Понятно, что мир меняется и мы не стоим на месте; думаю, я понял это даже тогда. Но теперь от меня отворачивались даже старые друзья. Обида Джимми Маккена (по вполне понятным причинам) из-за того, что он не попал в Sex Pistols, стала вбивать между нами клин. Иногда кажется, что это обратная сторона менталитета, когда принято презирать успех. Куки как мог пытался сохранить The Professionals, хотя даже он был сыт по горло моими выходками. И если существует более понятный способ показать, что вся рок-н-рольная раса изжила свой век, чем помочиться на вечное пристанище Короля, то я, к примеру, такого способа не знаю. Все могло бы быть куда хуже – по крайней мере, я там не нагадил.
Глава 24. Американская мечта
Говорят, когда дело принимает крутой оборот, крутой парень сваливает жить с ночной бабочкой. Столкнувшись с различными расправами во время второго и последнего американского тура группы The Professionals, я сделал то, что делал всегда, когда ситуация становилась настолько плохой, что приходилось иметь дело с реальностью, – я унес ноги.
Не было какой-то одной специфической причины, заставившей меня остаться в Америке, но до хрена веских причин не иметь ни малейшего желания возвращаться в Англию. Я не хотел обратно в этот мрак, к нарикам, торгошам, обвинениям в хранении и в пустую квартиру в Кэнфилд-Гарденс, без мебели, потому что я ее продал, чтобы купить наркоты. Даже нацистские флаги; без них место стало чужим.
Иногда есть то, чего просто не можешь сделать, и перспектива распустить группу только для того, чтобы сесть в самолет с остальными и полететь домой, поджав хвост, казалась мне жутко мрачной. Поэтому я сказал: «Извините, ребята. Увидимся позже – я не могу вернуться в Лондон», упорхнул с женщиной дурной репутации и не возвращался в Англию четырнадцать лет. Я ничего заранее не обдумывал, но то, что практически первым делом, оставшись в Штатах, я продал свой паспорт, чтобы получить хоть какие-то бабки, – не помню кому, но получил я немного, может быть баксов 80, – показывает, насколько я был готов все оставить в прошлом. На гастролях я жестко бухал и долбил кокс, но как только концерты заканчивались, я тут же снова переключался на героин. Если бы я был достаточно организован, чтобы иметь хоть какие-то приоритеты, на тот момент он был бы всего один – достать побольше наркотиков.
Когда дело касалось героина, я всегда считал себя не таким торчком, которых можно увидеть возле вокзала Кингс-Кросс, они фактически напоминали чертовых безжизненных зомби. Вечно ныли о том, что хотят завязать и очиститься, но не покидало ощущение, что это – вранье. Даже когда я сравнивал себя, скажем, с Джонни Тандерсом и The Heartbreakers – которые ездили из города в город и первым делом по приезде отправлялись на поиски дозы, – я считал их реальными нариками, а себя почему-то таковым не считал. Но постепенно я увидел, что чистое море между нами заполняется старыми шприцами.
Может быть, это просто отрицание, что тоже является признаком зависимости, но глубоко внутри я по-прежнему считаю, что не был жестким наркошей – таким же отпетым, как воришкой. То же самое и с алкоголиками – есть те, кого по той или иной причине жизнь вынудила бухать, а другие просто считают, что это их единственное предназначение. Что касалось выпивки, я, безусловно, подходил под вторую категорию, но если говорить о героине, то я по-прежнему причисляю себя и к первой. Для меня наркотик был, скорее, дырой, которую я ощущал глубоко в сердце, когда пытался сбежать, но многое ли он изменил – если изменил вообще, – это уже другой вопрос. Дело в том, что я все больше начинал вести себя как настоящий наркоман, и если нечто выглядит как утка, ходит вразвалку, летает и крякает, как утка, то это, блядь, скорее всего, и есть утка.
Проститутка, с которой я смылся, обладала одним качеством, подходящим для ее работы, – она знала, как достать наркоту. И пусть это было прочным основанием для долгих романтических отношений (ну, у Сида и Нэнси ведь получилось), долго это не продлилось. Потом я встретил еще одну телочку, готовую терпеть меня, и она не была ночной бабочкой, а, скорее, светской красавицей – проход во все клубы обеспечен. Мы с ней некоторое время встречались. В отношении наркотиков она была немного наивной, но спустя несколько месяцев, что я с ней жил, она нашла у меня в кармане иглу и поняла, что происходит. Я подумал: «О, ну вот и все. Кончен бал, погасли свечи!», но оказалось, что она сама захотела попробовать.
Я никогда не видел себя ролевой моделью и не горжусь тем, что оказал влияние на эту женщину. Мы продолжали так жить, может быть, месяцев шесть, а то и девять. У нее был неплохой небольшой лофт в Нью-Йорке, что-то вроде Ист-Виллидж/Хьюстона. Там было убого и грязно, не все так вычищено, как сейчас. Мало туристов, и было опасно шататься по району ночью, но мне в моем состоянии было наплевать.
Поначалу нас обеспечивала она, но вскоре я добрался до запаса, и, как только она осталась на мели, мы вернулись ко мне, ходили по клубам и пиздили сумки или совершали различные деморализующие поступки, которые я взял себе за привычку. Когда дела Sex Pistols пошли в гору, воровство было, скорее, случайным удовольствием, уже только потому, что происходило много чего другого. Но говорят, хорошо иметь профессию, к которой всегда можно вернуться, и тот факт, что меня ни разу не поймали с тех пор, как я перебрался в Большое яблоко[131], говорит о том, что я еще не совсем утратил навык. Обычно было по мелочи – до Великого грабителя поезда мне было далеко. Попрошу заметить, Ронни Биггс тоже не стал преступным гением.
Лондонские уличные умники сильно отличались от тех, что жили в Нью-Йорке. Я видел всех других нариков, которые шатались, таращась на тротуары, даже не осознавая, что они, возможно, делают это не просто так. Разгуливать по Алфабет-Сити[132] (именно там я пытался достать наркоту), как будто я ходил по Кэнфилд-Гарденс, вероятно, было не самым умным решением. Сейчас это место тусовок яппи[133], но тогда все было ровно наоборот: замызганный квартал, который держали пуэрториканские банды, где я, наверное, здорово выделялся из толпы. Царила атмосфера жутких городских джунглей – совершенно не то, к чему я привык в Англии. И я не только чувствовал себя не в своей тарелке, но большую часть времени был под кайфом, поэтому мне дико повезло, что меня ни разу не грабанули на улице.
Хотя пару раз чуть не грабанули. Понятия не имею, что бы случилось, если бы я очнулся в больнице с сотрясением мозга. Паспорта у меня не было, и жилья фактически тоже – выживал как мог. Как бы дерьмово все это ни звучало, я бы солгал, если бы не признал, что всегда присутствовал элемент радости. В «Алфавитном городе» было куда прикольнее и интереснее, чем сидеть в гостиной какого-нибудь безумца, который заставлял меня слушать сраный альбом Yes Tales From Topographic Oceans.
Бывало, мне совершенно не хотелось идти туда и доставать наркоту. Но когда ломает, другого выбора нет. Было страшно, но я знал, что должен это сделать. Мысль получить кайф не позволяла опустить руки. Никакой радости в жизни у меня не было, но я по крайней мере знал свое предназначение. Звучит пиздец как странно, но после распада Sex Pistols я считал, что быть наркоманом мне просто необходимо. Было бы безумием сказать, что наркотики спасли мне жизнь, но именно так я и считаю. Ведь убивают себя не нищеброды, а те, кто просрал свою жизнь. Мне повезло, что у меня никогда не возникало мыслей о суициде, и невозможно представить, каково это, если никогда такого не испытывал, но дыра внутри меня зияла настолько широко, что я просто не знаю, чем бы смог ее заполнить, если не героином.
Не сказать, что мне нравилось быть наркоманом. Я никогда не хотел влачить такое жалкое существование, как Сид. Я знал, каким ничтожеством он выглядит со стороны. Подвергаясь моде, я стал носить мешковатые штаны и большие шерстяные свитера; панковский павлин медленно терял перышки и превращался в сраного голубя. Я был гнусным паразитом, и ради того чтобы достать несколько баксов на наркоту, вытворял нелепейшую хуйню. Подрезал сумки у телочек в клубах, но девушка, которую я развратил, прежде жила с рок-фотографом, и думаю, что низшая точка моей наркоманской фазы в Нью-Йорке случилась, когда мы воровали кучу фотографий формата 20 х 25 групп, которые он фоткал – ничего особенного, обычные пресс-фотки, – и пытались загнать их прохожим.
Ты понимаешь, каким становишься посмешищем, когда твои шансы выжить зависят от того, чтобы впарить кому-нибудь украденную пресс-фотку группы Heart. Я просто стиснул зубы и надеялся, что никто меня не узнает.
Забавно, что я хоть и хреново себя чувствовал, но по-прежнему был рад находиться в Америке, а не в Лондоне. Там я себя чувствовал использованным и никому не нужным, а в Нью-Йорке по крайней мере было занятно и увлекательно. Большие улицы, круглосуточные магазины и клубы… это тебе не Англия, где по телику было три канала и мрачная угрюмая лондонская атмосфера еще не проснулась и не почуяла восьмидесятые. Сейчас во всем мире более-менее одинаково, и многие, возможно, даже не помнят, насколько другой была Америка.
Безусловно, Нью-Йорк был более опасным и криминальным, чем остальная страна, и я знаю, что странно слышать такое от человека, который тогда наркоманил, но мне нравилось, что американцы по-прежнему гордились своим сервисом. Ты приходил в ресторан – даже если это дешевое кафе, – и люди готовы были из кожи вон лезть, чтобы тебе было комфортно и ты был доволен. Попроси сэндвич в Англии, и начнется нытье, что в сэндвиче свисает ломтик ветчины.
После того как я провел в Америке около года, появилась еще одна группа. Это был я, Тони Сейлс из группы Игги Попа, Майкл Де Барр, который прежде, в начале 1970-х, был вокалистом Silverhead – они были как бы в тени Led Zeppelin, но с элементом глэма, и мне понравился их второй альбом,