Но радовало, что постепенно мы стали обзаводиться поклонниками. Сначала появилась тусовка из Бромли[103], нам бы и в голову не пришло, что они нас котируют, потому что они невероятно классные и, похоже, с нами на одной волне. Они не были выскочками – скорее, ранние пташки вроде Сьюзи. Помимо Сьюзи был и Стив Хаос (который позже стал Стивом Северином, как только группа The Banshees набрала ход), Билли Айдол и несколько других. Ребята были с нами с первых дней, и приятно, что они нас поддерживали. Они стали приходить на всевозможные наши выступления, и нам сразу стало казаться, что мы чего-то добьемся. Прикол в том, что все они, похоже, были родом из таких мест, где я никогда не бывал, – на окраине Лондона. Об этом Джон написал в песне «Satellite». Он не говорил с ними надменно; ну, говорил, но им было плевать, потому что пригородные гадюшники, из которых они приезжали, эти ребята ненавидели еще больше, чем Джон.
Самое волнительное время всегда перед тем, как кто-либо понимает, что происходит. Спроси любую группу, когда они чувствовали себя самыми счастливыми, и они, скорее всего, скажут, что самый кайф был незадолго до того, как про них узнали другие – когда NME брали у тебя первое небольшое интервью, а ты ехал по шоссе M1 в грузовом автофургоне. Это всегда будет самое невинное и искреннее время, потому что есть ощущение, что вы все делаете вместе. Никто не знает, кто ты, поэтому ты ведешь себя скромно и адекватно: когда становишься знаменитым, ты меняешься. Мы тогда еще ни одной пластинки не записали, но мне бы хотелось вернуться в то время и увидеть, как мы вчетвером едем в клубы для ебаных рабочих, где все в нас харкают и швыряют бутылки.
Если бы я сам в то время был мальчишкой (или девчонкой), Джонни Роттен, наверное, стал бы моим кумиром, как Род Стюарт пятью годами ранее. Джон не только обалденно выглядел, он еще и обладал острым умом и интеллектом, и никто даже близко не мог написать такие тексты. Пусть даже некоторые песни не сразу обрели подходящее название – «Anarchy in the UK» была «Nookie», а «No Future» в итоге превратилась в «God Save The Queen».
Я не пытаюсь отобрать у Глена авторство, но причина, по которой мы с ним так хорошо работали, состояла в том, что Глен придумывал что-нибудь слишком замороченное – «ебаные битловские аккорды», от которых Джон готов был на стену лезть, – а потом я проезжался по ним бульдозером. Да, сложная аккордовая последовательность играется абсолютно правильно, но в одно ухо влетает, а в другое – вылетает. Покажи их тому, кто не так сильно заморочен теорией и нотами, как вдруг все начинает звучать совершенно иначе. Глен был настолько вежлив, что, если бы он играл на гитаре на наших пластинках, вряд ли бы их кто-нибудь заметил. Как только я взялся за его аккорды, у нас получилось что-то жесткое и прямолинейное, но при этом не тупое; как говорится, мягко стелешь, да жестко спать.
Безусловно, было ощущение, что мы возглавляем какое-то движение, но несколько выскочек уже наступали нам на пятки. Мик Джонс пришел на Денмарк-стрит приблизительно в то же время, когда мы прослушивали кандидатов на место второго гитариста. Он одевался, как Джонни Тандерс или какой-нибудь другой глэмер, с длинной шевелюрой и в обуви на платформе. Он поиграл с нами, и было прикольно, поскольку он-то как раз знал, что делает, до определенной степени. Когда мы увидели его в следующий раз, он уже подстригся, носил рубашки всюду с какими-то надписями.
То же самое было и с Джо Стаммером. Он играл в группе The 101ers, у которых мы выступали на разогреве, когда впервые играли в клубе «Нэшвилл». Они были паб-рокерами, но в стиле 1950-х – они мне напоминали меня, когда я только начал ходить в магазин Let It Rock. Но я думаю, на фоне нас Джо почувствовал себя немного старомодным, поскольку тут же сменил внешний вид, и не успели мы оглянуться, как они с Джонсом уже рубили в группе The Clash, а их менеджером стал Берни Родс.
Мне нравились The Clash, как только они набрали ход. И The Damned, Buzzcocks – даже The Stranglers, хотя их так и не приняли, потому что они были старше. Появлялись неплохие команды – хоть какое-то разнообразие. Мы были первопроходцами, но они оказались не так уж и далеко позади нас, и я никогда не смотрел на них свысока из-за того, что они начали вторыми. В конце концов, больше ведь все равно ни черта не происходило, поэтому я не винил ребят, которые стремились создать свою версию того, что делали мы.
Сегодня легко анализировать и думать, что все это ерунда, но в то время все думали: «Да, черт побери, возьму-ка с них пример!» Ощущение, что все встают в один ряд позади нас, было невероятным, и мы прекрасно понимали, что происходит. Это был словно вирус, который долго вынашивали, а потом все вдруг стали им заболевать.
Однако мы не могли сидеть сложа руки, иначе бы кто-нибудь появился и лишил нас славы. Первой настоящей студией, в которую мы пошли, была «Маджестик» в Клэпеме. Мики Мост, который был Саймоном Кауэллом 1960-х и 1970-х, за исключением того, что делал классные пластинки, часто использовал это место, и, может быть, секунд пятнадцать Малкольм подумывал о том, чтобы подписать нас на лейбл этого чувака. Или, скорее, Макларен просто ему так сказал, чтобы получить себе студию по дешевке. Так или иначе, мы провели там один день в мае 1976-го и записали три трека. Некогда было накладывать мощную стену звука Sex Pistols, но опыт студийной работы пришелся мне по вкусу.
Даже поездка на фургоне была волнительной, и мне понравилось в настоящей студии, как только я туда вошел. Записываться мне было в кайф, а вот репетиции терпеть не мог. Больше всего прикалывал процесс компоновки песен, но только когда находилось время несколько раз наложить гитару. На тот момент три песни, которые мы записали – «Pretty Vacant», «Problems» и «No Feelings», – получились слишком вялыми и слабыми. Если переслушать это демо сегодня, звучит так, будто записывал Мики Мост, потому что звук слишком сухой.
Продюсером выступил парень по имени Крис Спеддинг, и я раньше наблюдал, как он репетирует со своей группой The Sharks, пока перевозил песок в тачке и воровал гитару Эриела Бендера в той самой студии рядом с Кингс-роуд. У него с тех пор вышел хит-сингл с песней «Motor Bikin’», и я видел, как он исполнял его в передаче «Вершина популярности», но Крис был фактически сессионным гитаристом, который работал с Roxy Music и Гари Нилсоном, не говоря уже о The Wombles. Нам повезло, что в первый раз с нами в студии находился такой парень, но предстояло еще многому научиться, прежде чем понять, как добиться на записи желаемого результата.
И сделали мы это благодаря демозаписи The Spunk Tapes с демками наших лучших песен. Мы записали их за пару недель в конце знойного июля 1976-го на четырехканальном магнитофоне на Денмарк-стрит. Мы к тому времени уже много раз играли в клубе «100» и откатали парочку мини-туров по гадюшникам на севере страны, поэтому становились весьма… ну, слово «наработанными» сюда не подойдет, а вот опытными – вполне. Удобно, что на Денмарк-стрит аппаратура всегда была в рабочем состоянии, поэтому можно было экспериментировать бесконечное количество раз, а я мог наложить столько гитарных дорожек, сколько душе угодно.
Было весело. Напрягало только то, что чувак, с которым мы все это записывали – конченый ебаный хиппи по имени Дэйв Гудман, одолживший нам концертную звуковую аппаратуру, – позже утверждал, что столь прекрасным звучанием мы обязаны ему, а сам срубил кучу бабла, продавая из-под полы концертные пиратские записи дерьмового качества. Вот и показал свое истинное лицо.
А еще в процессе студийной работы с Крисом Спеддингом вдруг откуда ни возьмись появилась немка по имени Нора. Она на тот момент с ним встречалась. Берни Родс сказал, что помнит, как несколькими годами ранее она общалась с Джими Хендриксом, поэтому обвинять ее в том, что у нее есть определенный типаж, дело крайне неблагодарное. Короче, она пришла посмотреть, как мы играем, еще в самом начале, мы встретились взглядами, и не успел я опомниться, как стал с ней зависать. Хата у нее была реально крутая, и я впервые попробовал светскую жизнь на вкус. Она мне даже купила гитару «стрелу», чем привела Малкольма в бешенство, – думаю, он видел в ней диверсантку. Как девушка в фильме «Spinal Tap», которая неправильно произносила слово «Dolby».
Я тогда не понимал, чего он так злится. Нора была очень милой девушкой, к тому же это случилось по дороге в грузовом автофургоне, и поиметь богатую немецкую мамочку – это очередное небольшое приключение. У нее водились серьезные деньги, как у наследницы престола, – видать, ее папаша держал какую-то газету или что-то вроде того.
Но осуждал не только Макларен. Роттен презирал меня за то, что я с ней встречался. Вечно докучал вопросами: «На хрена ты с ней тусуешься?» Если бы нам тогда кто-нибудь сказал, что он на ней женится и спустя тридцать с лишним лет они по-прежнему будут вместе, не знаю, кто бы из нас удивился больше.
У нас и так за годы сложились весьма непростые отношения, но серьезных и долгосрочных планов на Нору у меня, естественно, не было, поэтому никакой угрозы для их с Джоном будущего романа я не представлял. Близкие отношения не для меня, мне всегда мало, и я ищу большего. Меня привлекают лишь незнакомцы – это мой конек. И дело здесь не в занятии любовью, а в том, чтобы засадить кому-нибудь в переулке или снять проститутку – вот что меня заводит, где нет никаких чувств. Как только появляются чувства – сразу до свидания!
Приблизительно в это же время мы отыграли второе из двух шоу в Free Trade Hall. Позже ребята из Joy Division и многие другие манчестерские музыканты, включая моего хорошего друга Билли Даффи из The Cult, скажут, что, увидев наше выступление, они решили сколотить свою группу. Смотря сверху вниз со сцены, я бы и не подумал, что в толпе в тот вечер отрывались Моррисси и все остальные. Помимо всего прочего, народу было не так много, и, как по мне, они выглядели как ничем не примечательная кучка северных усатых мудаков в узких галстуках.