Джастин – весьма противоречивый персонаж, но я приобрел бесценный опыт. Во-первых, я впервые позволил себе пореветь на публике. Ни на терапии, ни на собрании АА (Анонимных алкоголиков) я не пустил ни одной слезы – если чувствовал, что сейчас сорвусь, то просто старался сдержаться, а потом как можно скорее свалить оттуда. Но в такой накаленной обстановке, когда парень в центре зала начинает рыдать, вокруг все тоже пускают слезу. Нас учили всем этим полезным приемам, чтобы не позволять женщинам сесть себе на шею. А потом мы вдруг взяли и выплакали все, что было, и на душе стало хорошо. В этом состояло одно из важных преимуществ мероприятия – избавиться от дерьма, которое я годами держал в себе.
Но дело не только в уик-энде. Иногда ты выполнял роль сотрудника и следил, чтобы никто не убежал, – иногда действительно начинаешь чувствовать себя крайне некомфортно. Проведя на ногах двенадцать часов, я был выжат как лимон. Также после двух дней тебя определяют в группу поближе к дому. Вам нужно придумать название, а затем каждые выходные встречаться и работать над собой. Я протянул целый год, поэтому можно сказать, что многое для себя вынес.
В группе ты, как правило, узнаешь всякое старомодное пацанское дерьмо, как в сороковых и пятидесятых, и хотелось бы надеяться, что ты из мужика превращаешься в джентльмена. Моей бедой всегда были вечные опоздания. И я никогда не считал это проблемой, пока однажды не опоздал на встречу с командой, за что пришлось ответить. Заставили петь в переполненном ресторане. Мне просто нужно было встать и исполнить песню – получилось еще хуже, чем на концерте в Salter’s Café в 1975 году, потому что даже микрофона не было.
Как же это, сука, отвратительно, но я спел. На этот раз не было песен Рода Стюарта – я выбрал что-то гораздо менее предсказуемое и спел «Майкл, греби лодку к берегу»[153], это фактически единственное, что я помнил со школы. Остальные участники группы стояли снаружи и наблюдали за тем, чтобы я справился, и больше я никогда не опаздывал. Такие ситуации делают из тебя настоящего мужика.
В основном Джастин Стерлинг учит тому, что начать себя уважать можно, лишь «простив отцов своих», поэтому мне сразу вспомнился отчим, ведь больше у меня никого не было.
Еще раньше, завязав, я по совету терапевта отправил маме письмо, в котором рассказал о том, что отчим ко мне домогался. И у меня словно камень с души свалился, поэтому я подумал, может быть, стоит рискнуть и стать с ней еще более откровенным. К сожалению, мы уперлись в стену. Не знаю, перехватил Рон мое письмо или что там случилось, но я получил от мамы ответ, где фактически говорилось следующее: «О чем ты вообще говоришь?» Она все отрицала, как будто ее саму обвиняли в этом дерьме. Полагаю, мама просто предпочла остаться в стороне.
Потом я встретился с мамой и Роном, и прошло уже достаточно много времени с тех пор, как я видел их последний раз. Рон выглядел слабым и ничтожным мужичком, а я казался гораздо больше него, и могу сказать, что соотношение сил восстановилось. Теперь я был здоровым парнем, а он готов обосраться от страха. Но я пришел с миссией и пытался стать лучше, поэтому обнял отчима, а он оцепенел, будто думал, что сейчас я пырну его ножом в спину, – так мне показалось.
Это был единственный раз, когда я его обнял, и больше не собирался. Честно говоря, я не чувствовал, что хочу помириться, поэтому просто машинально делал то, что мне посоветовали, но хотя бы попробовал. К сожалению, я не получил для себя никакой выгоды. Я по-прежнему ненавидел этого уебка, и было очень тяжело его простить. Я всегда считал, что именно из-за его надругания до сих пор не могу иметь нормальные отношения с женщинами. Разумеется, став взрослым, я должен сам нести ответственность за свои поступки; в этом не только вина Рона. Но сложно простить человека, который даже не признает, что был неправ. И теперь он уже давно в могиле, поэтому этого никогда не произойдет; в любом случае я не верил в успех.
Однако было кое-что и положительное в моей инициативе «простить отцов своих» – спустя несколько лет я смог найти и встретиться с настоящим отцом. Должен сказать, что идея встретиться принадлежала не мне, правда, я очень рад, что это произошло. Когда я завязал, у меня появилось несколько адекватных и нормальных друзей, и два лучших моих друга – это семейная пара Лори и Ричард, которые живут в прекрасном доме на Малибу, куда я езжу и иногда остаюсь. Я знал их еще до того, как они стали заниматься бизнесом, нормальная семья с детьми – встретили меня в своем доме, прямо как родители Куки. Это все та же старая тема «одинокого мальчишки» – ничего не меняется, но кое-что все же поменялось, и за это надо поблагодарить Лори. Она рассказала мне о двоюродном брате ее отца, родом из Голландии, который находил родственников – иногда даже в семьях, разделенных со времен Второй мировой. Я сомневался, что хочу разворошить это осиное гнездо, но Лори продолжала настаивать, и в итоге я дал парню имя – Дон Джарвис – и всю имеющуюся у меня информацию, которой было немного.
В течение года он пару раз приходил ко мне и, наконец, позвонил и сказал, что нашел моего отца. Он нашел фотографию, на которой папа боксирует, и позвонил ему – сказав, что снимает документальный фильм о боксерах-любителях, чтобы проверить, тот ли это человек, – но отец сразу же догадался. Возможно, один из его внуков догадался, потому что слушал хеви-метал и видел документальный фильм Sex Pistols «Грязь и ярость», в котором я упоминал его имя. Я обрадовался, когда голландец сказал, что его сын (то есть я) хочет с ним поговорить, папа согласился. Я очень боялся, что отец снова скажет: «Нет, отъебись. И знать его не хочу». Мне, честно говоря, одного раза хватило.
Как бы там ни было, я позвонил, и мы поговорили. Очень необычно было впервые с ним разговаривать. Поскольку группа готовилась поехать в большой тур, мы с папой легко договорились о встрече, как только все оказались в Лондоне. Я доехал на поезде до Ноттингема (где он жил), и он встретил меня на вокзале, затем мы пошли в кафе за углом и пиздоболили, наверное, часа два, после чего я сел на поезд и вернулся на юг страны.
Выйдя из поезда, я стал искать отца в толпе людей и сразу же его узнал. Он был приодет, в кардигане и рубашке с галстуком. Мне показалось, что он специально так оделся для встречи и ему было неловко в такой одежде, но это мило. Поначалу я немного нервничал, но как только мы сели и начали болтать, я расслабился. Странно, что все прошло настолько непринужденно, потому что такое в жизни случается не каждый день.
Если бы ты увидел нас вместе, то, наверное, подумал бы, что Дон – мой отец. Он немного напомнил меня – такие же мужественные черты лица, и голос точно такой же, многие его манеры были мне хорошо знакомы. Безусловно, это для меня новый опыт, ведь я всегда считал, что в этом мире помочь мне некому и я сам по себе – ни сестер, ни братьев, никого. Не сказал бы, что мне было неловко; прикол в том, что я не видел отца с пеленок, поэтому внутри снова ощутил себя ребенком, пусть даже мне было пятьдесят два года.
Он стал извиняться за то, что ушел, но я сказал: «Я сюда не за извинениями пришел – мне просто было любопытно узнать, как ты выглядишь, хорошо ли живешь и есть ли у тебя до сих пор волосы на голове». Волосы были, а это хороший признак, и он выглядел весьма счастливым – от него исходили позитив и доброта. Оказалось, что почти сразу же после моего рождения папу отправили на военную службу в Ноттингем, и потом он встретил женщину, на которой вскоре женился, и с тех пор они вместе. И он не какой-то мудак, как я, который ходил и трахал все, что движется. У него два сына и дочь – сейчас уже взрослые, и у них самих есть дети – я полагаю, мои сводные братья и сводная сестра, правда, не чувствую с ними никакой связи.
После нашей встречи я разговаривал с отцом еще пару раз, а потом все закончилось. Наверное, было бы прикольно встретиться с ним как-нибудь снова, теперь когда пыль улеглась. Может быть, я смог бы с ним увидеться, потому что было очень непросто – встретить отца, благодаря которому я появился на свет, и казалось, будто все происходит в тумане. Но сейчас уже, наверное, слишком поздно иметь какие-то нормальные отношения. Одинокий волк не может резко изменить свой характер.
Но я рад, что мне наконец удалось поговорить с отцом, поскольку встреча оказалась полезной. На самом деле никакого негатива и не было. Наоборот, приятно – это как открыть счет в банке и получить водительское удостоверение, научиться нормально читать и писать – этого бы никогда не произошло, если бы я не завязал, потому что не справился бы. Сильно ли я изменился? Не думаю. В голове не было никакой вспышки и озарения, когда вдруг я почувствовал себя совершенно другим человеком.
Полагаю, мне не составило труда поставить себя на место отца.
Он свалил из дома?
Да.
Ужасно ли он поступил?
Нет.
Что делать, если женщину не любишь, вы просто переспали и она залетела? Не думаю, что мне стоит злиться на отца. Несмотря на многолетнее нытье мамы – и ее я тоже могу понять, – папа все же нашел свою половинку, а значит, не такой уж он и негодяй. Могу сказать, что не испытываю к Дону Джарвису никакой ненависти и злобы.
У меня есть его фотография на ринге. Края немного потрепаны, но это неважно. Кажется, его боксерский рекорд состоял в том, что поражений больше, чем побед, поэтому он ни на что не претендовал. Есть более четкое фото с друзьями возле кабака, папа там молодой, все одеты как стиляги. Малкольму бы такая фотка понравилась.
Кстати, о Малкольме. Встреча с отцом напомнила мне один инцидент, когда я впервые пришел к Макларену в магазин. Однажды, когда меня не было дома на Баттерси, ко мне пришла девушка и сказала маме, что залетела. Да, я помню, что жарил ее ночью в парке Баттерси, когда мы шли пешком домой с Кингс-роуд из паба «Птичье гнездо». Это случилось на мосту Челси, возле палатки с хот-догами, где раньше зависали стиляги. Мы вернулись ко мне домой, и, кажется, я кинул ей еще одну палку, а утром она свалила, и на этом, как мне казалось, история закончилась.