Изящной рукой с длинными пальцами он провел по золотистым локонам, вьющимся над высоким спокойным лбом.
— Для астронома работа тоже найдется, — сказал он и снова улыбнулся.
Рон Тьюл очень удивился. Сьюн не произнес ни слова, однако его голос звучал в сознании астронома столь же ясно, словно они вели обычную беседу.
— Я пойду, чтобы побродить по городу, — пояснил он, — все остальные займутся работой по своей специальности, а мне хочется просто посмотреть.
Рон Тьюл перешел поросший мягкой травой луг и стал подниматься на пологий холм. И перед ним постепенно открывался город. Там, где плавные очертания вершины незаметно сливались с небом, начали появляться новые сияющие вершины: одна… десять… сотни.
Город — Титан расы Титанов. Его башни светились под солнцем мягким опаловым блеском. Великие боги великого мира! Сколько же лет этим башням, блистательным сооружениям давным давно умерших великих строителей?
Маленький человек из чужого мира, кружащего у далекой от других миров звезды, стоял и смотрел на город. Но башни в своем величественном равнодушии не замечали его. Они смотрели в небеса.
Рон Тьюл спустился с холма в долину, пересек ее и вошел в город. Исполины невообразимой тяжести плыли — то ли в безоблачном небе, то ли по теплой земле. Что ими двигало? Мечта человека, который много миллионов лет назад ушел из жизни? Его воображение вызвало из небытия гигантские сопрягающиеся линии и поверхности, очертившие объемы плывущих зданий, его руки претворили мечту в громады опалесцирующих масс. Смертное тело человека давно превратилось в прах, но живы его творения.
А потомки этого народа ютятся в домиках-куполах под сенью деревьев. Позади астронома, за холмом, пряталось под ветвями одно из таких селений. А впереди сиял город. И через миллионы лет человек иной расы улавливал мысли и мечты великих созидателей — о великом будущем народа, о вечном движении вперед.
…Он стоял на открытом всем ветрам балконе. Над ним было звездное небо, которое прочерчивали торговые корабли, несущие в родной дом сокровища из мириадов миров — от окраинных солнц до шаровых звездных скоплений. Эго были времена славы планеты Рхтс. Великий строитель видел свою материализованную мечту…
Рон Тьюл стоял на заросшей травой улице. Ее уже давно мостил ветер, сметая с холмов песчинки и складывая их к подножию башен. Ветер не спешил, во за миллионы лет улицы поднялись на сотни футов. Великая мечта была воплощена в материал прочно, и время почта ре трогало ее, а медленно погребало, как некогда погребло ее творца. Но башни не замечали и этого, они смотрели в небо и грезили: вернутся люди, вернутся корабли. Вернется жизнь. И больше ничто не трогало их безмолвного спокойствия. Ливни и ласковые дожди подтачивали стены и арки, прокладывали желобки, расширяли трещины, но городничего не замечал. Его творцы ушли, стали новым народом, но город башен не замечал и этого. Он ждал…
Рон Тьюл чувствовал ожидание города, его надежду на возрождение славы и думал, что мечту, родившуюся так давно, теперь подхватит его народ.
Погруженный в воспоминания, о прошлом чужого народа — или грезы о будущем своего — Рон Тьюл не заметил, как подошли остальные участники экспедиции. Он очнулся, услышав голоса:
— …алмаз не оставляет на нем следа, он тверже берилловой стали, — говорил металлург Ди Лан.
Они во всем разберутся, освоят технологии производства этих материалов, разгадают секреты силовых установок, питавших город.
Мечта — душа города — не умрет.
К астроному подошел Сьюн. Он оглядывал широкие улицы, уходящие вдаль глубокими каньонами. Его лицо было задумчивым.
— Однажды ваш народ побывал на нашей планете, — тихо сказал Рон Тьюл. — У нас сохранились преданья, что золотые боги прилетели на Париту и принесли в дар нашим предкам огонь, лук и топор. Эти легенды народ хранит уже два миллиона наших лет — это четыре с половиной ваших. Начав с огня, лука и топора, мы сумели создать высокую цивилизацию. Потом открытие атомного распада отбросило нас обратно в болота. Четыре раза мы открывали расщепление ядра и четыре раза вновь оказывались в болотах. Но все эти катастрофы не стерли в наших сердцах благодарность к золотым богам, посетившим Париту давным-давно, когда она была совсем молода.
Сьюн кивнул. Его непроизнесенные слова отчетливо прозвучали в сознании Рон Тьюла.
— Да. Это были строители городов. Наши солнца были двойной звездой. Но в их систему вторглась еще одна, равновесие нарушилось, в космической катастрофе родились планеты, а наши солнца разошлись по разным галактическим орбитам. На планетах со временем возникла жизнь. Нам повезло, мы развивались быстрее вас. Наши предки поняли все, что случилось в незапамятные времена, и решили отыскать своих галактических братьев. В тот момент вы были в ста тысячах световых лет от нас, на другой стороне Галактики.
Мы побывали на Парите всего раз, но хотели вернуться. А потом пришлось помочь еще одной расе, и вместо благодарности на нас напали, с нашим же оружием в руках. С тех пор на Рхтс существует закон: никогда не вмешиваться в дела других цивилизаций.
— Но как они смогли найти нашу звезду? Это невозможно! — Астроном Рон Тьюл был ошеломлен.
— У них были математические методы для этого. Я их не помню. Мы многое забыли. А вот город я знаю неплохо. Вы ищите двери в здания? Они уже давно погребены под наносами почвы. Но неподалеку есть вход в ангар для самолетов. Пошли.
После недолгого перехода перед ними открылся огромный проем, зияющий в гладкой опаловой стене башни. От уровня поднятой временем улицы его отделяло футов шесть; он вел в темноту, внутрь исполинского здания. Один из инженеров, изловчившись, взобрался туда и сбросил веревку.
Сьюн стоял чуть поодаль и наблюдал, как паритяне, один за другим, поднимались в здание. А потом он окутался прозрачным золотистым туманом и легко проплыл туда, куда паритяне карабкались с таким трудом. Оказавшись рядом с членами экспедиции, Сьюн рассмеялся:
— Забавно? Это латан, мой костюм.
Глаза командира загорелись жадным любопытством.
— Он… он не пропускает гравитацию?
— Нет, это было бы просто смешно. Латан придумали наши предки, незадолго до того, как оставили город. Латан дает возможность усилием мысли управлять силовыми линиями поля. Я многое забыл. Но попробую объяснить.
И Рон Тьюл услышал и увидел череду мыслей и образов. Атомные ядра в пульсирующих электронных облаках; более мелкие частицы; все это связано между собой колебаниями и еще какой-то трудно уловимой гармонией; наконец, странные структуры, похожие на переплетенные натянутые струны… Мозг астронома взбунтовался, и все распалось.
Сьюн смущенно пожал плечами:
— Мы забыли то, что знали наши предки — строители городов. Они возводили гигантские города, собирали сокровища со всей Галактики, они были готовы защищать все это. А мы живем иными ценностями. Все преходяще. У нас нет вещей — и нам нечего защищать; мы отбросили лишние знания. Мы пользуемся некоторыми плодами трудов наших предков, а теории, лежащие в их основе, помним плохо.
Рон Тьюл посмотрел на город Титанов, а потом — с сожалением — на потомка великих мечтателей, который разучился мечтать…
Шор Нун кивнул и повернулся к паритянам.
— Ищем переходы на нижние этажи, — сказал он, — все самое важное должно быть там. И главное — силовая станция.
Все ниже и ниже спускались они в недра огромного здания; опаловый свет, пробивавшийся сквозь стены, мерк, пока не сменился розоватыми сумерками. Коридоры ветвились, разбегались в разные стороны. За незапертыми дверьми в стенах коридоров открывались комнаты, залы, где царило полное запустение. По главному коридору, через который они вошли, когда-то проплывали воздушные корабли. В самом сердце здания, в гигантском ангаре, они стояли и теперь — стремительные птицы, покрытые пылью. Запустение и пыль… Никому не нужные прекрасные машины… Сьюн сказал, что их устройство ему не знакомо, и неторопливо пошел дальше, осторожно огибая корпуса кораблей. Паритяне включили атомные ручные прожекторы. Там, где древний покров пыли порвался, поблескивал и рассыпал искры материал, из которого они были построены.
— Они не могут летать, — сказал Сьюн, — они получали энергию от Центральной Силовой Станции. Покидая город, мои предки ее отключили.
— Центральная Станция, — сказал как бы про себя Шор Нун. — Я не ошибся. Необходимо посмотреть прежде всего на нее.
Сьюн продолжал пробираться к какой-то одному ему ведомой цели. В конце концов вся группа оказалась перед дверью; Сьюн прикоснулся к ней рукой, и открылось небольшое помещение, которое время как бы не удостоило своим вниманием. У археолога перехватило дыхание: настенные фризы рассказывали о долгом, полном трудных и великих свершений, пути народа Рхтс. В вереницах образов, отражающих чужую историю, многое было непонятно; паритяне лихорадочно фиксировали ставшие зримыми миллионолетия. У них будет время, они разберутся во всем. Наконец Сьюн тронул одну из панелей, она скользнула в сторону и в образовавшемся проеме открылось нечто, видимо, завершающее серию картин. Смысл ее полностью ускользал от сознания паритян. Сьюн снова коснулся панели, и прошлое планеты Рхтс исчезло.
— Когда я был молодым, — сказал Сьюн, — меня завораживал город и его строители. Их история очень любопытна.
«Любопытно…» — это слово поразило Рон Тьюла. Свершения, о которых мог только мечтать его народ, покорение Галактики, сокровища, собранные на неведомых планетах и бесплодно пылящиеся в циклопических недрах города Титанов — все это «любопытно» для потомка расы великих созидателей, который ведет буколическую жизнь в жалком селении — и больше ни к чему не стремится. Труды тысяч поколений оказались тщетны… Но они, паритяне, нарушили этот мертвящий покой — покой склепа, в котором забывчивые потомки замуровали живые дела своих великих предков.
Наконец коридор слился со всеми другими и превратился в грандиозный туннель, или подземный проспект, плавно спускающийся к Силовой Станции, к сердцу города, к средоточию всего, что когда-то олицетворял город. Шор Нун замер у входа. Сквозь серый саван пыли поблескивали установки невероятной мощи, выключенные последним из уходящих жителей города… Рядом с командиром остановился инженер, к ним подошел Сьюн.