— Привет, Джейми, — шепнула она. — Мне сегодня надо бы смотаться пораньше. Прикроешь?
— Нет проблем, — отвечал он, присматриваясь. — Что это с тобой? Ты же сегодня не в эфире?
Она нервно прикусила губу:
— Слушай, пожалуйста, не проболтайся об этом, особенно — сам-знаешь-кому. — И она кивнула в сторону офиса Фейнстейна.
Она дождалась, пока Хи не вышел из своего офиса и не направился в «Зоопарк». И тогда выскочила, едва не сбив его с ног. Он все еще стоял в полной растерянности, когда услыхал голос Джейми Макалистера.
— Слушай, — зашептал тот, — я ничего тебе не говорил, но у нашей малютки Берни сегодня просмотр.
— Да? — протянул Хи. — Она сама тебе сказала?
— Она выскочила отсюда с лицом, покрытым штукатуркой, так что и говорить ничего не надо было! Наверняка кто-то пригласил ее для пробы на Эн-би-си, не меньше!
Джейми ошибался насчет Эн-би-си, хотя угадал насчет остального. Берни действительно готовилась в тот вечер предстать перед камерой. Надо сказать, что из множества испробованных во время съемок сериала «Одинокие сердца» источников лишь один показался ей привлекательным.
Это начинание называлось «Люди — к людям» и работало на всю страну, претендуя на нечто большее, нежели просто компьютерный банк данных. Скорее некое пространство, где серьезные преуспевающие граждане могли бы встретить друга (или подругу) жизни по принципу избирательности. В члены клуба входили главы корпораций, представители богемы, бизнесмены международного класса, деятели с Уолл-стрит, адвокаты, ученые, продюсеры — короче, все те, для кого время — деньги. Плата была немалой — две тысячи долларов в год — и возвращалась только в самых редких случаях откровенного провала. С клиентом работал «персональный консультант», чтобы выяснить его запросы и предложить список наиболее подходящих вариантов, имеющихся в распоряжении компании.
Берни уже успела заполнить анкету на шести страницах, включавшую все: от любимой музыки до политических симпатий и антипатий.
— Вы ищете компаньона? — спросил консультант.
— Я ищу, — отчеканила Берни, — только мужа.
— Понимаю, — последовал ответ.
Среди прочих услуг члены клуба могли пользоваться и видеотекой. Консультант пояснил, что Берни как новичку будет предложено отснять трехминутный ролик — своего рода рекламу, в котором она расскажет о своих планах и надеждах. На этой стадии имена не упоминаются и пленки идут под кодовыми номерами во избежание нежелательных встреч.
Затем консультант подберет для Берни несколько пленок с образами мужчин, наиболее отвечающих ее запросам. Если она выберет кого-то из них, ему также покажут пленку с записью Берни. И только в том случае, если заинтересованными окажутся обе стороны, компания устраивает знакомство.
— Таким образом, — заверил консультант, — вы знакомитесь только с тем мужчиной, которого выберете сами, зная к тому же, что и он выбрал именно вас.
— Звучит привлекательно, — заметила Берни. — Проводите меня в студию.
Оказавшись перед камерой, она нервно облизнула губы и изобразила профессиональную улыбку, не забыв развернуться самым выгодным ракурсом к объективу. А затем… живая, восхитительная, свежая, как бутон, Берни засияла очарованием.
Просматривая эту пленку много позже, она с удовлетворением отметила, что это было самым удачным выступлением за всю ее карьеру.
Глава 13
— Аврам! — окликнула Диана. — Выгляни в окно!
Над ее балконом порхали первые в этом году снежинки. Под дыханием легкого ветра они кружились, танцевали, ненадолго опускались в выемки в бетоне, чтобы в следующее мгновение снова устроить призрачную пляску. Белесый воздух казался плотным и тяжелым от снега, сквозь пелену нельзя было различить ни улиц внизу, ни неба наверху. Так легко было вообразить, что они остались вдвоем, отрезанные от остального человечества.
Вдвоем на острове. Воистину так. Они с Аврамом обитали на острове, отрезанном от привычного для нее мира.
Поначалу ей казалось, что их связывает только физическое влечение сродни голоду, который сам по себе утолится через несколько недель. Но время шло, а их чувства становились все сильнее, все серьезнее.
Возвращаясь с работы, Диана знала, что дома ее ждет Аврам. Они вдвоем приготовят и съедят ужин, поболтают, посмотрят новости. Потом он обычно немного работал над тезисами, покрывая страницу за страницей мелкими неразборчивыми каракулями, в то время как она приводила в порядок содержимое своего брифкейса. «Как, по-твоему, это звучит?..» Они постоянно обменивались идеями, находя удовольствие в этой своего рода разминке для мозгов. Диана постигала особенности семантики Витгенштейна, Аврам — перипетии тяжбы «Симплекса». Они часто спорили, отстаивая и анализируя свою точку зрения.
Естественно, они болтали и о приятелях, профессорах, коллегах. «Хотел бы я познакомиться с этим твоим Байроном», — говаривал Аврам. Или: «Твоя подруга Флер кажется мне ужасно смешной».
«Как-нибудь на днях…» — обычно бормотала Диана, сама не зная, происходит ли ее нерешительность от эгоистичного желания сохранить Аврама для себя одной или же от страха представить его на всеобщее обозрение.
Часто они играли в шахматы на сон грядущий. Затем чудесные интимные минуты — и крепкий сон.
И все это время они непрерывно болтали. Обо всех. О себе.
— Не люблю загадок, — повторял Аврам. Действительно, его откровенность подчас могла шокировать. Диане, обитавшей до сих пор в мире, где тайны являлись предметом торговли и даже оружием, нелегко давалась подобная непринужденность. Ведь ее профессиональной ролью было сохранение чужих, а не раскрытие своих тайн. Однако Авраму удавалось кирпичик за кирпичиком постепенно разбирать возведенные ею бастионы.
«Почему ты это сделала?» — то и дело спрашивал он. И еще чаще: «Что ты чувствуешь?» Со времен Лео это был первый мужчина, которому явно было интересно ее состояние, ее эмоции. И от него нельзя было отделаться ничего не значащими отговорками.
— Почему ты не скажешь ему, что он ведет себя как свинья? — спросил он об одном деятеле из «Симплекса», злоупотреблявшем сальностями под видом «народного юмора».
— Ведь он клиент.
— А что ты при этом чувствуешь?
— Мне хочется заорать и хлопнуть его по морде!
— Ну вот, а еще спрашиваешь, отчего у меня нет охоты работать в большой компании, — покачал головой Аврам. — К примеру, я не желаю терпеть подобные вещи.
— Но это же реальная жизнь, Аврам, от нее не уйдешь!
— Разве есть что-то действительно реальное на всей Уолл-стрит? И разве постоянно подавлять свои чувства — это значит жить реально?
— Послушай, кем ты себя возомнил? — обиделась она. — Моим психоаналитиком?
И все же неоспоримым преимуществом общения с Аврамом являлась именно неограниченная свобода. Он был единственным, перед кем она могла распахнуться полностью, не опасаясь, что ее страхи и ошибки станут кому-то известны. Да и кому мог бы ее выдать Аврам? Ведь он не знал никого из ее мира.
Диана часто завидовала католикам: исповедался — и получил отпущение грехов. Выложить то, что давит на сердце, признаться в грехах и быть прощенным — это ли не истинная благодать? И в Авраме она нашла нечто подобное. Правда, Диана не совершила никакого преступления — разве что пыталась все время выдавать себя за другого человека, но и это было крайне обременительно. Все время казаться Дианой Сильной, Дианой Неуязвимой. И это ей неплохо удавалось. Однажды ее в лицо назвали Железной Девой.
— Разве я такая уж хладнокровная? — спросила она Аврама после особенно изматывающего дня на службе.
— Я считаю, что ты наделена чрезвычайно острым холодным рассудком и горячим сердцем, — исчерпывающе отвечал Аврам. А потом, как всегда, поинтересовался: — Почему ты спросила, Диана? Ты правда считаешь себя хладнокровной?
— Да… нет, — пробормотала она. Ее не очень волновало, что окружающим она покажется размазней, однако все же предпочтительнее слыть Железной Девой. — Нет, я не хладнокровная.
Однажды ночью она рассказала ему историю своей любви к Лео и аборта и, к собственному немалому удивлению, не выдержала и расплакалась.
— Безумие! — прорыдала она, тщетно пытаясь «заткнуть фонтан». — Прошло столько лет, а я реву как дура!
Она ожидала от Аврама каких-нибудь стандартных фраз, что-то вроде по-юношески небрежного: «Лео тебя не стоил. Это же было так давно. У тебя еще будут дети». Или хотя бы просто: «Не надо плакать». А он вместо этого просто обнял ее и прижал к себе — казалось, так прошла целая вечность. Но вот наконец-то она смогла совладать с расстроенными чувствами:
— Спасибо.
— За что?
Аврам был одним из трех детей, выросших в образованной, но решительно (по американским стандартам) небогатой семье. Его отец, эмигрант из России и превосходный лингвист, вкладывал свою любовь к музыке в переводы стихов: с русского на иврит, с иврита на английский. И его отпрыск унаследовал способности к языкам.
Прежде чем поступить в университет, Аврам отслужил три обязательных года в армии, по большей части находясь на «территориях» — то есть в арабских деревнях, попавших под господство Израиля после Шестидневной войны.
— Мне все было там ненавистно, — рассказывал Аврам, — от солдатской формы до необходимости носить оружие. А больше всего ненавистна неопределенность положения: мы были ни на войне, ни в мире, ни у себя дома, ни за границей. Ты был вечно начеку, вечно полон подозрений, держа наготове свой «узи»: в любой момент можно было натолкнуться на вспышку недовольства. Ведь арабы относятся к нам как к оккупантам, да так оно и есть. Даже дети смотрели в нашу сторону со страхом и ненавистью. А ведь я сам тогда был еще совсем мальчишкой. Я пытался было завести дружбу с теми, кто помоложе. Арабские подростки вечно толклись вокруг караван-сарая, где мы торчали в свободное от дежурств время, и клянчили сигареты и кокаин. Выучив несколько слов по-арабски, я познакомился с двумя парнишками и немедленно получил выволочку от сержанта. Для него они были не больше чем пыль под ногами. Даже хуже — террористами. А по мне — это были просто мальчишки. Обычные мальчишки десяти — двенадцати лет.