Я несколько раз серьезно попадал в аварии на мотоцикле. В 1986 году, когда только недавно завязал, Линда, которая помогла мне начать курс лечения, подписала вместе со мной бумагу на покупку спортивного «Харлей-Дэвидсона». Я все еще встречался с Ниной. Она ехала сзади, держась за меня, я выпил несколько пинт (говорю же, что только недавно завязал), и мы оба были без шлемов. Я был не пьян, но крайне хреново знал улицы Лос-Анджелеса.
И когда мы собирались тронуться с бульвара Сансет в район Кресент-Хайтс, я повернулся к Линде, чтобы что-то ей сказать. Не успел я оглянуться, как перед нами остановилась машина и начала поворачивать, нарушая правила. Ну, мы и въехали ей в зад. Линда была в порядке, а я улетел в кусты и сломал запястье. Я вывихнул руку, и пришлось наложить швы; еще были подозрения на перелом. Это была правая рука, которой я высекаю на гитаре. Гитаристы не любят травмы запястья, но, к счастью, в больнице руку мне вправили, так что я на сто процентов восстановился.
А год спустя или около того я ехал домой, погостив у Жюстин Бейтман на вершине Лорел-Каньон и Малхолланд-драйв. Она была известной актрисой мелодрам, и на байках нас было восемь человек – подростки-актеры строили из себя крутых парней. Кажется, с нами каким-то образом оказался бывший кумир молодежи Лейф Гарретт[140]. Мы съезжали с каньона, как вдруг нам навстречу в машине пролетели телочки, буквально по разделительной линии, и влетели прямо в меня. Мы с Ниной перевернулись, не упав с мотоцикла – бах! Я сломал то же запястье, и пришлось накладывать еще больше швов. И снова мне повезло, что все срослось, – во всяком случае, на моем фирменном исполнении на гитаре это никак не сказалось. Я по-прежнему мог высекать риффы.
Несмотря на эти дерьмовые аварии, я рад, что так получилось, потому что впредь я стал осторожнее и всегда помню об опасности. Мне жаль мотоциклистов, которые искушают судьбу. Сегодня я вижу тех, кто впервые сел на байк, а сами при этом едва ли могут оторваться от земли, и думаю: «Ох, бедные придурки, вы еще себя покалечите, это лишь вопрос времени». Я безумно благодарен судьбе – мои падения могли быть гораздо хуже. Со временем набираешься опыта, поэтому часто просчитываешь ситуацию наперед, а сегодня это и вовсе необходимо, поскольку каждый второй водитель машины или фургона за рулем читает сообщения и не смотрит на дорогу.
Безусловно, в одной из моих любимых историй этого времени не обошлось без мотоцикла. Однажды мне позвонил Боб Дилан. «Привет, Стив, – сказал он. – Может, сколотим группу?» Его предложение не стало внезапным. Он пару раз видел меня в городе и подбегал ко мне и обнимал. «Привет, Стив!» – говорил он. Было странно, потому что обычно Дилан славится тем, что, наоборот, всех обсирает, и многие не могли поверить, что он проявляет ко мне столько внимания. Только непонятно, всему виной была его любовь к мотоциклам или, может быть, он был тайным поклонником The Professionals, но все же однажды вечером в марте 1987-го мы с ним собрались в известной «Студии 3» в Sunset Sound на бульваре Сансет (где Джим Моррисон угорал в вокальной кабинке), и это было крайне необычно.
Когда Боб меня попросил, я подумал: «Ладно, давай посмотрим, что можно сообразить». Пол Симонон зависал в Лос-Анджелесе. The Clash распались, а он приехал, катался на мотоциклах и баловался с группой Havana 3am (я знал их вокалиста, но он уже мертв). Как бы там ни было, Симонон мне понравился с первых дней – мы всегда ладили, и есть несколько классных фоток, где мы едем на байках и строим из себя Джеймса Дина. В общем, Пол подписался. Затем был барабанщик Майрон Громбахер из группы Пэт Бенатар – довольно прикольное имя с фамилией, согласись? – и, может быть, какой-то клавишник, которого я уже не помню.
Мы приехали туда утром и установили аппаратуру. Затем приехал Боб и поставил на пианино кипу своих текстов. И вот он стоит с акустической гитарой, мы с ребятами сидим и ждем, и Боб начинает что-то себе напевать: «До, а-а ре, а-а соль». Он просто хотел, чтобы мы сыграли, и посмотреть, получается или нет, – фактически мы были для него аккомпанементом. И я знаю, что некоторым такой способ подходит, но я никогда так музыку не сочинял. Обычно я заходил в студию, точно зная, что делаю, и потом мы уже по кускам собирали песню. Поэтому произошло столкновение двух культур. Он начинал около двадцати разных песен, затем, слыша наше исполнение, отбрасывал их. Выбрали один трек для альбома Down In The Groove, и это был кавер «Sally Sue Brown». Радует, что не пришлось ждать всю жизнь, пока мы с Бобом Диланом что-нибудь сочиним, потому что все равно ни черта не вышло.
В студию в компании банды байкеров явился Микки Рурк. Я смотрел через стекло аппаратной, а Дилан смотрел на меня, стоя спиной ко входу. И пока он со мной разговаривал, я заметил, как в студию вваливаются Микки и около тридцати байкеров. Затем Боб поворачивается, видит их и не веря своим глазам оборачивается еще раз. Жаль, некому было снять выражение его лица. Я бы не сказал, что он был напуган, но довольно скоро он извинился и уехал.
Музыка, которая в те годы помогла мне фактически вылезти из мрака, напоминала время, когда я ребенком впервые услышал Джими Хендрикса или Roxy Music, – была хоть какая-то надежда. Очень благодарен сотрудничеству с Роем Орбинсоном[141] – одно из самых ярких воспоминаний. Случилось это тоже где-то в 1987–1988 годах. Я к тому времени уже подписал контракт с лейблом Дэнни Голдберга, а также он стал моим менеджером, а еще представлял интересы Роя, который пытался сочинить альбом. Дэнни подумал, что надо нас свести, поэтому я проехался на байке до Малибу и пару раз встретился с великим О., и мы стали сочинять песню на кассете.
«The Chains of Love» («Цепи любви»), кажется, она называлась, но это был не бондаж, поскольку Рой, как и я, этим дерьмом больше не интересовался. Получилось неплохо, и требовалось, чтобы Рой написал нормальный текст, и песня была бы готова, но к сожалению, он умер. Разумеется, жена не смогла найти кассету, а потом и дом сожгли. Поэтому, может быть, где-то до сих пор есть кассета, где мы с ним поем, а может быть, уже и нет.
Рой был милым парнем – очень мягким и добрым, с хорошими манерами; глядя на него, никогда не подумаешь, что он может потерять самообладание, – и мы прекрасно ладили. Он вел себя как настоящий джентльмен с юга страны и оказался самым приятным из всех гигантов рок-н-ролла, которых я встречал. Очень жаль, что его не стало. Помню, мы работали над этой песней на первом этаже в его доме, и он тайком таскал сигареты, приговаривая: «Только супруге не говори». От Джерри Ли Льюиса такое вряд ли услышишь.
Я был уже два с половиной года в завязке, но за месяц до окончания программы все же соскочил. Затем умудрился продержаться еще три года, но потом опять сорвался. В периоды срыва ни с кем не общался. Не сказать, что после «Гадюшника»[142] я сразу же достиг дна; многие, наверное, думали: «О, черт, он сорвался», потому что я просто пропадал без вести. Никто никогда не видел меня под кайфом, потому что мне было стыдно показаться на людях нетрезвым. Я как бы незаметно исчезал и полностью изолировался, пока не брал себя в руки, чтобы снова завязать. Думаю, это был признак того, что я все же сделал определенные выводы.
Я бился о стену, потому что никогда не прорабатывал ни один из двенадцати шагов. А если не делаешь никаких шагов, в итоге снова накачиваешься, что и произошло. Пять с половиной лет я просто занимался херней, вот и все. Ездил на собрания, вбивал в тупую башку что-то полезное, но фактически все это оказалось лишь на словах, потому что мне там было комфортно и безопасно и нравилось внимание со стороны телочек.
Глава 27. Оборотень с бульвара Сансет
В период между моим первым сольным альбомом, вышедшим в 1987-м, и вторым, Fire and Gasoline, увидевшим свет пару лет спустя, Оборотень набрал обороты и вышел на охоту. Я был худым, в хорошей форме, к тому же патлатым и выглядел как Фабио, поэтому мог перепихнуться с любой. Да, я ездил в клуб Анонимных алкоголиков и жарил телок, которых там встречал, но тебе не нужно быть наркоманкой, чтобы я тебя трахнул, – все дело в равных возможностях.
Отчасти это было связано с тем, что я шесть или семь лет принимал наркоту, и секс уже не так важен, как раньше. Поэтому, когда эффект от героина прошел и старые защитные клапаны с бухлом и наркотой закрылись, давление начало двигаться в одном направлении. Я был настолько озабочен сексом, что ходил на собрания «Двенадцати шагов» в поисках пиздятины, что плохо, если хочешь с этим завязать. Однажды на большом пятничном собрании на Родео-драйв[143] порноактриса по имени Джинджер Линн, которую высоко оценили в журнале «Фильмы для взрослых» – она попала в список пятидесяти лучших порнозвезд современности, – отсосала мне прямо в сортире. Что тут скажешь? Романтичное было время.
Но в какой-то момент начинаешь понимать, что все одно и то же. Характер зависимости может быть разным, но, когда думаешь лишь о том, где бы достать дозу или трахнуть телку на собрании, разницы особой нет – ты по-прежнему одержим. Наверное, я просто еще не опустился на самое дно. Ну, пару раз такое было, но все равно не то.
Я попробовал программу лечения от наркомании, но ничего не вышло. Пациенты казались мне кучкой долбоебов, пытающихся переплюнуть друг друга своими рассказами о славном прошлом. Конченый нарик мыслит совсем не так, как обычный алкаш, уж поверь. Я понимаю, может быть, это преувеличение, учитывая, что у меня и правда были серьезные проблемы с героином, но даже сейчас, спустя годы различных видов терапии, я по-прежнему считаю себя алкоголиком, который стал принимать героин, нежели конченым нариком. Вряд ли все знали, что после завязки я снова подсяду на наркоту. Для меня это скорее способ уйти от реальности и чувства пустоты, которое я ощущал после распада Sex Pistols.