Одиночество шамана — страница 70 из 90

Людей тогда много жило, и предания каждый по-своему хранил. Это, знаешь, как свидетели какого-нибудь происшествия: начинает их следователь расспрашивать – и выясняется: одно и то же все по-разному видели. Так и тут. Слушай, не перебивай.

– Больше не буду, – Марго зажала рукой рот и преданными глазами уставилась на Чикуэ Золонговну.

Андрея поразило: Чикуэ Золонговна, как ни в чём ни бывало, рассказывала любопытной Марго очередную сказочку о трёх солнцах, которыми она буквально бредила. Халат на старушке – чистенький, ни единой пылиночки, хотя в узкой и тёмной пещере на него непременно налипла бы пыль и грязь. Такое впечатление, будто она и не спускалась в неё – сидела вот тут, на травке, и бубнила свои бесконечные истории.

Марго тоже ничем не напоминала человека, совсем недавно ходившего в подземелье. Будто бы это вовсе и не она стояла перед изображением обезьяны и язвительно советовала найти золотой ключик от входа.

Обе женщины, к тому же, безмятежно прихлёбывали чай, налитый из термоса в пластмассовые стаканчики (молодец Сергей Васильевич, позаботился!). Ярко-красные полоски юколы с выступившими янтарными капельками жира лежали кучкой на салфетке.

Чикуэ Золонговна хлебнула чая и продолжила свой рассказ:

– Значит, отец сделал Самнюну лук и стрелы из лиственницы, сказал: «Сынок, как ты пойдешь? Солнечный жар не вынесешь, умрешь». А Самнюн отвечает: «Ничего, отец. Все равно пойду, пусть умру». Отец всё беспокоится:

Сынок, еду возьмешь? «А он говорит: „Еды не возьму“. Отец, конечно, удивляется: „Как без еды пойдешь?“ «– Ничего, – сын отвечает. – Как еду понесу? В котомке только одну юколину унести смогу. Хватит мне сухой юколины. Отец, мать! Будьте здоровы! Обратно через три года приду. Если через три года не приду, считайте, что умер».

Утром встал, лук-стрелы взял и отправился. Пешком пошел. Долго шел. Когда полдень настал, юколы поел, дальше пошел. Долго шел, стемнело. Когда все солнца почти уже сели, к одному маленькому дому пришел. Из трубы дым вьется. В том доме люди живут.

Подошел к этому дому, дверь открыл. Когда дверь открыл, внутрь посмотрел: там одна старуха только. В дом вошел: «Бабушка! Пусти меня переночевать». Старуха ему говорит:

«Сынок, ты Самнюн?» «– Да, я», – отвечает.» Сынок, оставайся у меня». Самнюн сел, а старуха спрашивает: «Сынок Самнюн, ты куда идешь?» «– Бабушка! С солнцами воевать иду. Когда три солнца есть, как люди будут жить? Если люди и рождаются, то от жары умирают. Поэтому с солнцами воевать иду. Бабушка, помоги мне чем-нибудь».

– Наверное, непростая это старуха была? – не удержалась Марго от вопроса. – В нанайских сказках волшебницы – всегда пожилые женщины.

– Не всегда, – усмехнулась Чикуэ Золонговна. – Ты не перебивай меня, слушай. Эта старуха, в общем, сказала Самнюну: «Помогу тебе. В дороге помогу. А пока поешь немного». Утром она его разбудила и говорит: «Возьми вот это».

Самнюн взял, посмотрел: что-то круглое и блестящее, как мячик. За пазуху спрятал. «Ну, сынок, иди. Когда на улицу выйдешь, положи на землю то, что я тебе дала, ногой толкни,

оно впереди тебя пойдет… «Самнюн вышел на улицу. То, что ему старуха дала, из-за пазухи вынул, на землю опустил, оставил. Оглянулся, на дом посмотрел, а дома нет, только деревья кругом стоят. Самнюн толкнул то, что ему бабушка дала, и вдруг память потерял: или умер, или еще что с ним случилось, не поймёт. Когда очнулся, в ушах стоял сильный шум. Посмотрел кругом – очень высоко он летит. В ушах сильно гудит. Оказывается, выше деревьев Самнюн летит.

– Говорят, из этой пещеры попадаешь в какой-то тоннель, и точно так же память теряешь, летишь куда-то, – сказала Марго, забыв о своём обещании молчать. – Интересно-то как!

– Не буду дальше говорить, – рассердилась старуха. – Когда слушаешь сказку, молчать надо. Это каждый ребёнок знает.

Марго опять наложила ладонь на плотно сжатые губы и сделала жалостливые глазки домиком. Бабка поглядела на неё, махнула рукой и рассмеялась:

– Ох, какая ж ты болтушка! Ну да ладно. Слушай дальше. Самнюн летел долго. Солнце уже низко, вперед посмотрел: что-то блестит, на золото похожее. К тому месту подлетел и увидел золотой дом. К этому дому Самнюн спустился. На землю когда встал, что-то похожее на его мячик, около ног лежит. Взял мячик, за пазуху спрятал. К этому дому подошел, дверь открыл. Там находилась только одна молодая женщина. Женщина говорит ему: «Войди!» Самнюн вошел. «– Самнюн, ты зачем пришел? Сюда до сих пор никто не мог прийти“. Самнюн говорит: „С солнцами воевать иду. Когда три солнца есть, как люди будут жить? Люди рождаются и от жары умирают“. Эта женщина говорит: „Ой-ой, Самнюн! Как ты солнца убьешь?“ А он – ей: „Если ты мне будешь помогать, солнца убью. Солнца – это люди, три брата. Люди-солнца на самой середине земли живут…» Женщина послушала его и отвечает: «Завтра рано утром тебя разбужу, и ты пойдешь солнца караулить. Сам подумай, как будешь воевать. Ешь теперь, сил набирайся!» Досыта поел, спать лег. Долго спал. Эта женщина, наконец, говорит: «Самнюн, вставай, вставай!» Он встал, поел, потом лук и стрелы взял, пошел. Долго шел, к концу земли пришел, сел. Лук взял и стал караулить. Долго караулил. С моря, из воды солнце поднимается. Самнюн смотрит: солнце вышло из воды очень быстро. Выстрелил Самнюн – солнце умерло. Еще одно солнце поднимается. Самнюн хотел выстрелить, но не успел. В самое последнее, в третье солнце выстрелил, среднее же солнце ушло. Два светила только он убил.

– Ой-ой-ой, миленькая Чикуэ Золонговна, не могу молчать, – вскочила Марго. – Вы даже не представляете, какие изумительные метафоры украшают эту историю! Лук Самнюна сделан из дерева, зрелого и закаленного временем, как разум мудрого человека. Поэтому лук символизирует человеческий рассудок. Тетива, сплетенная из сухожилий, была натянута туго, как воля. Рука Самнюна олицетворяла его дух, направляющий стрелу точно в цель. Колчан – это вместилище для стрел, и он олицетворял тело героя. Стрела же символизирует жизненный путь, как результат свободного выбора воли и разума.

– Ну, хорошо, – усмехнулась Чикуэ Золонговна, – а как же быть с тем шариком, который Самнюну дала женщина?

– Я где-то читала, что у древних были свои представления о личной силе, – Марго напряглась, пытаясь припомнить книгу, но это ей не удалось, и она, вздохнув, махнула рукой. – А! В общем-то, и нанайские шаманы, говорят, тоже искали места, где скрывалась их личная сила. Они получали её от деревьев, камней, животных. Но, возможно, та женщина из сказки была волшебницей, а шарик, подаренный ею парню, – его личной силой…

– Много ты знаешь! – Чикуэ Золонговна иронично покачала головой. – Лучше слушай, что было дальше. Значит, пошёл Самнюн обратно. К этому золотому дому пришел, вошел. Та женщина говорит: «Ой-ой, Самнюн, ты могучий человек. Поешь и домой иди». Самнюн поел. Когда есть кончил, на улицу вышел. Мячик на землю спустил. Ногой его толкнул. После этого он снова уснул или умер – неизвестно, что с ним такое приключилось, но когда очнулся, в ушах гудело. Долго шел, к маленькому дому приблизился. Когда приблизился, солнце почти село. Над этим домом дым вьется. Мячик на землю спустился. Самнюн его взял, за пазуху спрятал. Дверь открыл, там – старуха. Самнюн сказал: «Бабушка, бабушка, я все-таки два солнца убил!» – «Сынок Самнюн, хорошо. Теперь-то ваши люди будут расти. Сынок, досыта поешь и спи». Самнюн уснул. Поспав, встал. Когда посмотрел на небо, там было только одно солнце. Однако по обеим сторонам два умерших солнца находились.

– Какая интересная трактовка гало! – воскликнула Марго. – Никогда не слышала такой!

Чикуэ Золонговна выразительно глянула на неё, и Марго опять прикусила язычок.

– Та старушка и говорит Самнюну: «Домой иди. Мячик мне обратно отдай», – продолжила Чикуэ Золонговна. – Самнюн мячик вынул, отдал, а старуха и говорит: «Сынок Самнюн, я дочь человека-волшебника. Теперь-то ваши люди, когда одно солнце только осталось, все будут хорошо жить. Ну, сынок Самнюн, довольно, обратно иди».

Он пошел обратно. Когда домой пришел, говорит: «Отец, мать, я все-таки два солнца убил. Теперь-то наши люди все будут жить. Отец, мать, когда я к солнцу пошел, только три дня шел и вот вернулся. Смотрите: по обеим сторонам солнца два умерших солнца находятся». Все люди обрадовались. А с тех пор, если хорошая погода стоит, вокруг солнца можно увидеть два других – убитых Самнюном…

Чикуэ Золонговна замолчала, отхлебнула из стаканчика чая, бросила в рот тоненькую полоску юколы и милостиво кивнула Марго:

– Теперь можешь говорить.

– Как красиво! – восхитилась та. – Человек, самый обычный, меняет картину мироздания! Космос для него не нечто запредельное, а самая обычная реальность: он даже звёзды может убрать с неба – и всё обыденно: лук-стрелы взял и отправился охотиться, встретил волшебницу – та ему помогла, и ничего удивительного в этом тоже нет: всё само собой разумеющееся – и шарик, который катится, указывая путь, и транс, охватывающй героя: то ли он живой, то ли мёртвый, и даже аппетит у него не пропадает! Реальность и другая, невидимая глазу жизнь переплетаются, дополняют друг друга – это совершенное мировоззрение, увы, утраченное нами.

Марго говорила выспренне, подкрепляя сказанное вдохновенными жестами; её глаза блестели, уголки губ увлажнились. Сергей Васильевич, прислушиваясь к её словам, время от времени морщил лоб и насмешливо покачивал головой. Кажется, Уфименко больше занимала небольшая ящерка, внезапно вышмыгнувшая из-под камней у его ног.

– А как необычна эта метафора с двумя умершими солнцами! – продолжала вещать Марго. – Они никуда не девались – остались на небе, и время от времени являются людям в виде гало. Всё остальное время их вроде как нет, но на самом деле они существуют. Человеку даётся подсказка: есть мир, который является взору при определённых условиях. Только нужно знать эти условия…

Ящерка показалась Сергею Васильевичу довольно необычной: тёмная, как мореная древесина, она волочила за собой длинный шероховатый хвост. С туловищем его связывало одно-единственное сухожилие: казалось, хвост вот-вот отпадёт – наверное, какой-то хищник пытался ухватить ящерку, но та сумела увернуться. Плоская голова ящерицы напоминала крокодилью, и когда животное глянуло на Уфименко жёлтыми глазами да ещё и оскалило зубатую пасть, тот от неожиданности даже вздрогнул. Ну, совсем она не походила на милое добродушное существо!