— А… — оторвавшись от желтого света одинокой лампочки, я непонимающе смотрю на Адиля. — Здесь ремонт идет?
Кивнув, он скидывает с ног кроссовки.
— Да. Я думал, быстрее будет, а уже месяца три тянется. Давай сюда куртку. Повешу.
Я позволяю стащить с себя пуховик и делаю первые робкие шаги по свежеуложенному паркету. Кое-где даже плинтуса не установлены.
— Там еще нет ничего, кроме кровати, — предостерегает Адиль, когда я пытаюсь свернуть налево. — Иди лучше вон туда. Там поинтереснее будет.
Я послушно шагаю вперед и, миновав раздвижные стеклянные двери с модной черной окантовке, останавливаюсь. Здесь находится кухня, которую недавно привезли, судя по защитной пленке на фасадах. Шкафы на современный манер не имеют ручек, а внутри установлена куча встроенной техники: от посудомойки до кофемашины.
— Красивая, — с трудом выговариваю я. — Мне цвет очень нравится. Приятный и не холодный. Ты сам выбирал?
— Не-а. Я же ни хера в этом не понимаю. Дизайнерша тут целыми днями суетится. Робсон которую посоветовал.
Я не могу так сразу на него смотреть. Эмоции слишком крепко взяли меня в плен. Я такая дура… Господи, какая же я дура. Учила его правильно жить, будто бы сам он думать не способен. Считала, что Адиль одним днем живет, а он… Нанял дизайнера.
— И давно ты ее купил? — я все еще не поворачиваюсь к нему лицом, потому что боюсь что-то расплачусь. — И почему не сказал тогда… Когда я как конченная сука в твоей машине распиналась?
— Почти сразу как вернулся. Тут черновая была. Переехал, когда полы застелили.
И даже сейчас не пытается ткнуть меня носом, мол, смотри, как ты ошибалась.
— Классное место, — раздвинув губы в натянутой улыбке, я оборачиваюсь. — И полы мне нравятся. Люблю, когда укладывают елочкой.
— Я даже не в курсе, что такое елочка, — отшучивается Адиль, который кажется смущенным не меньше моего. — Долго так тянется, пиздец…Я думал, к концу месяца уже все будет готово, а тут еще пахать и пахать.
— Ты поэтому меня не приглашал?
Кивает.
— Хотел, чтобы ты уже когда-более менее закончено будет, посмотрела.
У меня нет слов. Вернее есть парочка. Карина со своей психологической теорией полностью провалилась. Адиль совсем не мой отец. Даже близко не он. Похож только немногословностью.
Я подхожу к окну. Штор еще нет, так что можно прильнуть к стеклу носом. Красиво до безумия. Ночной город, усыпанный бисеринами огней, лежит как на ладони. Почти как киношный Нью-Йорк.
— Я когда туда вошел, думал, все, — вдруг приглушенно звучит позади. — Что момент проебал, и ты с ним останешься.
Захлебнувшись новым приливом эмоций, я украдкой смахиваю слезу. Она от неверия и еще до конца неосознанного счастья.
— Ты вроде был уверен, что я на тебе зациклена, — гляжу на него в пол оборота. — Чуть до нервного припадка меня своей самоуверенностью не довел.
— Хорохорился. Я просто вообще не понимал, как рядом с тобой себя вести. Думал, мне ничего не обломится.
— Почему?
Адиль дергает плечами.
— Хер знает. Потому что ты такая стала… Леди-врач. Когда ты начала про то, что деньги — фигня затирать, решил, что никогда до тебя не дотянуться. Я только до одной ступени доползу, а ты уже со следующей мне машешь.
— Никакая я не леди, иначе бы не дала трахнуть себя в туалете, — пытаюсь засмеяться я. — И ты мне кстати тогда сделал очень больно… Вел себя так будто мстишь за что-то и тебе на меня наплевать.
— Да у меня тогда просто крыша поехала. Ты помнишь, как танцевала и на меня смотрела? Я когда в толчок к тебе шел, мне по хер было, что потом случится. Просто хотелось тебя потрогать.
— А зачем тогда ты потом так ужасно себя вел?
Адиль подходит ближе. Взгляд нахмуренный.
— Я вообще ничего не понял. Я отвернулся, чтобы руки помыть, а ты про свою любовь с заей визжать стала. Меня пиздец перетряхнуло. Поэтому психанул.
— То есть я все-таки космос? — улыбаюсь я и снова отворачиваясь к окну, давая себе возможность уложить в голове финальный пазл.
Жмурюсь. Адиль меня обнимает. Думаю, что в своей манере отвечать через раз, он и на этот раз промолчит, но сквозь тепло дыхания в волосах различаю приглушенное «да».
Глава 51
— Я подъехал, — отрывисто звучит голос Димы в трубке. — Ты дома?
Волнение, засевшее внутри еще со вчерашнего дня, разрастается сильнее и плотно заполняет собой живот. Вчера мы условились, что он привезет мои вещи.
— Да, — я машинально иду к окну, чтобы одернуть тюль и удостовериться, что Дима действительно находится внизу. Привычка. До того как мы съехались, я всегда так делала.
— Понял. Сейчас поднимусь.
Я убираю телефон в карман, продолжая наблюдать, как на шапки соседних зданий, кружась, оседает снег. У меня есть еще минуты три-пять до того, как Дима с грузчиками сюда поднимутся. Вывезти все за один раз было его личной инициативой, что для меня стало знаком: теперь он понял, что у нас действительно все.
На душе тяжело, хотя это было неизбежно. Ведь Новый год наступает уже завтра. В канун праздника каждый, наверное, так или иначе рассчитывает на чудо, а чудо, как известно, не подразумевает поездку на другой конец города, чтобы вернуть вещи той, кому еще недавно признавался в любви.
— Здравствуйте… — я неловко отпрыгиваю назад, пропуская крупного мужчину с коробкой в руках. Вытягиваю подбородок и нахожу взглядом Диму, стоящего в подъезде. — Привет… Будешь заходить?
Он дожидается, пока грузчики освободят проход и, шагнув внутрь квартиры, без слов протягивает мне бумажный пакет. Внутри лежат шкатулки с моими украшениями, туалетная вода, блокнот и телефонная зарядка.
— Они вроде бы все собрали, но если чего-то будет не хватать — позвонишь, — механическим голосом произносит он, глядя будто бы и на меня, а будто бы и мимо.
— Спасибо, — тихо отвечаю я и, окончательно смутившись, отворачиваюсь, чтобы куда-нибудь пристроить полученное.
Да, очень тяжело. Потому что сейчас и происходит наше настоящее расставание. Ни тогда, когда я призналась в измене, и ни когда ночью, трясясь от позора, в соседских тапочках заходила в лифт, а именно сейчас, когда взаимные вина, обида и ярость наконец иссякли. Было бы проще, не знай мы друг друга так долго. Полтора года отношений, потерпевших фиаско — с кем не бывает? — не сложилось. А у нас все иначе. Мы были друзьями до того, как все испортить.
Пакет я кладу на комод, остается только обернуться. Обнять бы его крепко- крепко и извиниться за то, что все вот так… И в шутку посоветовать порадоваться, что избавился от такой педантичной зануды как я, которая постоянно хотела быть сверху и, получив это, все равно оставалась недовольной. Адиль прав. Мне нужен тот, кто может дать отпор. Карина бы наверняка и здесь озвучила какой-нибудь сложный психологический диагноз, но что поделать? Так мне действительно интереснее.
— Как Новый год справлять будешь? — покачнувшись на пятках, спрашиваю я.
— Не знаю пока. С родителями двенадцать встречу, а потом может быть доеду до Сени. Они с Андреем в баню собирались и на снегоходах.
— Отличный план, — моя улыбка искренняя. Сейчас я бесконечно благодарна гаденышу Сене за то, что он есть, и Диме не придется встречать праздник одному. Могут даже как следует перемыть мне кости в бане — не жалко. Хочу, чтобы у него все было хорошо.
— Тебя спрашивать не буду, — говорит Дима после запинки и даже усмехается немного. То, что он способен шутить тоже обнадеживает. И вообще пока все идет хорошо.
— Я все равно еще не знаю.
Слегка улыбнувшись ему в ответ, отвожу глаза. Топот в прихожей то появляется, то стихает. Сколько всего там коробок? Пять? Восемь? Вещей у меня не так уж и много было. Тем более, что часть я собирала ночью в подъезде.
— Ты в «Дартс» все очень красиво сказал, — признаюсь полушепотом. — Мне жаль, если я вдруг поставила тебя в неудобное положение.
— Нормально все. В публичных выступлениях всегда есть риск облажаться. Как-нибудь в другой раз выпью шампанского.
В груди тоскливо колет. Мне будет этого не хватать. Диминого умения красиво выражать мысли и его положительности. Надо ли выразить надежду, что мы сможем видеться и остаться друзьями? Не стоит, пожалуй. Мое положение куда выгоднее его и такое предложение может сойти за милостыню.
— Я в тот день напился с горя, — произносит он вдруг с тихим смешком. — Голова с утра трещала ужасно.
Я бы хотела уметь как он: не бояться подставляться. Получив удар, запросто признаться в своей боли, а не кусать в ответ. Почему-то подобное часто воспринимается как слабость, хотя на деле в этом заключена огромная сила. Уметь не прятать душу, даже когда она кровоточит. Благодаря этому, я теперь твердо знаю, что Диму мой отказ не сломал и он все тот же нормальный парень.
— Я желаю тебе счастья. И тоже хочу попросить извинения. За все. Надеюсь, скоро наступит день, когда ты поймешь, что все случилось к лучшему. Главное не сомневайся, что ты как никто достоин любви.
От этих слов, идущих от души, глаза ожидаемо мокнут. Еще чуть-чуть и я действительно брошусь ему на шею.
— Да я и не сомневаюсь, — охлаждает мой порыв Дима. — Конечно, все у меня будет в свое время.
Вот она, разница между теми, кто в детстве получил достаточно любви, а теми, кто нет. Когда уехал Адиль, мне на полном серьезе казалось, что в жизни больше не будет ничего хорошего. У Димы не так, и это просто прекрасно.
— Ну что, — он оборачивается в сторону входной двери, где уже около минуты не раздается ни звука. — Парни вроде все перетаскали. Я пойду.
— Конечно, — с готовностью киваю я. — Иди. Если что-то вспомню — я тебя наберу… — неловко похлопываю себя по карману джинсов в подтверждение. — И если что-то из твоих вещей найду, тоже. Номер же не собираешься менять?
— Да нет, не собираюсь.
Мы вместе идем в прихожую. К моим губам намертво прилипла легкая полулыбка. Почему-то без нее я не мыслю эти проводы. Наверное, не хочется, чтобы они выглядели грустно.