– Умею.
– Тогда с Богом. Господу нашему Иисусу Христу ведомо все, и он тебя простит…
В сумрачном расположении духа сержант Павличенко вышла из дома. Для собственного успокоения она решила сперва проверить, что делают сейчас ее подчиненные. Двое бойцов возились с бронетранспортером «Малакса», первоначально – изящным французским изделием «Renault UE». Они пытались его завести, но мотор молчал. Ефрейтор Седых доложил командиру отделения, что в гусеничном прицепе найдены ценные вещи. Кроме двух бочек бензина и ящика, набитого какими-то запчастями, там обнаружен брезентовый сверток с новеньким, в заводской смазке немецким пулеметом MG-34. К нему прилагались два запасных ствола, асбестовая рукавица, предназначенная для смены их в бою, станок-тренога и десять коробок с патронными лентами. Находка обрадовала Люду, поскольку заметно усиливала огневую мощь вверенного ей подразделения.
От румын достался русским и другой хороший подарок: три мешка с крупой, мукой и сахаром. Людмила приказала отдать их хозяйке хутора. Та, удивленная щедростью внезапных постояльцев, пообещала через час приготовить для солдат горячий обед.
Павличенко не обманывала Серафиму Никаноровну. В доме, стоявшем на пригорке, снайперы обустраивать свои позиции не собирались. Гораздо больше их привлекал покатый склон, заросший мелколесьем. Оттуда отлично просматривалась вся долина с грунтовой дорогой, по левой стороне от нее – роща, справа – невысокие холмы на расстоянии примерно пятисот метров от хутора. За холмами кое-где виднелись крыши домов деревни Татарка. Для наступления противник вполне мог выбрать долину. Танки «LTvz. 35» у румын еще остались. Хотя в августовских и сентябрьских боях под Одессой русские подбили около четырех десятков этих чешских машин.
Осторожно шагая по иссохшей осенней траве, Люда приблизилась к первому окопу. Солдаты выбрали место для него правильно. У них за спиной оказался бугорок с разросшимися кустами шиповника. Солнце освещало его сбоку, отчего на землю ложилась густая тень. Она маскировала и окоп, и солдат, сидящих в нем. Окоп уже достигал метровой глубины. Однако Павличенко приказала рыть дальше, до полутора метров и затем укрепить его бруствер камнями, чтобы стрелять стоя и с упора. Для вдохновения она сообщила бойцам, что горячий обед будет через полчаса и готовит его самолично хозяйка хутора Кабаченко.
В горнице, на длинном тщательно выскобленном деревянном столе Серафима Никаноровна расставила тарелки. Посредине красовалась литровая бутыль с мутной деревенской брагой, по бокам от нее – миски с квашеной капустой и малосольными огурцами, едой небывалой для походной армейской кухни. В качестве основного блюда выступала вареная картошка и сало, нарезанное тонкими ломтиками. Довольно-таки аппетитно выглядели темнокрасные помидоры, аккуратно разделенные на четыре части и присыпанные крупной солью.
Домашний уют согрел сердца бывалых фронтовиков.
Приятно им было сесть за небогатый, но правильно сервированный стол, кушать не из котелков, а из тарелок, выпить по глотку браги из прозрачных граненных стеклянных стаканчиков. Как будто в родной семье очутились они, увидев седовласого с запущенными книзу «запорожскими» усами хозяина хутора. Он, вместе с ними опрокинув чарку, пожелал служивым доброго здоровья. Двое его сыновей – подростки десяти и двенадцати лет – с восхищением смотрели на военную форму с красными звездами. Старшая дочь, девушка симпатичная, но чем-то до крайности напуганная, слушая солдатские шутки-прибаутки, даже начала улыбаться.
Этот день на хуторе Кабаченко прошел мирно, тихо, славно. Зато потом война собрала свою страшную жатву…
Бои в районе деревни Татарка 10, 11 и 12 октября 1941 года были упорными и кровопролитными. Ситуация изо дня в день повторялась: три вражеские дивизии на одну нашу, 25-ю Чапаевскую, трехбатальонный полк румынской пехоты на первый батальон 54-го стрелкового полка. «Разинцев» здорово выручали гвардейские минометы из дивизиона капитана Небоженко и прицельный артиллерийский огонь бронепоезда № 22, которым командовал лейтенант Беликов.
Воины короля Михая Первого шли и шли на позиции советских войск. Они использовали для прикрытия своего наступления то утренний туман, то сумрак осеннего вечера, озаряемого вспышками осветительных ракет. После минометного или артиллерийского обстрела цепи солдат в касках-макитрах поднимались из окопов и обреченно двигались вперед. Они несли тяжелые потери – до трети личного состава – откатывались назад и снова бросались в яростную атаку.
В такой ситуации именная самозарядная винтовка СВТ-40 сержанта Павличенко трудилась с полной отдачей. Особенности ее конструкции: коробчатый отъемный магазин на десять патронов и автоматически действующий затвор – значительно ускоряли стрельбу. Людмила работала на расстояниях от трехсот до пятисот метров. Она вернулась к излюбленному методу: пуля в переносицу противника или в висок.
Но дивное изобретение талантливого русского инженера Федора Васильевича Токарева требовало тщательного ухода и нежного обращения. Недаром старший инструктор Снайперской школы в Киеве Потапов считал самозарядную винтовку Токарева образца 1940 года, принятую к массовому производству на Тульском оружейном заводе, слишком сложной для использования во фронтовых условиях.
Конечно, генерал-майор Петров подарил сержанту Павличенко улучшенный экземпляр СВТ-40. У нее имелся приклад и цевье из орехового дерева, ствол особо точной обработки, выполненной на прецизионном станке. К тому же ружье изготовили до войны, в сентябре 1940 года, что гарантировало применение марок стали весьма высокого качества и как следствие – достаточную надежность всех его деталей.
Их было 143. Небольших, мелких, очень мелких. Автоматика действовала с помощью пороховых газов, которые всегда сопровождают пулю, мчащуюся по стволу. В СВТ-40 они попадали в газовую камеру, расположенную над стволом и давили там на цилиндр с длинным штоком. Шток же соединялся с толкателем, который упирался дальним концом в стебель затвора.
Винтовка начинала «огрызаться» (например, не перезаряжалась или еле-еле выбрасывала гильзы), если давление пороховых газов менялось. Зависело оно, между прочим, от погоды, от температуры воздуха. Тогда стрелку следовало вручную отрегулировать отверстие в газоотводной камере: уменьшить или увеличить его. Кроме того, «Света» – так прозвали изобретение Токарева в войсках – капризничала и при густой смазке, и при попадании пыли в ее механизм. Последнего далеко не всегда удавалось избежать. Ведь место пехотинца при обороне – окоп, вырытый в земле.
Так все и получилось у Люды.
Румыны подошли близко. Подготавливая очередную атаку, они ударили по позициям русских из минометов, причем вели огонь довольно прицельно. Может быть, их корректировщик заметил мощное дульное пламя снайперской СВТ-40. Может быть, обратил внимание на громкий выстрел. И то, и другое, к сожалению, являлось характерным для действия самозарядной винтовки Токарева.
Первые мины упали перед огневым рубежом второй роты. Они накрыли бойцов дождем осколков и комьев мягкой степной земли. Волна пыли покатилась на их пулеметные гнезда, окопы, траншеи. Павличенко поспешила прикрыть «Свету» полой плащ-палатки, однако все равно затвор при нажатии на спусковой крючок не сработал. Помянув черта, сержант склонилась над ружьем в попытке устранить неисправность. Каска стала мешать Люде. Она сняла стальной шлем и положила на дно окопа.
Новый залп румынских минометов донес до снайпера тонкий и острый осколок. Она прорезал кожу на голове у Людмилы с левой стороны, под волосами. Кровь обильно потекла по лбу, залепила левый глаз, попала на губы, и Люда ощутила ее солоноватый привкус. Она поняла, что получила ранение, но скорее всего – легкое.
Индивидуальный санпакет находился в нагрудном кармане гимнастерки. Павличенко наощупь расстегнула пуговицу. Все-таки она сумела кое-как обмотать голову бинтом. Кровь пошла меньше, зато подступила боль: рана жгла, саднила и как будто тянула кожу на всей голове.
Опустившись на дно окопа, Люда прижала неисправную винтовку к груди. Над ней свистели вражеские пули. Сбоку застрочил ротный станковый пулемет, вступила в дело с громким «в-вах!» наша батарея 45-мм пушек. Судя по звукам, противник пошел в атаку. Однако принимать участие в ее отражении Людмила не могла. Какие-то медленные, тяжелые мысли ворочались у нее в мозгу: «Надо ждать… Надо ждать… Надо ждать…»
– Товарищ сержант, вы живы? – раздался звонкий голос санинструктора Елены Палий.
– Жива. Но ранена в голову.
– Ах ты, господи! Сейчас я вам помогу…
Капитан Сергиенко, увидев знаменитого снайпера в залитой кровью гимнастерке и с перебинтованной головой, распорядился, чтобы Палий немедленно сама отвезла Людмилу прямо в дивизионный медсанбат, поскольку там врачи лучше. Кроме того, МСБ № 47, приписанный к 25-й Чапаевской, располагался всего в пяти километрах от позиций 54-го стрелкового полка.
Павличенко ни в какую не захотела расставаться с именной винтовкой. Впрочем, в первом батальоне на том и не настаивали. На сортировочном пункте медсанбата СВТ-40 послужила своеобразным пропуском. «Сержанта знает сам генерал-майор Петров, командующий Приморской армии!» – с напором объяснила военврачу Лена Палий, указывая на гравировку оптического прицела. Согласно инструкции Главного военно-санитарного управления РККА, на экспресс-диагноз раненого, поступившего в МСБ, отводилось ровно 40 секунд. Данный случай представился военврачу абсолютно ясным, и он сразу выдал красный талон, что означало направление на операцию. Людмилу препроводили к операционной, где ее встретил… Борис Чопак.
Только она его не узнала.
Сын профессора был одет в белый халат длиной ниже колен, с завязками на спине и в белую шапочку, надвинутую низко на лоб. Лицо его скрывала белая марлевая маска, руки – белые резиновые перчатки. Он смотрел, как Люду готовят к операции: снимают с нее гимнастерку, срезают потемневшие от пыли бинты на голове, смывают с лица засохшую кровь, выстригают волосы вокруг раны, дезинфицируют поврежденное место настойкой йода.