оминание о прадедовских временах, славных победами и подвигами, обязательно начихались слугами до блеска. дальше тоже всё просто и понятно. Охранявшие сад стражники из наружного кольца оцепления получили в глаза облачко пыли королевской орхидеи. Добивать их наёмник не стал — слишком торопился, да и не представляли ослеплённые, корчащиеся от рвотных позывов солдаты ни малейшей угрозы.
— Что ж… — задумчиво проговорил пран Никилл. — Король умер — да здравствует король! Не хотелось бы мне произносить эти слова, но рано или поздно всё рано пришлось бы.
Лейтенант Ихан сочувственно вздохнул, но промолчал из врождённого благоразумия. Умного он всё равно ничгео не ск4азал бы, а не вовремя услышанная глупость порой доводила главного сыщика Унсалы до бешенства.
— Прикажи послать за праном Жедаром альт Гормом, — распорядился Никилл. — пусть скажут, что я зову, но не говорят зачем. Кто во дворце знает, что короля убили?
— Кроме вас и меня, три человека. Мои. Сержант и два рядовых. Эти не проболтаются.
— Хорошо. Пусть помолчат хотя бы стражу. А там всё равно придётся объявлять.
— Ясно.
— Да… Кроме первого министра, пошли ещё за архиепископом Вилльёмом. Куда мы без духовного лица?
— А духовник его величества, брат Юрбан?
— А зачем он нам нужен? При жизни переживал бы за короля, от прелюбодеяний отговаривал бы. Глядишь, его величество не сегодня смерть нашёл… — Вдруг он вспомнил, что не все следы замёл. — Твои люди надёжные?
— В огонь и в воду, пран Никилл!
— Тогда прикажи им баронессу Одетту облачить в её же платье, плащ. Все драгоценности пусть найдут — вдруг серьга где завалилась за подушку. И упаси их Вседержитель, хоть ниточку прикарманить.
— Будет исполнено. Если, вдруг, не справятся, — свёл брови лейтенант, —своей рукой головы скручу.
— Это в их интересах. Моё наказание будет гораздо жёстче.
— Разрешите выполнять?
— Иди!
Глянув вслед сбегающему по лестнице Ихану альт Норту, главный сыщик вздохнул и вернулся в опочивальню. Браккарский след… Его ещё надо отыскать, чтобы представить королевскому совету убедительные доказательства. А там пусть решают — объявлять войну или нет. Ни одна держава не может снести подобную пощёчину, но и связываться с островным королевством, не заручившись поддержкой хотя бы Трагеры, по меньшей мере, опрометчиво.
Освобождённый от парчового плена убийца показался вначале подростком. Мелкий и щуплый, тонкие пальцы, миловидные черты лица. Несколько мгновений потребовалось, чтобы понять — перед ним коротко подстриженная женщина. Тёмные волосы и загорелая кожа выдавали не браккарское происхождение. Скорее, Кевинал или Вирулия. Впрочем, ничего удивительного. Так проще затеряться в толпе и проникнуть во дворец короля, известного неприязнью к островитянам. Как и следовало ожидать, одевалась убийца в ливрею прислуги — чёрный с серебром наряд, застёгнутый «под горло».
Но должна же быть какая-то зацепка?
Любой преступник делает ошибки.
Пран Никилл неторопливо осматривал труп.
Стриженная не была главной в связке убийц, она просто помогала. Вот, кстати, заткнутая за пояс трубка, из которой так удобно выплёвывать отравленные стрелки… Вот кинжал в ножнах, который лучше не брать голыми руками — клинок наверняка смазан ядом. Маленькая кожаная сумочка на боку. Её содержимое лучше изучить в кабинете, приняв меры предосторожности. Хотя бы перчатки и повязка, закрывающая рот и нос.
Осторожно ступая, вошли стражники, присланные лейтенантом альт Нортом. Поминая болотных демонов принялись облачать мёртвую баронессу. Их можно понять. Любой отдал бы полжизни, чтобы прикоснуться к живой и раздетой Одетте, но засовывать начавшие коченеть руки покойницы в узкое платье — то ещё удовольствие.
Что же ещё может быть?
Вытащив из ножен, пристёгнутых к бедру, широкий нож, пран Никилл неторопливо разрезал одежду убийцы, отбросил в сторону куски чёрной ткани. Да, с баронессой никакого сравнения. Не зря с первого взгляда он принял её за мальчика. Но сейчас сыщика интересовали отнюдь не прелести распростёртого перед ним тела. Гильдии убийц имеют тайные знаки. И вовсе не для облегчения работы сыщиков. Просто, в отличие от гильдий красильщиков или, скажем, краснодеревщиков, убийцы связывали вступающих в их тесный круг определёнными клятвами, освободить от которых могла только смерть. Известны случаи, когда решившие «завязать» с преступным прошлым и удалиться на покой убийцы срезали эти знаки вместе с изрядным куском кожи. Лишь единицы, подлинные мастера своего дела, которые не боялись никого и ничего, могли позволить себе напевать на закон и отказаться от татуировки.
Отметина вскоре нашлась.
Восьмиконечный крест с загнутыми посолонь концами каждой перекладины, заключённый в круг, выполненный в виде замкнутой цепи. Знак скрывался в подмышечной впадине и зарос волосами. Хорошо, что не между ягодиц…
Никилл задумчиво потёр подбородок.
Гильдия убийц Аркайла.
Вот тебе и браккарский след.
Всем известно, что отношения между Ронжаром и наследниками герцога Лазаля не складывались. Гворр смотел в сторону Браккары ещё в бытность свою наследником престола. Мариза, кажется, не далеко ушла от покойного батюшки.
Теперь поди узнай, кто прислал убийцу. Король Ак-Орр тер Шейл или Мариза альт Ставос, занимающая трон Аркайла? И надо ли извещать о находке королевский совет? Может, шепнуть на ухо первому министру или архиепископу, которые вот-вот появятся здесь? К чему может привести известие о том, что король Ронжар из Дома Серебряного Саблезуба приял смерть от руки аркайлца?
Конечно, разумный правитель никогда не подошлёт убийцу, в котором любой сыщик без труда опознает его подданного, но по слухам герцогиня Мариза отличается красотой, а вовсе не умом. Хорошо бы списаться с Вьенцо альт Дедеризом — главным сыщиком Трагеры. Любопытно, у покушавшегося на адмирала Жильона нашли знаки, определяющие его принадлежность к какой-либо гильдии, или он действовал по собственной инициативе?
В любом случае Унсала оказалась на пороге новой войны. Вот только с кем?
Глава 3Ч. 1
Ланс плохо помнил, как оказался в Эр-Трагере.
Как потом объяснил Регнар, менестрель тринадцать дней, почти две недели, находился на зыбкой границе между жизнью и смертью, то проваливаясь в мрачное забытьё, то открывая невидящие глаза.
Для самого Ланса в это время просто сменялись картинки. Густую, хоть на хлеб мажь, тьму раздирали вспышки молний — бело-голубые трезубцы падали с неба и, встречаясь с землёй, превращались в опалесцирующие дымные облака; пролетали алые, клокочущие сгустки пламени; выплёскивалась из-под чёрных скал раскалённая лава, разлетаясь огненными брызгами. Время от времени из ниоткуда появлялись гигантские щупальца, как у того кракена, который уничтожил в считанные мгновения браккарскую каракку. Они тянулись к менестрелю и мертвецки бледные присоски жадно сжимались и разжимались, словно кругленькие пасти миног. А потом на месте щупалец оказывались именно миноги, но почему-то летящие по воздуху и вовсе даже не нуждающиеся в воде. Зубастые пасти сменяли одна другую. То с длинными клыками, то со всеми зубами одного размера — те, кто сумел пройти Гнилые Болота и остаться в живых, не утратив разум, говорят, такие бывают у болотных демонов, то с чёрными острыми жвалами, подобно муравью-переростку. Ланс холодел, понимая, что находится на волоске от смерти, но любые попытки бежать или, хотя бы, защищаться, разбивались, как прибой о гранитные скалы. Он не мог пошевелиться. Ноги и руки не слушались, пальцы не шевелились. Только зрение, слух и обоняние. Зубы клацали у самой щеки, обдавая зловонным дыханием.
Его засасывали зыбучие пески и поглощала трясина. Хоронила под собой снежная лавин и засыпало в узком лазе, как вастадора. Он падал с вершины самой высокой горы и погружался в пучину моря в Браккарских проливах, где ни один лот ещё не коснулся дна.
Всякий раз холодный липкий ужас обвивал его тело, как мокрая ткань, или как змея-удав, водящаяся в лесах Голлоана. Потом отпускал. тысячу раз менестрель умирал в кошмарах. И тысячу раз оказывалось, что нет — ещё не всё. Страдания не прекратились, они продолжаются и обещают быть бесконечными.
В редкие мгновения просветления рассудка Ланс открывал глаза и не понимал, что происходит. Откуда это ослепительно синее небо с редкими, как чечевица в похлёбке бедняка, облаками? Что за усатые люди в непривычной одежде — черный бархат и кружевные пышные воротнички — едут рядом с ним? Почему осенний воздух пахнет чуждо и непривычно, оставаясь на губах тонкой рыжей пылью? Куда его везут?
Только грустное и озабоченное лицо Регнара, который то свешивался с седла, то шагал рядом с носилками, в которых покачивался менестрель, казалось смутно знакомым, вселяло спокойствие и умиротворение. Иногда маг-музыкант брал его за руку, и тогда из тёплой и мягкой ладони Регнара словно перетекали жизненные силы, позволявшие Лансу оставаться на этом свете, поскольку дорога, ведущая в Горние Сады, виднелась сквозь бредовый морок всё яснее и яснее.
Начиналось всё довольно невинно. Покинув Эр-Кабечу, они отправились на север. Сам менестрель, Регнар, пообещавший не злоупотреблять вином хотя бы на время путешествия, лейтенант Уно альт Шаван из Дома Пёстрого Полоза из второй гвардейской «Серебряной» роты великого князя Трагеры и двое молодых искателей приключений — Чиро альт Фонсека из Дома Золотой Мухоловки и Хорхе альт Эвало из Дома Белого Клевера. С ними двое слуг, принадлежавших лейтенанту и младшему сыну из Дома Золотой Мухоловки, поскольку Дом прана Хорхе, обладая такими достоинствами, как древность и воинская доблесть предков, вконец обнищал. Поэтому шпага у юноши была старинная в ножнах истёртых до такой степени, что попытка определить их первоначальный цвет становилась неразрешимой задачей, седая мода коня вызывала приступы жалости — ведь почтенная старость достойна уважения, а не седла и шпор, а наряд, в котором будущий гвардеец вознамерился явиться ко двору, по всей видимости перешивали из платья погибшего на защите рубежей Трагеры отца. Даже одетый в камзол с чужого плеча Ланс по сравнению с ним выглядел щеголевато, как записной придворный хлыщ. Как и обговорили заранее, аркайлцы сбирались отделиься от отряда и отправиться на восток, чтобы переправиться через полноводный Ун у городка Эр-Марка. Оба стремились на родину, но вовсе не из чувства глубокого патриотизма. Регнар мечтал отыскать Анне, а Ланс горел желанием вновь увидеть смарагдовые очи Реналлы. Хотя бы увидеть, а дальше — будь что будет.