Вот если на потерпевшего надавить. Он же видел преступницу. Если даст показания против Агнессы, то дело можно будет считать раскрытым.
Не успели увести Карасеву, как появился Сафрон. В кабинет к Степану он зашел так же спокойно, как к себе домой.
– Не помешал? – с наглой усмешкой спросил авторитет.
– Ты этажом ошибся. Тебе в КПЗ нужно, – приподняв бровь, ответил Степан.
– Что я там забыл?
– К Нагатовой в гости.
– Нет ее там, я бы зашел.
– Будет.
– За что?
– И ты будешь. Если не убьют тебя, конечно.
– Что-то разговор у нас не заладился, – усаживаясь на стул, посетовал Сафрон.
– Какой может быть у нас с тобой разговор?
– Ствол мой у тебя.
– Спасибо, что напомнил, – сказал Степан и положил руку на трубку телефона.
– Эй, ты чего? – забеспокоился Сафрон.
– Я бы сам тебя принял, да руки марать нет охоты.
– Шуток не понимаешь?
– Зачем пришел?
– Разговор есть.
Степан кивнул, соглашаясь выслушать посетителя.
– Ты, как представитель закона, должен мне помочь.
– Короче.
– Ты, наверное, думаешь, что это я Протасова нагрел? – спросил Сафрон, внимательно глядя на Степана.
Так люди смотрят, когда озвучивают один вариант, а держат в уме другой.
– Еще короче.
– Я не при делах.
– Скажешь это своему адвокату.
– Да адвокат у меня что надо. Он тебя ко мне на пушечный выстрел не подпустит. А тут я сам к тебе пришел. Ты ведь понимаешь, что это дорогого стоит.
– Если бы ты пришел с признанием.
– Так не в чем мне признаваться. Я тебе больше скажу, Степан Степаныч, мы с тобой делаем общее дело.
– Видиков насмотрелся? – осведомился Степан.
– При чем здесь видики? – не понял Сафрон.
– А при том, что забугорный образ жизни. У них там пьют и не закусывают. Ты это бросай. Или не пей, или закусывай.
– Я должен знать, кто Протасова обул.
– Почему я должен это знать? Протасов в милицию не заявлял.
– Зато он крыше своей позвонил.
– Вот пусть его крыша и работает, – проговорил Степан и проницательно посмотрел на Сафрона.
Он понял, что происходит. Протасовская крыша предъявила Сафрону, и он теперь вертится как уж на сковородке.
– Ну, они там пока развернутся, а ты уже вчера у художника был. Он тебе портреты нарисовал.
– Твоих там нет, – не очень уверенно сказал Степан.
Возможно, он был не прав. Не исключено, что Марина что-то напутала. Но за эту возможную ошибку он перед Сафроном каяться не собирался, даже считал, что неплохо было бы ввести его в заблуждение.
– Да, мне это известно.
– Что тебе известно? Может, это кто-то из твоих решил бабла по-легкому срубить, сам по себе, без твоего ведома?
– Да? Ты что-то знаешь?
– Если и знаю, то не скажу, – отрезал Степан.
Не собирался он делиться информацией со своим классовым и вместе с тем личным врагом.
– Да не надо мне говорить. Просто намекни. А я тебя отблагодарю.
– Можешь предложить мне сто тысяч долларов.
– Да? – Сафрон задумался.
– И я закрою тебя за взятку в особо крупных размерах.
– Закроешь? – Сафрон вдумчиво посмотрел на него.
– Обязательно.
– Да, ты так и поступишь. А зря. Мог бы, как человек, жить.
– Предатель – не человек. – Степан глядел на Сафрона жестко, непоколебимо.
– Ну, в общем, да.
– Мне от тебя, Сафрон, ничего не нужно. Кроме чистосердечного признания.
– Может, я знаю то, чего ты не знаешь?
– Я сейчас занимаюсь кражей на Первомайской улице.
– Это не ко мне.
– Клофелинщица работала.
– У нас таких нет. Наши девочки усыпляют клиентов только любовью.
– А если кто-то из них тряхнул стариной?
– Какая старина? У нас все новенькие. Старых не держим.
– Агнесса тоже новенькая?
– Агнесса?.. Слушай, мне в школе одна девочка нравилась. Поэтому я к ней постоянно цеплялся: то не так, это не так. Ты если в Агнессу влюбился, то прямо скажи. Она подъедет, и будет тебе счастье.
– Ну, влюбился не влюбился, а дышу к ней неровно.
– С ней вместе дышать надо. Она это любит.
– Зубоскалить у себя на завалинке будешь. – Степан показал взглядом на дверь.
– Ты что, не понимаешь? Мне нужно знать, кто выставил Протасова.
– Мне тоже.
– Может, ты на портретах кого-то узнал?
– Нет.
– Так бы сразу и сказал.
– Всего доброго.
– Не хочешь по-хорошему. Ну и ладно. – Сафрон поднялся, стряхнул с брюк несуществующие крошки.
Он был уже у двери, когда Степан задал ему вопрос:
– Как там у тебя с Пантелеем?
Сафрон замер на секунду-две и резко повернул назад.
– А что у меня с Пантелеем? – усаживаясь на прежнее место, спросил он.
– Конфликт.
– Кто сказал? Марина?
– Марину не приплетай.
– Ну как же. Ведь кто-то сказал.
– Пантелей дает о себе знать?
– Ну, пока еще на коленях не приползал. Жду.
– Удачи!
– А что он может мне сделать? – спросил Сафрон, пытаясь что-то вычитать в глазах Степана.
– Да все, что угодно. Ты должен знать, за что его раскороновали.
– За лютый беспредел.
– Он и убить может.
– Класть я на него хотел!
– Может, он на твое место метит?
– Кто, Пантелей? А харя не треснет?
– Это ты у него спроси.
– Обязательно. Найду и спрошу.
– А ты его ищешь?
– Может быть.
– А если он тебя ищет?
– Что ты знаешь?
– Пока ничего. Но если узнаю, то, может, и скажу. А сейчас давай, у меня работы много.
Степан не стал этого делать, но хотел сказать Сафрону, что Протасова нагрел Пантелей. У него было желание стравить между собой двух волков, вожаков стай, и посмотреть, кто кого. Вдруг они перегрызут друг другу глотки? Тогда Марина избавится от обоих своих преследователей. Да и сам Степан вздохнет с облегчением.
Но есть вероятность, что Пантелей не имеет видов на Битово и больше здесь вообще не появится. Не исключено, что и Сафрон не горит желанием сводить с ним счеты. Так волки и разбегутся.
Вдруг Степан спровоцирует конфликт, который закончится кровопролитием? Зимой уже было такое, труп за трупом, только успевай катафалк вызывать. Эта история могла повториться. Зачем ему такое надо?
Агнесса открыла дверь и блудливо улыбнулась. Прозрачный халат на голое тело, в руке мундштук с дамской сигаретой. Именно так она должна была встречать гостей в своем элитном борделе. Во всяком случае, Сафрон представлял себе что-то в этом роде. А сейчас эта особа принимала этаким вот манером его самого. У себя дома.
Сафрон смотрел на нее и вдруг захотел зайти к ней красиво. Обнять, прислонить, приласкать. Это было бы романтично. Но ему пришлось пустить вперед охрану. Пока пацаны обнюхивали квартиру, весь романтизм испарился. Поволока из ее глаз выветрилась.
– Это что сейчас было? – спросила Агнесса, провожая взглядом Чарлика.
– Почему ты не на работе?
– А тебя ждать, это не работа?
– А ты меня ждала?
– Я всегда тебя жду.
– А кто девочек пасти будет?
– Лелик вполне справляется.
– Так, может, я Лелика и поставлю старшим?
– Ты же сам сказал, чтобы я Пантелея ждала. Я уже и клофелин приготовила.
– Так, может, он у тебя уже был и переспал с тобой? Без клофелина.
– Что ты такое говоришь? – с обидой сказала Агнесса и легким грациозным движением скинула с себя халат. Но только затем, чтобы надеть другой, непрозрачный.
– Обиделась?
– Нет, – ответила она, подошла к бару, вынула оттуда бутылку виски, взяла бокалы, плеснула на два пальца себе и ему.
– А закуска? – спросил Сафрон.
– А по-американски?
– Круча не советует.
Всякий раз после встречи с этим ментом Сафрон чувствовал себя волной, разбившейся о железобетонный пирс. Как ни старался, он не мог сдвинуть с места эту глыбу. Не было бы так обидно, если бы Круча был старше, чем он. Но нет, они одного возраста.
– Круча?
– Закусывать, говорит, надо.
– Тебе?
– Тебе!.. Интересуется он тобой. Вопросы постоянно задает. Может, знает что-то такое, чего я не знаю?
– А чего ты не знаешь? – спросила Агнесса, поставила бокал, подошла к Сафрону, обвила руками его шею и затуманенно посмотрела в глаза. – Как мы с тобой в военкомате любовью занимались?
Сафрон кивнул. Была у них такая фишка. Они покидали место преступления, нагруженные стволами, а у Агнессы вдруг зачесалось. Вот она прямо на месте и зажгла. Презирая опасность! Да, это было здорово.
– Сколько мы стволов тогда увели? Круча знает, кто там дежурного усыплял.
– А кто мужика на Первомайской усыпил?
– На какой Первомайской? – Агнесса медленно отстранилась от него.
– Мужика усыпили, а хату выставили.
– А я здесь при чем?
– Круча спрашивал.
– Если я военкомат ограбила, то и мужика могла усыпить. Он хоть симпатичный, этот мужик?
– Не знаю.
– А то обидно будет, если мне какого-то урода пришьют.
– Нет, Первомайскую он тебе не шьет, – сказал Сафрон и пожал плечами. – Просто упомянул, что там клофелинщица работала, и тебя вспомнил.
– А ты что сказал?
– Сказал, что ты только любовью своей можешь усыпить.
– Любовью я могу разбудить. Мертвого. А живого да, сумею усыпить. Показать? – Агнесса толкнула его на диван, расчехлила, скинула халат, опустилась на колени.
Сафрон кивнул и закрыл глаза. Именно на это он и намекал.
Уголовники называют потерпевших терпилами. Глядя на Кучеркова, Степан готов был согласиться с таким вот определением. Кучерков вел себя как самый настоящий терпила.
– Нет, это не она.
Степан показал ему фотографию Агнессы. В глазах этого субъекта мелькнуло узнавание, но признания не последовало.
– А вы хорошо присмотритесь.
– Говорю же, нет, – хныкающим тоном сказал потерпевший.
Вроде бы здоровый мужик, на вид крепкий, а расклеился, как баба. Потому что страшно ему было.
– Агнесса ее зовут.