В Белых Столбах со вчерашнего дня ничего не изменилось. То же яркое солнце освещало начинающие желтеть деревья и крыши домов. Та же тишина, прерываемая время от времени шумом проходящих вдали поездов. И по-прежнему запертый дом тети Тани, крыльцо которого уже слегка занесло опавшей листвой.
— Может, все-таки в Москву уехала? — нерешительно спросила я.
Елена покачала головой.
— Тогда были бы задернуты все шторы, и внизу, и наверху. А окна не завешены. Боюсь, что мама там…
Галка вмешалась как всегда решительно:
— Не гони волну. Смотрели же Павел с Андреем вчера — никого в доме нет. Давай откроем и посмотрим. Запасные ключи у тебя с собой?
— Да, — тихо ответила Елена и полезла в сумочку.
Замок тихо щелкнул и дверь отворилась. Мы столпились на пороге, боясь войти и увидеть самое страшное. Но в доме было пусто и, как всегда, чисто. Первое, что бросалось в глаза прямо от двери — это спинка большого старинного кресла, стоявшего напротив телевизора рядом с журнальным столиком.
— Не создавайте толпы, — буркнул Павел. — Андрей, Алена, пойдемте в дом. А вы, девочки, погуляйте, погода хорошая.
Галка послушно, точно робот, повернулась и пошла в сад, увлекая за собой Милочку. А я дернула Андрея за рукав и прошипела:
— Если ты меня сейчас выгонишь, никогда этого не прощу.
Зашипела так, что не то что гадюка — кобра бы обзавидовалась. Андрей беспомощно посмотрел на Павла, тот дернул плечом и махнул рукой:
— Только ничего не трогай и не путайся под ногами.
Тут уж я вообще зашлась в приступе праведного гнева:
— Будто я сама не знаю, как себя надо вести! Столько детективов перевела, уже сама их пишу, а вы хотите лишить меня возможности увидеть все на месте… Конечно, женские занятия…
— Кончай детский сад! — жестко сказал Павел. — Ты забываешь, где и с кем находишься. Никто не умаляет твоих профессиональных качеств, но сейчас не до них, право же. Алена, давай потихоньку двигаться. Рассказывай все по порядку. Значит, твоя мама обычно сидела в этом кресле спиной к двери. Тогда почему дверь не запиралась — ведь не видно, кто входит в дом. Неужели нельзя было его переставить, если живешь с дверьми нараспашку?
— Она очень любила это кресло. Его-то можно было переставить, но телевизор можно было установить только там, где он сейчас находится. Тут же везде окна, свет падает на экран, а мама говорит, что он от этого портится. Ну, и…
Елена замолчала и беспомощно развела руками.
— Ну, допустим. Смотри дальше: что-нибудь в комнате изменилось? Пропало или наоборот появилось?
Елена стояла неподвижно и дрожала. Было видно, что она никак не может взять себя в руки и сосредоточиться. Впервые я видела, чтобы она потеряла контроль над собой, да ещё так серьезно.
— Алена! — чуть повысил голос Павел. — Я все понимаю, но помоги же нам. Тебе глаз ничего не режет?
— Вязание не на месте, — обрела наконец голос Елена. — Оно валяется на полу возле кресла. Когда мама смотрит телевизор, она всегда вяжет.
На мой взгляд ничего чрезвычайного в положении вязания не было и мне показалось, что и Павел не счел это странным.
— Видите журнальный столик около кресла, — пояснила Елена, видя наше недоумение. — На нем корзинка для вязания. Если мама не вяжет, вязание лежит в корзинке. Она безумно педантична в мелочах, мы из-за этого иногда даже слегка ссорились.
— А просто так телевизор она никогда не смотрит? Прости за этот допрос, но я не помню привычек Татьяны Георгиевны.
— Нет. А светлое время дня предпочитает проводить на участке. Копается там с утра до вечера, если, конечно, не проливной дождь.
— Вязание валяется так, как будто бы его уронили, — не выдержала я. — Вон даже клубки разлетелись в разные стороны.
Андрей строго глянул на меня и я прикусила язык. Обещала же!
Елена обошла вокруг кресла и подошла к телевизору.
— Странно. Он выключен не с пульта, а прямо кнопкой. Мама этого даже не умела. У неё с техникой отношения натянутые: показали, как с пультом управляться, больше она ничего и знать не хочет. И пульт всегда у неё под рукой, на журнальном столике… был.
Мы посмотрели на столик. Никакого пульта там определенно не было.
Андрей опустился на корточки и начал осматривать пол. Минуту спустя он вытащил злополучный пульт из-под комодика, на котором стоял телевизор.
— Похоже, будто её кто-то напугал, она вскочила на ноги, а все, что было у неё на коленях или в руках посыпалось на пол, — предположил он.
— Похоже, — согласился Павел. — Остался пустяк: узнать, кто или что её напугало. Ладно, пойдем смотреть дальше.
— Занавески не задернуты, — тихо сказала Елена. — Значит, было светло. Мама терпеть не может черных окон и как только темнеет, завешивает их.
Она прошла вдоль комнаты к старинному дивану с подушками по углам. Возле дивана стояла тумбочка, на ней — ваза с осенними цветами.
— Вот здесь что-то не так… Постойте. Дверца не закрыта: её надо прижать плотнее, до щелчка, иначе она останется приоткрытой. Свои знают…
— А что там хранится? — поинтересовался Андрей.
— Лекарства.
Павел присел перед открытой тумбочкой, в которой, на мой взгляд, тоже был идеальный порядок. Но Елена так, по-видимому, не считала.
— Странно, — произнесла она, присаживаясь на корточки рядом с Павлом. — Нет бутылки из-под чего-то импортного. Не помню даже, что в ней раньше было, а сохранили из-за хорошей пробки: раньше ведь бутылки с «винтом» были редкостью. Мама в ней водку хранила — компрессы там, растирка. Чтобы была, одним словом. Красивая бутылочка, грамм на триста.
— Этикетка какая-нибудь была?
— Нет. Но все равно знали, что там водка.
— Понятно. Пошли дальше.
Павел посмотрел на лестницу, которая была напротив входной двери и вела на второй этаж дачи.
— Что наверху? — спросил Павел.
— Моя комната, — ответила Елена.
Мы поднялись на второй этаж, в спальню, где кровать была покрыта темно-розовым покрывалом без единой морщинки. Розовый тюль на окне, туалетный столик, вазочка с ноготками. Чистота — фантастическая, у меня лично такой даже перед большими праздниками не бывает.
Елена села на пороге и зарыдала:
— Это моя комната. Я раньше здесь очень часто бывала. Обязательно все выходные, да и в будни после работы приезжала. Нам с мамой было здесь так хорошо! Я перестала ездить, когда за Санечку замуж вышла. Маме он не очень нравится, а он это чувствует, он такой тонкий, эмоциональный, ему не хочется навязываться… А я не могу его одного в Москве оставлять, у него так много работы, он так устает, ненормированный день, вечные командировки, а он сам такой неприспособленный, что даже ужин разогреть не может, ему все подать надо… А мама просто ревнует меня к нему. Раньше мы все вместе были, а теперь Максим вырос, у него своя жизнь, и я с Санечкой… Она считает, что если она сама почти всю жизнь одна прожила, то и я так должна жить. А мы с Санечкой очень любим друг друга, просто он много работает, а она считает, что он мало уделяет мне внимания и вообще сидит у меня на шее. Я все понимаю: ей одиноко и она ревнует. Но что я могу поделать, если Санечка вообще не хочет с ней жить,
Елена размазывала слезы по лицу и вся тряслась от плача.
— Алена, надо идти дальше, успокойся, — тихо сказал Павел.
Андрей молчал. Он, как и я, был не слишком склонен к сантиментам. Елена взяла себя в руки, встала, открыла стенной шкаф.
— Здесь все, как было. Все на месте.
— Тогда пошли вниз.
Мы снова спустились на веранду и вошли в старую часть дома. Первая комната там была как бы гостевая, и здесь же спал Максим, когда изредка удостаивал бабушку своим посещением. Судя по всему, последний раз это было достаточно давно. Кровать, два кресла, небольшая этажерка с типично дачным «чтивом» — старыми журналами, детективами, какими-то справочниками садовода и кулинарными книгами. И тем не менее комната производила впечатление нежилой, хотя и была так же безукоризненно прибрана, как и весь дом.
Вторая комната была спальней тети Тани. Широкая кровать аккуратно застлана вязаным покрывалом явно ручной работы, на столике у окна — флакончик духов, несколько баночек с кремами, зеркало, щетка для волос, фарфоровая шкатулочка с ручкой на крышке в виде розочки. Анна открыла её и показала Павлу:
— Все на месте. Это украшения, которые мама берет с собой сюда, остальное она хранит в Москве.
Елена открыла платяной шкаф. Несколько летних ситцевых платьев, сшитых ещё Бог знает, когда, несколько хороших шелковых блузок, легкий летний трикотажный костюм и костюм из ткани поплотнее, наверное, для поездок в город, хорошая кожаная куртка, явно дорогой плащ…
— Все на месте, — повторила Елена.
На месте не было только самой Татьяны Георгиевны.
— Ну, первая версия отпадает, — предположила я. — В смысле, инсульт или инфаркт в запертом доме. Уже легче.
— Кому? — с некоторой иронией спросил Андрей. — Сейчас все самое интересное как раз и начинается. В том числе, и самое трудное.
— Что именно? — с испугом спросила Елена.
— Поход в местное отделение милиции, — хмыкнул Андрей. — Наши коллеги страсть как любят заниматься делами о пропавших старушках. Боюсь, что по всем больницам придется звонить с сотового телефона. И отсюда, чтобы была хоть какая-то ясность.
— Вы звоните, — подхватила я инициативу, — а мы с Галкой пойдем по соседним участкам. Может быть, кто-то ещё не уехал в Москву или приехал на выходные. А Ленка…
— А Алена нужна нам здесь, — отрезал Павел. — Если вы все разбежитесь по соседям, мы с Андреем не справимся. Мне, например, даже приметы неизвестны… Нынешние, конечно.
Елена встрепенулась, вышла в соседнюю комнату и вернулась оттуда с фотографией в руках.
— Вот, — протянула она её Андрею, — это мама с Максимом… с моим сыном год тому назад, когда он вернулся из армии. За это время она почти не изменилась.
На цветном снимке среднего формата смеющийся Максим обнимал за плечи изящную седую женщину в черном спортивном костюме. Снимались на фоне качелей в саду в такой же ясный и солнечный день, как сегодня. Только листва на деревьях была ещё абсолютно зеленой. Я давно не видела тетю Таню, но сразу же её узнала: за последние двадцать лет изменился только цвет волос, да ещё лицо потеряло свои прежние чеканные очертания.