«Мы о вас думаем! Не исключено, что вы все-таки прилетите! Ваши израильские друзья». Опять от незнакомцев.
«Всегда знал, что ты бестолочь! А я сижу в кино!» Бывший муж.
«Мы ужасно ржем! Ха-ха!» Савина.
«Будешь ночевать у меня, если не улетишь!» Катя.
«Да, мама, я поела и тепло одета, а ты уже в Израиле?» Дочь.
«Зато я перепутала месяц улета и приехала со всеми домочадцами на месяц позже! Пропало двенадцать билетов, это тебя поддержит!» Подруга из Екатеринбурга.
«Мужайтесь!» Израильские друзья.
«Юля! Волнением слежу событиями из Лондона!» Подруга из Лондона.
«Тут пишут, ты ходила в секс-шоп…» От N.
Последнюю эсэмэску я получила уже в самолете. Меня посадили-таки в него и помахали ручкой израильские спецслужбы, у которых я проходила с красной пометкой на билете, и меня очень, очень обыскивали.
Я сидела в самолете и прижимала к груди бутылку коньяку. И напоследок снова всплакивала. Потому что одиннадцать часов в аэропорту, где я успешно обжила служебный туалет, накрасилась в парфюмерном магазине и выпила все прилегающее кофе, – все-таки эти одиннадцать часов были очень нервными, потому что я до последнего не знала, улечу ли я.
А уже когда мы почти взлетели, мне позвонила Алиса и сказала:
– Слушай меня, бестолочь! Хоть ты и прилетаешь в три часа ночи, но тебя встретит Рома из Тель-Авива! Весь город бурлит! Два города! Я Рому не знаю, но деваться некуда и придется тобой рискнуть! Везешь ли ты мне ша…
И тут телефон мой наглухо отключился, разрядившись.
Так я приземлилась глубокой ночью в аэропорту Бен-Гурион с разряженным мобильником, понятия не имея, как выглядит неизвестный мне Рома, и не зная, конечно, ни одного телефона наизусть.
Итак, я приземлилась в аэропорту Бен-Гурион, не зная в лицо Рому, не имея мобильной связи и не помня никакого телефона. Где-то там ждала меня Алиса.
А в огромном полупустом ночном аэропорту везде были наши и пели птицы. В багажном отделении вставал рассвет, а за окном на фоне темного неба нагло маячила пальма. Именно такой микс я получила в качестве первого впечатления.
Я не знаю, откуда я взяла птиц, в багажном отделении было пусто и освещено так, что казалось – солнечно, про наших вы, наверное, и сами догадывались, а на пальму я пошла-пошла и вышла на улицу. Ну, я повсматривалась во встречающих, но ни у кого не увидела ищущих глаз, никто не бросался никуда с криком: «Юля! Это вы?!» и встречающего меня незнакомого Рому я как-то профукала.
Все это время я улыбалась, а к груди прижимала так и непочатую бутылку коньяку.
Сказать, что мне было весело, – не сказать ничего. Мне было хорошо так, что не с чем сравнить.
Я оставила в Москве серую погоду, плохое настроение и вредного кота, а также годичной давности напряженность и усталость. Прямо вот впервые в жизни мне удалось улететь от самой себя и одновременно прилететь к самой себе.
Поэтому я почти приплясывала, когда вышла из аэропорта на улицу. Тот факт, что я тут затерялась, делал меня еще более свободной. Ну и невидимой.
«Хочу – уеду не туда и заблужусь еще больше, – подумала я. – И может быть, обнаружусь у моря».
Коньяк в бутылке плеснул, чемодан наехал на ногу, и в кустах возле входа я обнаружила седовласого мужчину, который что-то делал с ноутбуком.
– Вы не могли бы мне помочь? – нисколько ни в чем не сомневаясь, сказала я по-русски.
– Мог бы, – сказал он тут же и представился: – Миша.
– Юля. У меня не работает телефон. Совсем. И меня ждет подруга в Иерусалиме. Я не помню ее номер. Что мне делать?
– Дайте вашу сим-карту, – сказал Миша, будто всю жизнь тренировался, – сейчас мы все решим.
Я вот сейчас, когда писала, только что поняла, какое у меня тогда было состояние. Я вообще ни о чем не думала. Впервые в жизни.
Миша вставил сим-карту, в набранных номерах высветился Алискин телефон, и я закричала в трубку:
– Я приехала! Звоню с чужого номера! Мой мобильный не работает! Пусть Рома ищет меня в кустах возле аэропорта!
– Ты одна в кустах? – помолчав, сурово спросила Алиса.
– Я не одна! – закричала я.
– Я так и знала, – помолчав, сурово сказала Алиса. – Стой там и не двигайся.
Я зачем-то быстро отключилась, а Миша зачем-то быстро вытащил мою симку, вставил свою и запричитал:
– Ой! Я забыл свой пин-код! Теперь я тоже не могу включить телефон!
После этого мы с ним немедленно сели рядышком, закинули ногу на ногу и закурили.
– Я из Натании, – сказал он, и мы пожали друг другу руки, – приезжайте ко мне в гости, я покажу вам море.
В этот приятный момент на меня из кустов вышел Рома.
В руках он держал охренительный кусок картонки, на котором было бледно, но крупно написано «ЮЛЯ», и воздушный шарик с ушами, вздымающийся ввысь.
– Как ты могла пройти мимо такого? – не здороваясь и даже не знакомясь, закричал он, потрясая картонкой и шариком.
– Рома! – закричала я, и вскочила, и бросилась ему на грудь, отпихнув картонку. – Это ты?
Вы не думайте, я не просто так кричала. Я его случайно добавила в друзья сутки назад, перед отлетом и полночи, покатываясь от смеха, читала его Живой Журнал. На юзерпике был он собственной персоной. Вернее, в кустах возле Бен-Гуриона я обнаружила знакомый оживленный и ругающийся юзерпик. Так будет точнее.
Я хватала его за руки, а он потащил мой чемодан прочь из кустов, и я обернулась и помахала Мише из Натании, и мы снова пошли в аэропорт, и я хихикала, потому что Рома говорил:
– Юль, ты не знаешь, где я оставил свою машину? Я вот ни черта не помню! О, лифт, заходи, заходи! Кажется, нам надо куда-то подняться, но не исключено, что и не надо!
Я зашла, мы поехали вверх, в лифте из динамиков что-то сказали строго женским голосом на иврите, Рома спрашивал:
– Что она сказала? Ты не расслышала? Черт, я совсем не помню, где моя машина! Ты не против, если мы ее поищем? Выходи! Нет, не здесь! Вот здесь! Или здесь? Прямо! Нет, не помню… Юль, ты не помнишь? Все-таки направо! Я не помню, как она выглядит! О, вот она!
Я сгибалась пополам от смеха. Коньяк булькал. Рома катил чемодан. Я была не против еще заблудиться. Меня должен был встретить именно вот такой Рома – с ним я могла не притворяться разумной девушкой, а просто хихикать и продолжать быть ужасно расслабленной.
Мы сели в машину и поехали под его ворчание:
– Я не помню, как отсюда выезжать! Направо? Налево? А ты не помнишь?
На дороге он разогнался. Мы ехали между холмами. По пути нам встречались большие синие указатели, надписи на которых были заклеены огромными кусками коричневого скотча. Указатели стояли на каких-то недостроенных дорогах.
– Рома, почему они заклеены?
– Юль, они еще сами не решили, куда будут строить дорогу. Решат – напишут. Что ты будешь слушать из музыки? Французский шансон? А ничего, если я включу джи-пи-эс? Ничего? Он у меня матерится…
– Куда ты херачишь, мудак?! – темпераментно ругался Ромин навигатор. – Тебе прямо сейчас, прямо, я сказал! Через триста метров фигачь налево!
– Налево? – кипятился Рома. – Налево нет дороги, идиот!
Так они ругались всю дорогу.
Мы приехали в Иерусалим прямо к резиденции премьер-министра. Я настаивала на том, что нам надо въехать за шлагбаум, но за шлагбаум нас не пустили. Как потом выяснилось, Рома спросил у охраны на иврите, здесь ли живет Тушка. Как на иврите «Тушка» (это Алисино прозвище в Интернете, в честь имени ее кошки), он не знал и говорил «тельце».
Охранники не знали, здесь ли живет еще чье-то тельце, кроме тельца премьер-министра, а я не знала иврита, а Алиса быстро-быстро, непонятно на что надеясь, легла спать, и мы, тыча пальцем в темные дворы и споря, едва нашли ее дом, и пошли вверх по ступенькам, и позвонили, и Алиса проснулась, и открыла нам дверь, и долго подозрительно разглядывала меня, но я быстро пробежала мимо нее на кухню и плотно умостилась, и наконец-то налила себе коньяку.
Сказать, что я чувствовала себя как дома, – ничего не сказать, мне непонятно было другое – где я шлялась все это время?
И у нас завязался разговор, во время которого мы всхохатывали и ели шоколад, и Алиса была в порнографических девчачьих гольфах чуть выше колена, и, если бы я ее не знала, я бы подумала, что она коварная соблазнительница, но я ее знала и знала, что она это для тепла, и сверху гольф у нее были валенки, но эту подробность мы опустим.
Рома сидел между нами, и у меня было ощущение, что я как-то его тоже давно знаю, и я даже тыкала его в плечо в особо смешных местах, и он несколько раз тихо спрашивал в никуда: «А где у тебя туалет, Алиса?» – но мы так хохотали, что плохо реагировали и не отвечали.
В какой-то момент мы обсуждали города и древнюю архитектуру, Париж, Рим, Иерусалим, и Рома громче спросил:
– А что ты скажешь про туалет, Алиса?
И Алиса наконец-то услышала и задумчиво сказала:
– В Древнем Риме была неплохая канализационная сеть.
Я сползла со стула от смеха, а Рома таки пошел и сгинул во тьмах Алискиной квартиры, а потом вернулся, и мы допили вино, он уехал, а мы с Алиской посмотрели друг на друга, и я угрожающе сказала:
– Но-но! По утрам мы будем бегать, ясно? И покажи своих двойняшек!
Она повела меня в детскую комнату и тихонько показала двух своих маленьких дочерей, уже спящих.
И потом она мне дала старую уютную пижаму, провела в мою комнату, я разделась, надела пижаму, положила рядом молчащий мобильник и мгновенно уснула. Проснулась днем, светило яркое солнце, за окном действительно вовсю пели птицы, и это было мое первое утро в Иерусалиме.
А на следующее утро я проснулась рано (ну, это уже было следующее утро, после утра прилета, вечера и ночи) и счастливая, потому что снова пели птицы и снова было солнце.
Встала и прокралась к Алисе в комнату. Было восемь утра. Думала – она спит, сейчас я ее напугаю. Закричу или спою.
А она сидит, закутавшись с головой в одеяло, спиной ко мне, сверху из одеяла торчит только хохолок встрепанных волос, и быстро-быстро что-то шпарит по клавиатуре.