Взять хотя бы соседку Даун Хендрикс, которая иногда помогает Розмари по хозяйству. Типичнейший случай. Семейный корабль Даун разбился о туманные горы цифр на кредитной карточке.
— Ну почему, почему Хэнк снял комнату в отеле в Манхэттене?! — причитала Даун. Естественно, ей казалось правдоподобным только одно объяснение. И вот теперь, несчастная душа, Даун предоставлена сама себе. Лучше ей вообще было не выходить замуж.
Но если — просто к слову пришлось, но до каких же размеров вырастает это «если»! — Алекс и пустился во все тяжкие, он наверняка делает это осторожнее, искуснее, чем Хэнк Хендрикс. Розмари недаром гордилась тем, какой умница ее Алекс. Голова у него работает отменно, и так просто его за руку не схватишь. К тому же счета по кредитным карточкам Алекса поступают прямо к нему на службу.
Нет, Алекс не пойдет на такое. Он превосходный муж и к тому же настоящий трудоголик — у него и времени-то нет на любовь. В конце концов, основа любого брака — доверие. И она ему полностью доверяет. Разве что кроме тех случаев, когда он уезжает в командировки.
Ей, конечно же, не раз доводилось слышать о безобразном поведении бизнесменов в командировках. Совещания, деловые встречи, семинары — все эти мероприятия предоставляли массу возможностей для минутных утех. Алекс и сам преподнес ей не одну скабрезную историю — конечно, все о чужих мужьях. Пару раз ей приходило в голову, что ведь и он мог стать их участником, но она решительно гнала подобные мысли. Алекс слишком привязан к дому и к тому же дорожит здоровьем.
Однако нынче утром ее подозрения расцвели пышным цветом. А что, если поездка в Чикаго служит лишь прикрытием для рандеву?! Что, если он вообще не поехал в Чикаго! Ах, если бы она не наткнулась на эти ключи…
Проклиная себя, Розмари набрала номер отеля в Чикаго.
— Алло, — хрипло сказала она. — Я секретарь по командировкам в «Левиафан пресс» и хотела бы лишний раз проверить. У вас забронирован номер для Алекса Маршалла? На сегодня? Отлично! А вы не подскажете, он одноместный или двухместный? Одноместный! — Она чуть не расплакалась от счастья. — Спасибо, огромное вам спасибо. Нет… ничего не передавайте.
Она повесила трубку с таким чувством, будто спаслась от смерти. Хуже чем от смерти — от измены! Какая же она сука, заподозрить в таком ее Алекса! Слава Богу, она хоть догадалась не называть свое имя.
Ей вдруг стало весело. Пожалуй, такие хорошие новости — или, точнее, отсутствие таких плохих новостей — вполне заслуживают того, чтобы их отпраздновать. Она вызовет няню для Криса и прокатится после обеда в город. Прошвырнется по магазинам, пообедает с подругой.
Флер! Ну конечно! Надо сейчас же позвонить Флер и узнать, свободна ли она. Может быть, они пойдут в тот афганский ресторан и еще успеют на вечернее шоу. Сияя, Розмари набрала номер.
— Офис Флер Чемберлен, — отвечал женский голос.
— Можно ее к телефону?
— Извините, но мисс Чемберлен на заседании. Оно закончится к часу дня. Ей что-нибудь передать?
У Розмари замерло сердце. Этот голос, эти певучие нотки, этот гнусавый акцент уроженки Бруклина! На миг она лишилась дара речи.
— Алло? — уже в который раз повторял проклятый голос. — Вы слушаете?
— Значит, ее не будет до часу, — пробормотала Розмари. — Скажите, пожалуйста, который сейчас час? — Она затаила дыхание, зажмурилась и молилась, молилась всей душой…
— Десять часов, — раздалось в ответ.
Этот голос, этот голос! Разве можно еще сомневаться!
Розмари уронила трубку на рычаг, перед глазами все плыло. Рушились стены, отгораживавшие от нее отвратительную реальность.
Флер с Алексом? Невозможно! Ей никак не удавалось связать воедино то, против чего отчаянно протестовал рассудок, и то, что она поняла сердцем.
А ведь всего пару недель назад Флер была у нее в доме, и спала под ее крышей, и играла с ее собакой, и хвалила ее сына. Она сидела вот на этом самом месте и ела хлеб Розмари!
Да, да! Они с Флер преломили хлеб, и для Розмари это было равносильно клятве в верности. Гостеприимство — самый древний, самый святой обычай, и оскорбление его можно считать самым гнусным преступлением на свете. Ах, как же она, наверное, потешалась над простодушием Розмари, пока Алекс в соседней комнате смешивал коктейли!
Розмари казалось, что земля разверзлась под ногами, увлекая в бездонную пропасть, совсем как на тех картинах Босха, которыми они любовались в Италии. Она до сих пор помнит эту преисподнюю, полную невообразимых чудовищ и человеческих тел, уродливых, истекающих потом, сношающихся самыми неестественными, отвратительными способами. И в самом центре гнусного месива — Алекс с Флер.
Розмари зажмурилась. Туман перед глазами поредел.
Было десять тридцать утра, на дворе сияло морозное утро понедельника, а Розмари Маршалл оказалась жертвой галлюцинации или дурацкого совпадения. Нет сомнений, что у многих сотен нью-йоркских секретарш такой же гнусавый голос. У тысяч.
И все же в глубине души не утихал мрачный голос: «Дура!» И Розмари не могла заставить его молчать. На этот раз, помогай ей Господь, она все разузнает. Слишком многое поставлено на карту: ее дом, ее счастье, уж не говоря о будущем Криса. Она не сможет дышать полной грудью, она не позволит Алексу прикоснуться к себе, пока не разделается с этим ужасным кошмаром раз и навсегда.
Ибо что такое брак, лишенный доверия? Или дружба?
Ключи на столе холодно блестели.
Розмари плеснула себе прямо в кофейную чашку изрядную порцию бурбона и набрала номер соседки.
— Даун, — сказала она, потрясенная собственным спокойствием, — пожалуйста, сделай одолжение, забери сегодня Криса. У меня срочное дело в городе.
Часом позже она припарковала свой «порш» на стоянке возле дома Флер. Дело шло к полудню, и на улицах появились толпы любителей раннего ленча, смешавшиеся с гулявшей и слонявшейся по магазинам публикой. Вот прошла нянька с младенцем в коляске. Нормальные люди занимались нормальными делами.
Розмари чувствовала себя преступницей. Леди не полагается так себя вести. Леди не вламываются без спроса в чужие квартиры, как не являются на люди в папильотках. Ну не полагается так делать, вот и все.
А вдруг ее застанут за этим занятием? Ей тут же представилось собственное бегство, свист зевак, полицейские сирены, наручники, камера, где она окажется среди проституток и завзятых уголовников. А что, если Флер вернется домой?
Но ведь Флер занята до часу, и она никогда не обедает дома в будние дни.
Розмари решила, что это должно беспокоить ее меньше всего. Она не вламывается и не ворует, не совершает ничего противозаконного. Она просто вставит ключ в замок.
Чтобы убедиться, что он не подходит.
В любом случае долго не задержится. Стоянка здесь разрешена лишь на шестьдесят минут. В мозгу все помутилось, Розмари с трудом отличала большое от маленького.
«Не подходит, не подходит, — твердила она, выбираясь из машины и пересекая улицу. — Не подходит». У дверей подъезда извлекла загадочные ключи и тут же пообещала себе, что если ни один из них не подойдет, если хоть чуть-чуть застрянет, она ни за что не станет прилагать силу, предоставит все на волю рока. На миг Розмари застыла в нерешительности.
Первый же ключ скользнул в скважину легко, словно любовник, входящий в лоно подруги.
Влекомая неведомой силой, Розмари сама не зная как очутилась в застланном коврами холле. Нет, это все происходит не с ней. Какое-то кино, тени на экране. Она поднялась по лестнице на последний этаж, подошла к двери и взяла второй ключ.
Ох, ну и свинарник! Как можно жить в таком хаосе и грязи! Как Алекс это терпит! Но, конечно, он этого и не делает, у ее супруга чрезвычайно высокие запросы, что еще раз доказывает: все это — плод больного воображения. И сама она плод чьих-то чужих сновидений.
Розмари машинально подняла с пола шарфик, расправила его и положила на кресло. Тончайший шифон казался таким же нереальным, как и все остальное в комнате.
Двигаясь словно в тумане, Розмари прошла из гостиной в спальню. И тут увидала его.
— Мое яблоко!
Оно оказалось на прикроватном столике: бокастое, ярко-красное, настоящая издевка над поруганным доверием. И уж оно-то выглядело реальным. Не воображаемым.
— Воровка! — Розмари схватила яблоко, опрокинув хлипкий столик. На паркет пролился флакон духов. Вязкий, вездесущий аромат наполнил воздух.
— Воровка! — Розмари сжимала деревянную игрушку до боли в суставах. Боль была настоящей, во сне не бывает больно.
— Воровка! — выкрикнула она во всю силу легких. — Ты украла мои вещи! Ты украла моего мужа! Ты украла мое счастье!!!
Воровка! Лишила Розмари того, что та больше всего ценит в жизни! Эта сука притворялась, совращала, околдовывала — с помощью своих вонючих духов, бесчисленных кремов, притираний и лосьонов, ее проклятых коробочек с красками и пудрой, ее накладных ресниц, ее откровенных платьев и прозрачного белья. Ее обаяния. Ее красоты. Ее изощренности в искусстве любви.
На кровати в пакете из прачечной лежало одно из самых невероятных платьев, когда-либо виданных Розмари. Тончайший шелк цвета морской волны, с глубоким декольте и серебряной отделкой. Не в силах сдержать удивления, Розмари развернула невесомую ткань.
— Воровка! — Сильные, умелые руки схватились за ворот, и вот — кр-р-рак! — нежная ткань расползается с жалобным шелестом. У Розмари кровь забурлила в жилах, она почувствовала прилив энергии и решимости.
Сбесилась? А почему бы ей и не взбеситься?! Это ее право, ее долг! Долг за тридцать три года подавленных ярости и обид, за сыгранные ею роли сперва послушной дочери, а после преданной жены! Тридцать три года самоотверженного служения. Тридцать три года она исполняла чужие мечты и желания! И ради чего? Ради вот этого?!
— Воровка! Шлюха! — И она набросилась на остатки платья с неистовством умалишенной, так что во все стороны полетели клочья серебристой отделки. — Сука, это должно быть твое тело! Твои кишки! Твоя кровь!