригласила к директору. Николай Васильевич взял папку для доклада и направился к выходу. Уже на пороге приемной вспомнил, что документ о финансовых платежах за последнюю неделю остался в столе. Пришлось вернуться.
— Говорят, директор недоволен нашим «козликом», не случайно на ковер вызвал, — услышал он на пороге бухгалтерии звонкий голос Тамары.
— Слышала, что он хочет свою любовницу, Таньку с экономического отдела, главбухом сделать, — низким голосом контральто вторила ей Маргарита. — Не хотелось бы таких кадровых перемен. Лучше уж витающий в облаках старый холостяк, чем эта прокуренная идиотка с пышной грудью и куриными мозгами.
Все засмеялись, кроме Николая Васильевича, застывшего у неплотно закрытой двери. Он впервые оказался в незавидной роли подслушивающего и ничего не мог поделать.