м, как важно для него самоутверждаться. Такие люди бывают опасны, потому что за помпезным фасадом скрывается тонна страхов, желая спрятать которые, они готовы агрессивно кусать.
— Нет, не написано. Но к чему нам всем бегать по залу, когда можно брать шары в пределах своих дорожек?
Наверное, лучше не продолжать разговор с тем, кого я заведомо сочла агрессивным, но желание пояснить свою позицию, как и обычно, берет верх. Почему я должна молчать, если права? Присутствие не обремененного интеллектом лица не означает необходимость молча сбегать.
— Зай, всё нормально? — Рука Димы опускается мне на плечо.
— Твоя девушка? — Парень делает небрежный кивок в мою сторону и демонстративно перекладывает шар из одной руки в другую. — Уведи ее лучше отсюда, а то слишком до хуя на себя берет.
Возмущение окатывает меня с головы до ног. Рот распахивается, выталкивая наружу воздух протеста. Слишком много на себя беру? Почему? Потому что он хамоватый тупица? Или потому, что за соседним столом за нами наблюдает кучка таких же перекачанных циклопов, как он и ему необходимо перед ними выпендриться?
— Я всего лишь обозначила негласные правила зала. Не нужно хамить. Мы в приличном заведении находимся.
Дима обнимает меня за плечи, оттягивая назад, и успокаивающе поглаживает.
— Приятель, ты здесь с друзьями отдыхаешь, мы тоже. Давай настроение портить друг другу не будем. И девушке моей хамить не нужно. Шары действительно стоит брать на своей дорожке.
Я затаиваю дыхание, потому что в этот момент от толпы «циклопов» отделяется один и направляется к нам, очевидно решив не оставлять друга без подмоги. «А то нечестно как-то, — мысленно иронизирую я. — Двое на одного».
— Что тут происходит? Проблемы какие-то? — с глумливой усмешкой интересуется новоприбывший.
— Да соседей наших не устраивает, что мы их шары берем, — подсказывает циклоп номер один, явно ему подыгрывая.
— Мне кажется, надо охрану зала позвать, — чеканю я, тщетно пытаясь скрыть дрожь в голосе. Она вызвана не страхом, а возмущением, что обычное замечание вылилось вот в это.
Циклопы перестают играть и полностью переключают внимание на происходящее. Они там все как на подбор: короткие, уложенные гелем волосы, неестественно широкие плечи, обтянутые безвкусными толстовками, быковатые выражения лиц.
— Как дела? — слышится совсем рядом бодрый голос Роберта. — Смотрю, вы тут общаетесь.
Я беззвучно выдыхаю. Робсон — это спасение. Он умеет быстро ориентироваться в ситуации и решать всёмирным путем.
— Подмога прибыла, — ухмыляясь, замечает второй циклоп. — Вечно так. Одна рот раскроет, а остальные потом разбираются.
— Да ты и сам до хуя рот раскрывать любишь, — раздается рядом еще один голос. Он звучит предельно снисходительно, будто говорящий делает собеседнику одолжение. — Твои братки на тебя тоже так жалуются?
В ушах начинает шуметь от усилившегося сердцебиения. Слишком часто я была свидетелем того, что следовало после подобных слов. Адиль знает, что и как нужно сказать, чтобы получить мгновенный результат.
— Бля-я, ты смотри, какой говорливый, — недобро скалится тот, первый. — Тебе отдыхать с друзьями надоело и приключений захотелось, что ли?
Я больше не могу делать вид, что Адиля не существует, и, развернувшись, впиваюсь в него глазами. Его кепка по-прежнему надвинута на глаза, поза обманчиво расслабленная, но в развороте плеч читается вызов. Одно резкое движение, и он ударит. Я видела, знаю.
— Тебе в школе эти понты дешевые преподавали? — Адиль движением плеча сбрасывает ладонь Роберта, призывающую его остыть, и кривит рот в брезгливой ухмылке. — Ты у меня, блядь, еще сигу стрельни. Если размяться хочется — пошли выйдем. Мне спектакль перед твоими друганами ломать на хуй не нужно.
— Адиль… — шепотом выходит у меня. — Хватит.
Лицо циклопа заметно багровеет, и в следующую секунду он передает шар в руки своего приятеля. Не будь ситуация столь критичной, меня бы разобрал смех. Даже сейчас он не готов лишиться этого гребаного шара.
— Играйте пока без меня, — бросает циклоп, глядя на Адиля исподлобья. — Ебало ему начищу и вернусь.
Робсон отводит Адиля в сторону, что-то втолковывает. Тот делает вид, что слушает молча, но смотрит мимо. Все знают, что убеждать его бесполезно.
— Блядь, от придурков нигде спасу нет, — зло выплевывает Дима, выглядя растерянным.
Он не знает, как себя вести в этой ситуации. Просто Дима другой, не такой как Адиль. Привык решать конфликты мирно. За десятилетие знакомства я ни разу не видела, чтобы он дрался.
Глава 20
Ни о какой дальнейшей игре не идет и речи. Роберт и Дима о чем-то приглушенно разговаривают в стороне, Аня и Ядвига молча цедят свои коктейли, Ксюша, прислонившись к стене, уставилась в мобильный.
Я же места себе не нахожу, расхаживая из стороны в сторону. Тело колотит мелкой дрожью. Черт дернул меня сделать замечание. Теперь вечер безвозвратно испорчен, девчонки в панике, а Адиль ушел на улицу выяснять отношения с придурком шире его в полтора раза.
Замерев, я в десятый раз смотрю на входную дверь. Невыносимо находиться здесь, а не снаружи, невыносимо бездействовать. Моя злость на Адиля бесследно испарилась, и вместо нее вернулась забытая тревога за него. Сколько раз я вот так же с замиранием сердца ждала, когда закончится очередная разборка? Тогда я, по крайней мере, могла находиться с ним рядом.
— Ты как? — Подошедшая Ксюша трогает мое запястье и успокаивающе его теребит. — Приличное вроде место, а такие гопники попались, да?
Я машинально киваю. Мысли не здесь. За любого бы так переживала, не только за Адиля. Все, что касается членовредительства, неизменно вызывает во мне содрогание: не получается не думать, насколько это больно, когда кулак врезается в плоть, рассекая кожу и кроша кости. Я в детстве как-то нос сломала, упав с качелей. Никогда не забуду эту острую боль, от которой звенит в висках и неконтролируемо текут слезы. Не представляю, как можно пойти на нее добровольно. А Адиль… Тот парень ведь очень крупный. Это он из-за меня?
— Да нормально все будет, — продолжает свою утешительную миссию Ксюша. — Не в первый раз же. Адилю, думаю, такие приключения только в радость.
— Он конченый дебил, по-твоему? — Я намеренно отвожу взгляд, чтобы спрятать вспышку злости.
Разве время сейчас так шутить? Адилю, может быть, сейчас лицо в кровь разбивают. Из-за меня.
— Ладно, не злись. Просто обстановку пытаюсь разрядить.
На звук хлопнувшей двери оборачиваются, кажется, все, включая циклопов. По залу прокатывается неясный шум и насмешливое «Ну кто бы сомневался». Это Роберт.
Мне стоит труда по привычке не рвануть Адилю навстречу. Козырек его бейсболки искривлен, губа разбита, но выражение лица расслабленное, почти отрешенное.
Я заставляю себя стоять. Нельзя. Адиль давно не мой парень. К нему подходит Роберт, и обострившийся слух улавливает обрывки их незамысловатого диалога:
— Живой? А борзая фитоняшка где?
— Там остался. Ебало чистит.
Я прикусываю губу, чтобы спрятать улыбку, пробившуюся сквозь озноб. Если Адиль позволяет себе иронию, значит, с ним все в порядке.
Следом к Адилю подходит Дима, говорит, что не стоило связываться с такими дебилами, и даже дружески хлопает его по плечу. Угрызения совести дают о себе знать лишь слабым уколом. Стресс меня обороняет.
— Даш! — громко окликает Роберт, кивком головы подзывая к ним.
Я иду на одеревеневших ногах, заранее прихватив с собой сумку, потому что уже знаю, для чего меня позвали. Взгляд машинально сканирует повреждения: у Адиля разбито запястье — левое, потому что он левша, на губе темнеет ссадина от рассечения, испачканы джинсы. На кроссовках — брызги крови. Он его пинал?
— У тебя же наверняка есть с собой что-то из аптечки, женщина-врач? — шутливо басит Роберт. — Промоешь нашему пацану боевые раны?
— Тут херня, — ворчит Адиль, царапая меня беглым взглядом. — Сам.
— У меня есть спиртовые салфетки и пластырь, — тараторю я, лихорадочно шаря рукой по внутренностям сумки. — Здесь дел на десять минут.
Неожиданно на помощь приходит Дима и соглашается, что обработать раны нужно, так как «кто знает, чем этот хер болеет».
— Вам лучше, наверное, в женский толчок пойти. А то вдруг эти… — Роберт кивает в сторону заметно сникших циклопов, — решат зайти. Мы с Димоном пока за дорожки расплатимся. На сегодня, думаю, всем игры хватило.
— Ну что, пойдем? — неуверенно предлагаю я, глядя на Адиля.
— Куда идти-то? — нехотя уточняет он.
Вместо ответа делаю шаг в нужном направлении. Не факт, что Адиль последует за мной, но тут уж как получится. Я слишком не в себе, чтобы оборачиваться и проверять. Хам-циклоп, драка и как итог — мы с Адилем в очередной раз собираемся скоротать время в туалете. Сказал бы мне кто-то об этом вчера — не поверила бы.
Когда дверь в туалетную комнату не хлопает, будто кто-то ее придержал, я понимаю, что к умывальнику подошла не одна. Поймав в отражении зеркала темную бейсболку, быстро отвожу взгляд и сосредотачиваюсь на выкладывании содержимого сумки. Роберт прав, я всегда ношу с собой аптечку, в которой есть все: от обезболивающего до бинтов.
— Вымой пока руки, — говорю, не поднимая глаз. — Только осторожно.
Шарканье кроссовок, запах металла и сигаретный шлейф. Я вздрагиваю, когда одновременно со звуком включившейся воды плечо Адиля задевает мое.
— Лицо не трогай, — предостерегаю, когда боковым зрением вижу, как он наклоняется к бегущей струе.
— Зачем?
— Потому что так нужно. — И не удерживаюсь от иронии: — А то ты в первый раз.
Не прокомментировав мое замечание, Адиль выключает кран и прислоняется к пьедесталу раковины. Я тоже мою руки, высушиваю их бумажным полотенцем, рву первый квадратик спиртовой салфетки.
— Сначала кисть заклею. Тут сильнее кровит.
Приходится напомнить себе, что я медик, оказывающий первую помощь, стоит коснуться кожи Адиля. Даже во рту пересыхает. Кто бы мог подумать? Кто бы, черт возьми, мог подумать, что такое будет происходить?