О существовании матери не знал никто, кроме его сестры. И все равно Линн каким-то образом разнюхала про нее. Он зло сплюнул на землю и, сев на корточки, скрутил регистрационные номера с машины, а затем поменял их на другие, украденные по пути в заповедник. Старые он сунул под поваленное дерево, а потом сел за руль и поехал в направлении автострады Эссингеледен.
Линн умела находить слабые звенья, и она без зазрения совести выбрала в качестве своей мишени человека, абсолютно не способного защитить себя. Вдобавок призвала на помощь своих друзей из полиции. Они использовали беспокойство матери, чтобы добраться до него.
До какой только низости люди не опускались ради достижения своей цели.
Он решил, что такие вещи нельзя оставлять безнаказанными.
Луиса затормозила на Крукмакаргатан. «Papercut» находился примерно там, где описал Рикард. Она вылезла из машины. Кому-то могло показаться, что она излишне нервничала, но ее это меньше всего волновало. В подобных делах любое промедление могло слишком дорого обойтись. И даже если Рикард считал ее немного параноиком, она не собиралась его в этом разубеждать.
То, что кто-то в полиции работал на их врагов, не вызывало ни малейшего сомнения. Вопрос состоял в том, сколько было таких. И Луиса не хотела рисковать.
Она вошла в магазин. Им требовалось встретиться так, чтобы их не смогли подслушать. Путь даже Рикарду приходилось тратить на это свое обеденное время. Перерыв, который он явно собирался провести в поисках литературы о панк-музыке. Или чем тут еще торговали в этом магазине. Она увидела его у кассы. Он махнул ей рукой.
— Это Алекс, — сказал он и кивнул в сторону мужчины, сидевшего за прилавком. Она поздоровалась и скосилась на книги, лежавшие на нем. Огромные фолианты. Самая верхняя из них весила, пожалуй, порядка десяти килограмм. Она называлась «The Art of Punk»[14]. Луиса вздрогнула, увидев ее ценник. 1100 крон.
«Боже, взрослый мужчина, на что он тратит деньги», — подумала она, потянув Рикарда за собой к выходу. Судя по этому, ему явно не нужно было поднимать зарплату в следующем году.
— Что случилось? — спросил Рикард и посмотрел на Луису. Она выглядела очень взволнованной. Он хотел открыть дверь ее машины. Но она быстро накрыла его руку своей.
— Нет, мы останемся здесь, — сказала она тихо и серьезно посмотрела на него. — Нам не дадут никаких распечаток разговоров Росомахи. По крайней мере, по номеру, полученному от его матери.
— Что за черт. Я же разговаривал с парнем из Теле2. Мы у них в приоритете.
— Нет. Именно сейчас мы не получим ничего. Твой парень совершил ошибку, когда запеленговал этот мобильник и дал нам адрес в Орсте. Поскольку все засекречено. Я проверила через службу, занимающуюся подобными вещами. Мы сможем добраться до этих данных, только если у нас будут доказательства какой-то преступной деятельности. До тех пор даже не стоит пытаться, — сказала Луиса и, смущенно переминаясь с ноги на ногу, добавила: — Ведь подозреваемый является нашим сотрудником. Вероятно, работающим под прикрытием агентом.
Она покачала головой и продолжила:
— Я проконсультировалась с нашими юристами. За данную деятельность почти целиком отвечают специальные кураторы, каждый из которых по собственному усмотрению руководит своими людьми. Нет никаких полицейских законов или инструкций, регулирующих ее. Даже после статьи в «Дагенс Нюхетер», которую ты, пожалуй, видел где-то полгода назад, ничего не изменилось в этом отношении. Все с единственной целью защитить личные данные сотрудников.
— Понятно, от преступников. Но вряд ли ведь от нас?
— К сожалению, такова ситуация. Мы не можем ничего требовать. Списки персонала, паспортные фотографии, личные дела — все строго засекречено. Я попробовала обратиться в Комиссию по безопасности и защите неприкосновенности личности на предмет получения нужной информации на основании доказательств и косвенных улик, имеющихся у нас на настоящий момент, но на официальный ответ уйдет день.
— Черт.
Линн убила его мать.
«Во всяком случае именно на ней лежит главная ответственность за произошедшее», — подумал Росомаха и от злости с силой сжал кулаки.
Линн сделала это не своими собственными руками. Но это произошло в результате ее бурной деятельности.
Но это не играло для него никакой роли. Она была столь же виновной, как и любой другой убийца. Даже хуже, поскольку напала на абсолютно беззащитного человека. Одного из тех, кто создавал сегодняшнюю Швецию. В отличие от всех паразитов, оккупировавших страну в конце восьмидесятых, когда его мать уже еле сводила концы с концами на свою скромную пенсию.
Контейнер для стеклянной тары скрывал Росомаху от посторонних глаз. Никто не мог видеть его за ним, когда он сейчас смотрел на стоявший невдалеке на поперечной улице дом своей матери. Многоквартирный, бетонный и довольно невзрачный снаружи, он и внутри не мог похвастаться роскошным убранством. Но для матери квартира все равно оставалась надежным укрытием от жизненных невзгод.
До вчерашнего дня.
Она всегда платила за себя сама. И заслужила, чтобы дожить недолгое оставшееся ей время в тишине и спокойствии. Не беспокоясь за него.
Но не тут-то было. Линн понадобилось влезть и здесь. Она сбила с толку старую женщину и бросила тень на него. Заставила ее нервничать.
Экран мобильника вспыхнул на мгновение на переднем сиденье припаркованного дальше по улице автомобиля и осветил его салон. Внутри сидели два человека. Но не те, которые нашли его в офисном здании в Орсте. Однако вне всякого сомнения полицейские.
Росомаха начал осторожно красться вперед, прячась за посаженными между домами кустами и деревьями. Судя по всему, с тыльной стороны за домом никто не наблюдал. По крайней мере поблизости никто не шевелился, не прятался ни за каким углом и не сидел в автомобиле с выключенными фарами.
Домработница недавно вышла из подъезда с другого конца здания. Мать обычно проводила остаток ночи одна. Он нащупал в кармане ключ и решительным шагом направился мимо подъезда матери к следующему и, незаметно проскользнув внутрь, спустился в подвал. Через него он вернулся в подъезд матери и на лифте поднялся на ее этаж. Никто не мог видеть его прихода.
Он остановился на лестничной площадке, чтобы взять себя в руки, и огляделся. Обшарпанная лестница. Неприятный запах пригоревшей пищи. Наверное, кто-то из живших на пособие соседей забыл кастрюлю на плите. Его мать ничего не готовила сама, об этом заботилась домработница. Он изучил поцарапанную дубовую обшивку двери.
«Естанше», — прочитал он на почтовом ящике и подумал, что это слишком звучная фамилия для столь убогого окружения.
Скоро ее должна была сменить какая-то другая.
Тогда они остались бы только вдвоем. Он вздрогнул, вспомнив о сестре, и у него заныло сердце. Иного он и представить себе не мог. Он не собирался бросать ее здесь. Такой альтернативы для него просто не существовало. Она была единственной ниточкой, связывавшей его с обычной жизнью.
Той самой, которую им скоро предстояло начать заново. Вместе.
Прошло четверть часа. Хотя ему казалось, что он находился у матери гораздо дольше. Он встретился с ней взглядом. Не заметил и тени тревоги на ее лице, скорее оно выглядело спокойным. Она сидела в кровати, отклонившись на спинку. Они уже успели немного поговорить. Она сохраняла ясность мысли. Хотя болеутоляющие препараты, особенно по вечерам, насколько он знал, выбивали ее из колеи.
Они разговаривали о жизни, о том, как она выглядела раньше. Когда еще отец не перешел в мир иной. До ее болезни. Она спросила об Исабелле. И он на ходу сочинил историю о том, как хорошо все обстояло у сестры. Что ей пришлось уехать на время, по работе. Мать кивала молча со слабой улыбкой на губах. Ей явно стало легче на душе. Беспокойство, которое он увидел на ее лице, когда только вошел в спальню, исчезло.
Он вышел на время. Вернулся со стаканом жидкости. Мешал ее ложкой. Осторожно поднес его к ее рту. Она пригубила содержимое и сделала несколько глотков. После его уговоров допила остальное.
От нее прежней уже почти ничего не осталось. Лицо осунулось. Кожа обтягивала его так, что под ней явно просматривались кости. Жиденькие седые волосы были зачесаны назад и собраны в конский хвост. Наверняка это сделала одна из молодых иммигранток из социальной службы, помогавших ей. Порой и они приносили какую-то пользу.
Она осторожно взяла его за руку. Ее собственная рука не дрожала. Он знал, что препарат, который он ей дал, действовал успокаивающе. Он притянул ее к себе, заключил в объятия и поцеловал в лоб. Она была легкой, как птенец. Только кожа и кости. Ее голос напоминал слабый шепот. Изо рта приятно пахло киселем, который социальные работники оставляли на тумбочке около ее кровати.
— Мне недолго осталось, — сказала она.
Он покачал головой. Смотрел спокойно на нее. Улыбнулся. Потом опустил взгляд и продолжил обнимать ей.
«Ты уже умерла», — подумал он и погладил ее по щеке. Она внимательно посмотрела на него. Глаза начали мутнеть. Но она еще полностью находилась в сознании.
Он не знал, поняла ли она, что произошло.
Или грешила на свою болезнь.
Он бросил взгляд на пуделя, лежавшего в углу в корзине. Тот с недоумением таращился в ответ. Блестящие красные глаза. Казалось, он пригубил содержимое бутылки шерри, стоявшей на столе рядом с телевизором. Его звали Кики. Ну и имя. Пес продолжал тупо глазеть на него. Он отвел взгляд в сторону. Не собирался брать собаку с собой в Австрию. Но мог позвонить в какой-нибудь приют для животных, когда будет в безопасности.
Он провел пальцами по краю стакана, стоявшему на столе рядом с матерью. Несколько оставшихся крупиц порошка прилипли к пальцам. Слабый отпечаток ее губ виднелся на стекле.
Пожалуй, все получилось так, как он и говорил. Он обещал помочь ей. С помощью пищевой добавки. Он достал пустой пластиковый пакетик из кармана.