На фронте царило затишье. Работы у Бориса Чопака стало гораздо меньше. Людмила же получила отпуск для поправки здоровья и нанесла визит в медсанбат. Они встретились снова, и оба тому обрадовались. Исполнялось девять дней со смерти Алексея Киценко. Люда хотела поехать к его могиле на Братское кладбище и сказала об этом Боре. Молодой хирург вызвался ее сопровождать. Павличенко, подумав немного, согласилась.
Старший лейтенант медицинской службы никаких попыток объясниться с ней не делал. Свою любовь он доказал Людмиле в тот день, когда удержал ее от самоубийства. Бездна, на краю которой тогда пребывала снайпер Люда, ошеломила его. Железный характер надо иметь, чтобы быть в шаге перед пропастью и остановиться там! Но сила ее привязанности к погибшему герою восхищала Чопака. Он думал: настоящее счастье – жить рядом с такой женщиной. Она никогда не обманет…
Братское кладбище располагалось в четвертом секторе Севастопольской обороны. Из третьего сектора, где стоял 54-й полк, туда вели три дороги, одна из них – асфальтированная. Немцы не раз бомбили ее, но наши саперы снова и снова приводили в порядок эту важную транспортную магистраль, поскольку на кладбище находился штаб коменданта четвертого сектора и одновременно – командира 95-й стрелковой дивизии полковника Александра Григорьевича Капитохина. Автомашины туда ходили часто, найти попутку не составляло труда.
Кладбище, обнесенное довольно высокой стеной из крымбальского камня с чугунными воротами и привратными пирамидальными башнями издали походило на крепость. Здесь обрели вечный покой тысячи участников первой обороны города, среди них – 30 генералов и адмиралов. Защитников Севастополя хоронили на нем не только во время боевых действий, но – согласно указу государя императора и по их завещанию – много лет после, до 1912 года. Великолепный воинский мемориал украшал храм во имя Святого Николая-чудотворца, построенный по особому проекту, тоже пирамидальный, с дивными мозаиками внутри. Нынче храм стоял без креста, с проломленной крышей. Раньше русские держали на нем пост корректировки артиллерийского огня. Гитлеровцы, узнав об этом, прямым попаданием снаряда разрушили старинную церковь.
Захоронения советских солдат и офицеров находились у северо-восточной стены кладбища, за холмом. Павличенко и Чопак вошли в некрополь через южные ворота и начали медленно подниматься по центральной его аллее к пирамидальному храму, что стоял на холме. Восемь дней назад у Людмилы не нашлось ни сил, ни времени, чтобы рассмотреть роскошные памятники из белого и черного мрамора, гранита и диорита, расположенные по обеим сторонам аллеи. Однако теперь она остановилась в самом ее начале, у красивой беломраморной колонны с каннелюрами, увенчанной бюстом человека в шинели, надетой поверх мундира. Ниже бюста двуглавый орел, высеченный из мрамора, держал круглый щит с надписью: «Хрулеву – Россия». Имелись и боковые камни со стихотворными строками:
К бессмертной славе за собой Он благодетелей водил И с громкой славой боевой Средь благодетелей почил…
Генерал Хрулев, герой первой обороны, действительно лично водил пехотинцев Забалканского, Севского и Суздальского полков в атаки на Малаховом кургане. Он называл их «благодетели мои», потому что солдаты отважно бросались в наступление следом за ним, любимым военачальником, и часто яростным штыковым ударом обращали англо-французов в паническое бегство.
Погожим мартовским днем 1942 года мраморный Хрулев с вершины колонны грустно смотрел на посетителей кладбища. А тысячи «благодетелей», безымянные и никому неизвестные, лежали в братских могилах, простиравшихся за его спиной. В том заключалась какая-то большая несправедливость, и создатели памятника это отлично понимали. В стихах, вырезанных на мраморной доске сбоку на колонне, они обращались к павшим. Глубоко верующие люди, они думали не о телах, давно истлевших, но о душах воинов, попавших в рай: «Сомкните теснее ряды свои, храбрецы беспримерные, и героя Севастопольской битвы окружите дружески в вашей семейной могиле!»
В существование рая Людмила, будучи по воспитанию атеистом, не верила абсолютно.
Ад она уже видела, причем – неоднократно. Его на Земле устраивали люди. Торжественная тишина Братского кладбища убеждала в другом: умирать за Родину в бою очень почетно. Лучшие скульпторы, архитекторы, художники вложат свой талант в создание мемориалов, и государство щедро заплатит им за труды. Мрамор и гранит под резцом мастера примут вид величественный, расплавленная бронза отольется в буквы, строчки, причудливые орнаменты. Металл сохранит имена вопреки разрушительному времени, и потомки придут сюда, чтобы воздать почести героям.
Ничего подобного пока не существовало на площадке за церковью Святого Николая, отведенной под захоронения второй обороны. Аккуратно насыпанные холмики земли с фанерными звездами тянулись вдоль серой стены. На простых надгробиях краской были написаны воинские звания, имена и фамилии погибших, но по большей части – без дат рождения и смерти.
Могила младшего лейтенанта 54-го стрелкового полка Алексея Аркадьевича Киценко все-таки от них отличалась. Звезду и столбик под ней густо покрасили красной краской, надпись сделали более пространной: «Родился 08.10.1905 года, умер от ран 04.03.1942 года». Рядом лежал обрубок дерева, и Людмила с Борисом сели на него, рассматривая весь печальный ряд. Кое-где земля высохла и осыпалась, отчего холмики утратили прежние очертания, но кое-где она еще траурно чернела.
Павличенко положила на могилу зеленые ветки можжевельника, потом достала из брезентовой противогазовой сумы краюху хлеба и раскрошила ее у столбика со звездой, чтобы птицы прилетали к ее супругу. Борис открутил крышку на фляге с разведенным спиртом, налил его в металлический стаканчик и тоже поставил к звезде. После этого они сами выпили по глотку этого обычного фронтового напитка и надолго задумались.
«Покойся с миром!» – могла бы повторить слова, часто встречавшиеся на старинных памятниках Братского кладбища, Людмила. Ей предстояло вернуться на войну, и она скрепя сердце прощалась со своим возлюбленным. Надо набраться сил для мести, надо вновь обрести хладнокровие, столь необходимое для борьбы с врагом. Она должна выполнить свое обещание, данное над гробом «Лени»: еще сто оккупантов, пришедших к Севастополю, навсегда останутся лежать под его стенами с простреленными головами…
«Удмуртская АССР
Вавожский район, село Вавож, лесхоз
Белову М. И.
Здравствуйте, мои дорогие… лодыри!
В чем я, конечно, уже убедилась. Неужели у вас нет времени писать? Слава черту (моему помощнику), что время у вас должно быть. Если вы так будете дальше помогать мне, то лучше и не надо. Посылайте хотя бы через день открытку.
Как у вас дела?
Сегодня переведу 200 рублей на мелкие расходы. Посылаю каждому из вас по карточке, Моржику – настоящую Люду. Я лечусь, ехать на курорт не захотела, лежу тут в госпитале. Ничего мне не надо, все у меня есть, так что, мама, о посылках не думай.
Домой приеду после войны, раньше не ждите. Дела мои идут, вернее, едут неплохо. Получила медаль “За боевые заслуги” и к маю, наверное, орден. Так что, Ленусь, разрешаю это дело на Первое Мая спрыснуть…
Ленусь, передо мной лежит стих. Как хорошо в нем сказано:
Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди…
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой,
Просто ты умела ждать
Как никто другой…
Видно, он прочувствовал на себе. Вот так, Ленусь.
Трудно тебе понять, как жаль, что нет Лени. Когда вырвешься, посмотришь: одинокая могилка. Вот Леня часто спасал меня своей любовью, а какая забота! Меня в одном из наступлений ранило, идти я не могла, как бережно он меня нес. А кругом военный концерт. С какой любовью и каким диссонансом звучали его слова: “Люся, потерпи. Люся, ты должна быть живой”. Ну а вот я его не уберегла. На войне беречь трудно. Ну об этом хватит.
После тебя, Ленусь, это самое светлое и дорогое. Война – это пробный камень для каждого человека.
Пишите, что каждый из вас, моих комнатных орлов, делает…
Целую крепко, крепко.
28/IV-42 г.»[10]
К майским праздникам севастопольцы навели порядок в своем разоренном полугодовой осадой городе. По призыву Городского комитета обороны они провели несколько субботников: расчистили дворы, сожгли мусор, собравшийся на улицах за зиму, засыпали землей и камнями воронки от снарядов и бомб, разобрали завалы, закрыли досками и фанерой выбитые окна на первых этажах домов, покрасили заборы и скамейки, в скверах и парках побелили стволы деревьев и даже высадили кое-где на клумбах цветы.
Чистотой и опрятностью Севастополь стал походить на тот довоенный прекрасный южный город, отличавшийся от прочих какой-то особой, военно-морской щеголеватостью. По главным его улицам снова начал ходить трамвай, открылись магазины, столовые, бани, парикмахерские, фотоателье. Работники дорожного управления взяли на себя повышенные обязательства и заасфальтировали дороги и тротуары в центре, а «Зелентрест» подготовил к продаже на Первое Мая гиацинты в вазонах и выращенные в теплицах 50 тысяч летних цветов.
Кроме того, с конца февраля 1942 года в помещении картинной галереи, на улице Фрунзе, начала действовать музейная выставка «Героическая оборона Севастополя».
Туда собрали обломки вражеских самолетов, сбитых над городом, трофейное оружие и знамена, письма немецких солдат и офицеров, документы о зверствах оккупантов. Выставили здесь и стенды, посвященные разным воинским частям, защищающим город, портреты наиболее отличившихся участников обороны. Например, Героя Советского Союза, летчика Якова Иванова, дважды осуществившего таран в небе и ныне, к сожалению, погибшего.