Шаман продолжал что-то гортанно и резко кричать каменной голове великана. И она неожиданно покачнулась, из глаз брызнули тонкие ослепительные стрелы и ударили под ноги шамана. Тот подскочил и плавно, будто это было для него привычным делом, вознёсся над землёй. Он парил в воздухе, раскинув руки, как птица крылья.
Белые фигуры внимательно следили за его полётом. Огонь в костре успокоился, дым по-прежнему отрывался от него узкими белесыми полосками, и ничто не напоминало об ослепительном столбе пламени, доставшем само небо.
Шаман, мелко и часто перебирая в воздухе ногами, завис над камнем, и тогда одна из фигур в белом медленно поднялась и приветственно простёрла руку. Без этого знака шаман, видимо, не имел права оказаться рядом с сидящими у костра людьми.
Андрей перевёл взор на каменную голову. В глазах великана мерцали желтые огоньки, его губы, казалось, расплылись в улыбке. Истукан устремил внимательный взгляд на людей в белых одеждах.
Шаман, получив приглашение, опустился на камень, широко расставил крепкие ноги, но тут же подпрыгнул и двинулся вкруг костра, беспрестанно что-то вскрикивая, при этом он держал бубен над головой и бил в него уже не колотушкой, а ладонью.
Из глаз истукана снова брызнули тонкие молнии. На этот раз они ударили под ноги белой фигуре, которая стояла с простёртой рукой. Её окутало сияющее голубоватое пламя, в котором мерцали бесчисленные золотые песчинки, – и человек, вытянувшись в струну, поднялся над камнем и неожиданно исчез. А может, упал на землю?
Андрей недоумённо закрыл глаза, думая, что это ему привиделось. Но, проморгавшись, он всё равно не обнаружил эту фигуру ни на земле, ни на камне. Зато на её месте оказался следующий человек – и снова последовала вспышка у его ног, и он также взлетел и пропал из виду. Шаман криком и ободряющими жестами поддерживал каменную голову, требуя от неё новых действий, и так до тех пор, пока не остался у костра один: люди в белых одеждах возносились и бесследно растворялись в сияющем воздухе.
Костёр почти догорел. По черным углям ещё пробегали тусклые красноватые вспышки, но пламени не было. Шаман, как подкошенный, рухнул у кострища и затих. Камлание, видимо, выжало из него много сил. Истукан тоже казался уставшим и ещё более печальным. Его взгляд теперь был устремлён в небо: где-то там, наверное, летели белые фигуры, и он следил за их движением…
Андрей, увлечённый этим необычным зрелищем, не заметил, как из темного хода позади него выползла лярва. Плотоядно ухмыляясь, она медленно переставляла кривые лапы, стараясь не стучать когтями по каменным плитам. В голубых глазах лярвы, которые отдельно от её чудовищной морды были бы даже прекрасными, светилось обожание и любовь.
Лярва смотрела прямо в спину Андрея, готовясь прыгнуть на него и подмять под своё бугристое тело, истекающее, как у сучки в период течки, красноватыми соками, пропитанными вожделением – этот особый запах похоти ударил Андрею в голову, и он почувствовал странное, ничем не объяснимое возбуждение. Однако, оглянувшись, понял, в чём дело.
Припёртый к стене, он не смог бы выскользнуть из объятий монстра. Лярва же, трогательно вперив него ангельский взгляд, уже повизгивала от предвкушения обладания: молодой мужчина, предмет её мечтаний, был в нескольких шагах.
В отчаянии Андрей взобрался в проём, служивший ему окном. Высота была приличная – всё равно, что прыгнуть со второго этажа, к тому же внизу лежали острые камни. Но и попадаться в лапы мерзкой твари он не собирался.
– Кыш! – неожиданно сказал он. – Кыш отсюда!
Это прозвучало, конечно, смешно. Но ничего иного ему почему-то не вспомнилось.
Лярва растянула мясистые губы в ухмылке, обнажив при этом желтые клыки. Из её пасти вырывалось смрадное дыхание, от которого Андрея чуть не стошнило. Он заметил, что перепончатые крылья чудища напряженно подрагивают: лярва была готова в любой момент расправить их. Правда, узкий проход помешал бы ей взлететь, но это ровным счётом ничего не значило: окно было достаточно широким, и она свободно пролезла бы в него вслед за Андреем.
Понимая это, он всё-таки решил прыгать. При благополучном исходе вполне можно укрыться в камнях, найти какую-нибудь узкую расщелину и уж, во всяком случае, под рукой окажутся мелкие булыжники: оружие, конечно, дикарское, но способное причинить мерзавке боль.
Шаман у костра, видимо, уловил движение в проёме пещеры и поднял голову. Глаза Андрея и шамана встретились. Их взгляды сцепились, и по отчаянному взгляду Андрея он понял: человеку угрожает опасность.
Шаман вскочил, обернулся к каменной голове и призывно забил в бубен. Но это не произвело на маои никакого впечатления – истукан бесстрастно взирал в небо.
Лярва медлила, остановившись в каких-то метрах пяти от Андрея. Она бесстыдно оглаживала взглядом тело Андрея, вздрагивала от охватывающих её спазмов похоти, постанывала и плавно, как кошка, била хвостом по полу. Жемчужно-серая слюна гроздьями свисала с пасти, шмякалась на каменные плиты и с шипением разъедала их.
Андрей ещё раз глянул вниз, с тоской оценил островерхие камни, но всё-таки решил прыгать: авось, повезёт, и он всё-таки не разобьётся, а если разобьётся, то это лучше, чем погибнуть в лапах мерзкого монстра.
Шаман между тем пустился вкруг почти догоревшего костра, призывно вздымая бубен и не переставая выкрикивать заклинание. Каменный идол шевельнулся, поднял веки и в его глазницах загорелись желтые огоньки. Они казались расплавленными золотыми монетками.
Андрей, как загипнотизированный, не мог оторвать взгляда от этих странно осветившихся глаз. Из глазниц маори вылетели голубоватые молнии и устремились к ногам парня. Шаман кричал, бил в бубен, неистово прыгал, падал, катался по плоскому камню.
Молнии, ударив под ноги Андрею, рассыпались яркими звёздочками. Легкий цветной туман укутал его тело, и он почувствовал, что отрывается от проёма, соскальзывает с него и, о, чудо, куда-то летит. Сверкающее пространство окружало его со всех сторон, мимо проносились звёзды, кометы, взрывались фейерверки, что-то блистало и звенело – он ничего не понимал, оглушенный восторгом и счастьем полёта.
Он видел, как лярва, издав оглушительный вопль, кинулась вслед: каждый взмах мощных крыльев сокращал между ними расстояние, нечисть торжествующе гудела и уже нацеливала на Андрея передние лапы. Однако его окружал что-то вроде прозрачного кокона: Андрей чувствовал его вибрацию и даже ощущал легкие прикосновения нежной, но плотной материи. Он не видел её, но почему-то знал: находится под мощной защитой, и ничто не сможет прорвать эту незримую оболочку.
Лярва попыталась ухватить Андрея, но, наткнувшись на невидимую преграду, отскочила от неё, как мячик от стены, и кувыркнулась через голову. В недоумении она потрясла мордой и, разъярённая, снова кинулась в атаку. На этот раз вокруг Андрея засверкали молнии, их огненные стрелы довольно метко разили чудище – оно взревело и, отпрянув, закрутилось юлой. Перепончатые крылья лярвы превратились в черные обугленные лохмотья, и она уже не могла держаться в воздухе. Жалобно застонав, образина ухватила себя за голову и рванула со лба кожу. Она остервенело сдирала её, окровавленные шматы падали вокруг, серая чешуя брызгами разлеталась во все стороны, острые иглы перьев, подбрасываемые ветром, возвращались обратно и втыкались в туловище – это было ужасное зрелище.
Лярва, однако, не оставляла попыток сбросить с себя кожу, и её усилия дали результат: из нутра омерзительного чудовища выплыла сияющая, радостная Настя. Она улыбалась Андрею и призывно махала рукой. Её волосы развевались на ветру, а сама она как фея скользила в мягком голубоватом воздухе – легко, свободно, весело.
Андрей понимал, что настоящая Настя летать не умеет. Но обнажённое тело дивы, жемчужно мерцающее в призрачном свете, манило его и притягивало. Оно было совершенно и прекрасно – именно таким Андрей представлял в своих мечтах женщину. И ею оказалась Настя. Настя, которая летела за ним и звала его к себе. Волшебная. Удивительная. Нежная. Такая родная. И в то же время – чужая…
Внезапно всё кончилось. Чья-то невидимая длань прикоснулась к его лицу и закрыла глаза. Он не сопротивлялся. Рука напомнила ему пальцы бабушки, такие нежные и ласковые, грубые и прекрасные. Никто так не жалел его, как бабушка. А он, бесстыжий, вечно отталкивал её: «Ну, чего ты, баб? И опять у тебя рука грязная…» А бабка смущенно оправдывалась: «Не грязная. Я всё время что-нибудь делаю – то стираю, то полы мою, то овощи в воде чищу. Где ж она грязная-то? Это она от солнца такая чёрная. Загорела, будь неладна!»
Темная рука бабки закрыла ему глаза, а когда он их открыл, то увидел старуху Чикуэ.
– Ну вот, ты и пришёл, – сказала она. И засмеялась. Добрые морщинки веером разбежались вокруг уголков её темных глаз.
15
Андрей давно понял: сон или видение может длиться всего ничего, но в него порой вмещается так много событий, что кажется, будто проходит несколько часов. Время каким-то непостижимым образом растягивается, как удлиняется, допустим, жевательная резинка, если её потянуть, а отпустишь – она спружинится и, перекатывая её языком, вообще скатаешь в шарик, а скатав, можешь расправить и надуть пузырём: опять-таки, она поменяет форму. Наверное, время тоже обладает удивительным свойством растягиваться, скатываться, оплывать как горящая свеча, струиться, превращаться в воздушный шарик – а что, если его надувать и надувать? Лопнет он? Или станет большим-пребольшим и взлетит, увлекая за собой шалуна? А был таким маленьким и смешным, напоминая презерватив…
Подумав об этом, Андрей чертыхнулся. Блин-блин, ё-моё! Ну, почему он такой несерьёзный? Размышлял о времени, можно сказать, о вечном, и вдруг – презерватив на ум пришёл. Свёрнутый колечком. Прозрачный и ребристый. Как змея.
Кстати, почему не пришла в голову аналогия с ней? Всё-таки более философично, что ли. Змея – символ всеведения и вечно обновляющейся жизни. Её яд и убивает, и лечит. Кто там из древних богов ходил с посохом, обвитым змеей? Ах, да! Асклепий, бог врачевания. Он направлял посох на старика – и тот молодел, прикасался к умершему – усопший восставал. Этому искусству Асклепия научила змея. А если с ней подружиться, то она может отрыть человеку язык птиц, зверей и рыб, даст власть над стихиями, владеющими миром.