Поначалу ему нравилось носить шмотки из магазина Sex, но со временем он, похоже, все больше и больше увлекся The Beatles, и нам всем это стало действовать на нервы. Он не только был строгих правил и более солидным, чем мы, – нам казалось, что он считает, будто мы его недостойны. Тот факт, что у него уже была на мази сделка, не успел он покинуть нашу группу – и кто бы мог подумать, с EMI, – многое скажет о его преданности.
Помимо всего прочего, пока мы вырабатывали свое фирменное звучание, оно становилось очень мощным; я бы даже сказал, оглушительным. А это значило, что в нашей музыке оставалось все меньше и меньше пространства для Мэтлока, который любил копаться со всякими навороченными аккордами. Но вряд ли Джонни об этом думал, будучи вокалистом. Он лишь хотел иметь в группе своего друга, чтобы дать нам с Куки отпор. Джона всегда раздражало, что у меня в группе есть кореш, а у него нет. Мотивацию Малкольма понять было сложновато. Мы с Куки не врубались, зачем менять Глена на человека, который не может сыграть ни одной ноты, но Макларену было плевать на музыку. Ему на нее, если честно, было насрать. Он всегда был на другой волне, что окончательно доказал, приведя в группу Сида.
Я был не прочь сыграть на басу на альбоме – точнее, даже рад. Но учить Вишеса, куда ставить пальцы на грифе, чтобы на концерте он мог сделать хотя бы вид, что играет, – это тот еще геморрой. Мы с Куки смотрели друг на друга и думали: «Твою же мать, во что мы ввязываемся?»
Несомненно, сегодня молодые ребята срать хотели на то, что Сид не умел играть на басу. Он им нравился, потому что пиздато выглядел. И дело даже не в его внешности, а в поведении и в ореоле загадочности вокруг его смерти. Поверь, я это понимаю. Когда я впервые увидел, как Сид идет по Кингс-роуд в магазин Sex – еще до прихода Роттена, – он уже был восходящей суперзвездой. Волосы еще не торчали, но были коротко стриженные (что в то время было необычно), и он был высоким, с милой мордашкой, и весь такой на стиле.
Но даже тогда Сид был тем еще прохвостом. Постоянно жрал «колеса» и уже знал Джонни (Роттен, между прочим, Сиду придумал имя в честь своего хомяка). У меня было жуткое чувство по отношению к этой парочке, такое же, как и к Джордан: тусуясь с ними возле магазина, я чувствовал какую-то тревогу, потому что они привлекали к себе слишком много внимания. Когда я не пьян и не ищу веселья, инстинкт всегда подсказывает остерегаться неприятностей – я предпочитаю соскочить и заниматься своими делами (какими бы гнусными и подлыми они ни были). Влей в меня пару бокалов – и все меняется, но я никогда не имел дурацкой привычки нажираться днем.
А вот у Сида с этим проблем не было – он мог нажраться или накуриться с утра пораньше. И его безумство заражало, словно сифилис. К примеру, день, когда мы подписали контракт с A&M, 10 марта 1977 года, стал сущим кошмаром. Мы принялись глушить бухло около восьми часов утра, пили водку в номере, затем нас отвезли к Букингемскому дворцу для липового подписания контракта, потом мы поехали в Wessex Studios послушать финальную версию «God Save the Queen» (единственное приятное событие, так как я поверить не мог, насколько потрясающе она звучит: не только потому что я ее записал – просто я сам фанат). Затем мы устроили разборки в машине, приехали в A&M, и началась конкретная пиздорезка. Весь день нас мотало туда-сюда, и к вечеру мы были в такое говнище, что совершенно не отдупляли, что творим. Поскольку все это организовал Малкольм, он все и контролировал, только понятия не имел, что на самом деле произойдет.
С того момента, как в группу пришел Сид, все пошло наперекосяк. Я согласен, что они с Джоном реально круто смотрелись, и безумные СМИ, безусловно, сумели на этом неплохо навариться, но я считал, что Sex Pistols про другое. Я был не прочь играть роль второй скрипки после Джона, но теперь я играл роль третьей скрипки после этого долбаного идиота; может быть, даже четвертой, если свято верить в заблуждение о том, что все мы были марионетками Малкольма.
Не то чтобы моя гордость была задета, хотя отчасти была, – просто противно было находиться в этом чертовом хаосе. В тот вечер в клубе Marquee за год до того, как Джон впервые услышал себя на сцене, я сказал журналисту из NME: «Нас интересует не музыка, а хаос». Тогда я этим гордился, и это по-прежнему заблуждение, но потом я обнаружил, что на самом деле все не так. Будь, мать твою, осторожен со своими желаниями! Меня действительно интересовала музыка. Всех нас интересовала – я не про то, что Роттен включал Van der Graaf Generator на Capital Radio, – но теперь мы погрузились в настоящий хаос, и дело было дрянь.
Музыканты из авторитетных групп с самого начала относились к нам с подозрением – возможно, не без причины. Помнится, мы с Куки зависали в клубе Roxy, когда пришли Джимми Пейдж и Роберт Плант, и мы заметили, что они с нами не разговаривают. Я сидел в пабе «Косуля» с Гэри Холтоном из группы Heavy Metal Kids. Он пришел пораньше, чтобы увидеть наше выступление, и дал совет: «После шоу всегда выходите на поклон и благодарите публику». Безусловно, этот урок пошел мне на пользу. Гэри, наверное, думал: «Твою же мать, эти грубые ебланы вытеснят меня с музыкального рынка». Он не врубался, что никакого шоу-бизнеса уже не было; ну, был, но не такой, как раньше.
Как только дела с Pistols пошли в гору, я перестал считать себя мальчиком-фанатом – наверное, взрослел, становился старше, поэтому больше не собирался идеализировать других музыкантов. Но был один человек, встречи с которым я по-прежнему ждал с волнением – Пит Таунсенд[116]. Я всегда дико котировал The Who, а Пит родился недалеко от Шепердс Буш, и казалось, у нас есть что-то общее.
Прикол в том, что однажды вечером мы с Куки встретились с Питом в пабе «Сухой закон», и буянить начали не мы, а он. Полагаю, он весь день бухал на деловой встрече в Тин Пэн Элли, и, когда мы его увидели, он уже был в дрова. Пит до всех докапывался, спрашивая: «Вы кто, мать вашу, такие?», а потом сказал, что это встреча вдохновила его на написание песни «Who Are You?», которая была их последним хитом, прежде чем не стало Муни. Если послушать текст, то реально чувствуешь, насколько Пит враждебен и агрессивен. У меня есть совместная фотка с того вечера. Честно говоря, я даже воспрянул духом, что он с нами заговорил, поскольку я дико котировал его и The Who.
Но как только в группе появился Сид, об этом можно было забыть – Вишес, наверное, стал бы угрожать Таунсенду, что порежет его стеклом, как диджея Боба Харриса. Это тоже произошло в «Сухом законе». Кажется, мы пришли туда отдельно друг от друга, но как только я увидел Сида, сразу же подумал: «О, черт, это настоящий кошмар». Так и было. Твою мать, да у этого парня было погоняло «Сплетник» Боб Харрис – и он не был бандитом из Ист-Энда. И он уж точно не хотел, чтобы его звукоинженеру порезали лицо, либо один из приятелей Роттена угрожал, что убьет его (Боба). Куда бы ты ни пошел и там появлялся Сид, ты знал, что без неприятностей не обойдется. Он просто тащился от этого. Ну, я так думаю, в противном случае за каким хером он все это делал?
Все случилось на следующий день после официального подписания договора с A&M, и как только адвокаты Харриса стали разрывать телефоны, мы тут же слетели с лейбла – меньше чем через неделю, – и сингл «God Save the Queen» отложили на полку. Это стало разочарованием, и мы задавались вопросом, получится ли вообще когда-нибудь добить наш ебучий альбом. Малкольму пришла в голову светлая мысль вывезти нас из страны, пока пыль не осядет, а сам он будет искать нам новый контракт.
Сперва мы поехали в Джерси, где к вечеру нас вышвырнули с острова, затем в Берлин, где было ужасно уныло и мрачно – такая же погода, как в Лондоне. Паранойя Малкольма вынудила уйти Нилса Стивенсона, поэтому за нами присматривал человек Макларена, Буги. Где-то валяется запись этой поездки, сделанная на пленку 8 мм, – мы остановились в тусклом безлюдном отеле, несколько раз прошлись по городу и завалились в парочку странных клубов для трансвеститов. Единственное приятное, что мы привезли после той поездки, – это песню «Holidays in the Sun». Музыку написал я, а слова – Роттен. В ней слышно, насколько мы злы. Но прикол в том, что каникулы под солнцем реально могли бы нас хоть как-то взбодрить.
После того как Мэтлока вышвырнули за дверь, мне пришлось перестать сачковать и побольше сочинять. Песня «Bodies» стала еще одним хорошим примером. Это была моя композиция, а Роттен написал текст о женщине из Бирмингема по имени Полин, которая была немного с прибабахом и носила своего выкидыша в сумке. Жуть. Эта привлекательная девчушка не одевалась как панк – она выглядела как сотрудница супермаркета Safeways. Помнится, я трахнул ее в переулке возле Уордор-стрит. Может быть, это случилось после выступления в Marquee. Как бы там ни было, мы притягивали к себе всяких отморозков и шизиков: отчасти таким образом группа обрела особенный облик и репутацию. Проблема состояла лишь в том, что один из этих чокнутых теперь стал нашим басистом.
Глава 20. Не парься по всякой херне[117]…
Даже Фейгин[118] дал своим карманным воришкам яблоко и крышу над головой. У Малкольма была помощница по имени Софи Ричмонд, и она руководила его делами. Мы ходили к ней за зарплатой и никогда не спрашивали, сколько приходит денег – вот насколько глупо мы относились к баблу. Ты в группе. Все круто, увлекательно. Бухаешь, трахаешься. Зачем обострять ситуацию и спрашивать: «А где мои деньги?» Да у меня даже счета в банке не было.
Так или иначе, Софи была важным представителем панковской сцены и казалась благоразумным человеком, даже несмотря на то, что встречалась с Джейми Ридом, оформлявшим обложки у Малкольма, и она помогла нам найти хоть какое-то жилье, когда давление на Денмарк-стрит стало невыносимым. Первое жилье, куда мы с Куки заселились, находилось на Белл-стрит в Кингс-Кросс. Когда Софи занималась квартирами, Сиду нашли хату на еще меньший срок, чем нам. Видимо, она обсуждала этот момент с Малкольмом, и он сказал: «Да не парься, он все равно уже не жилец», поэтому, может быть, Макларен и правда знал будущее.