Потом я как раз сцепился с отчимом и свалил из дома, поэтому только лишь через некоторое время узнал о том, что она приходила. И мама сказала, что девочка либо оставит ребенка, либо надо дать ей денег на аборт. А потом девчонка пропала. Поэтому, насколько мне известно, где-то есть как минимум один взрослый человек, который появился на свет точно так же, как я. Учитывая обстоятельства, я бы сильно удивился, если бы этого не произошло.
Весь масштабный летний тур 2008 года я базировался в Лондоне, поэтому несколько раз повидался с мамой. Мне не в кайф возвращаться в Англию. Даже когда я работаю – а это единственная причина, по которой я туда приезжаю, – во мне просыпается одинокий мальчишка. Внутри меня по-прежнему глубокие раны. На этот раз я пытался не спасовать, но у меня ничего не вышло, поэтому период был очень тяжелый.
Приходилось иметь дело с серьезными испытаниями, и единственное, чего бы доктор уж точно не прописал человеку в такой ситуации, – так это три месяца в компании Джонни Роттена. Я согласился откатать тур при условии, что мы не будем ездить вместе и не придется видеть его между концертами. Разумеется, на деле все оказалось не так. Мы базировались в Лондоне, затем в выходные летели на фестивали и выступали в мерзких гадюшниках стран бывшего Восточного блока – России, Словакии, Эстонии, Польши. Присутствие Джона в такой ситуации было смерти подобно.
Худшее, что можно услышать, когда вместе с ним ждешь в аэропорту своего рейса, – это фразу: «Рейс отменен», так как прекрасно понимаешь, что он начнет бухать и настанет мрак. Зачастую, когда летаешь чартерными рейсами – не частными самолетами, а на всяких дешевых мини-самолетах со всей командой техников, где человек двадцать на борту, – приходится держать какой-нибудь сценический плакат, стянутый резинкой. Помнится, на одном из рейсов пилот почему-то – может быть, он был фанатом – позволил Роттену курить прямо в кабине.
И вот прошло два месяца. Мы в похожем самолете, и Джонни решил, что ему можно курить, но пилот уже другой и не собирается это терпеть – надо сказать, вполне справедливо. Роттен выходит из себя. Начинает истерить, как ебаный ребенок, – стучать, барабанить в дверь пилота, пытается открыть окна и двери в корпусе самолета, фактически подвергая всех нас риску, потому что кто-то сказал ему, что придется подождать два часа, чтобы закурить. Два часа ночи, все вымотанные и пытаются заснуть, но никто не может, потому что один мудак, разменявший шестой десяток, слетел с катушек, – ему, видишь ли, не дали сделать так, как он хочет.
Я знаю, куда мы летели – из Норвегии в Ирландию, – и поскольку самолет был крошечным, пришлось совершить посадку и дозаправиться. Когда мы приземлились, я подумал: «Ну все, сейчас его повяжут». Но ни хрена: ни один полицейский не пришел и не забрал его, а Джон просто стоял и дымил возле самолета. Больше всего меня в таких ситуациях бесит то, что я не могу вести себя с ним естественно. Кому угодно другому можно просто сказать: «Приди в себя, сучонок!», но из-за того что в последние годы Джон окружил себя теми, кто не только спускает ему его детское поведение и агрессию, но и активно к этому побуждает, любой, кто осмелится ему что-либо возразить, не раз пожалеет, и для всех остальных поездка станет просто невыносимой. Поэтому приходится закрывать на это глаза: «Да, Джон. Нет, Джон. Как тебе будет угодно, Джон».
Прикол в том, что почти в самом начале турне мы отыграли пробный концерт в Австрии, а на следующий день выступили на фестивале на острове Уайт. Роттен вдруг решил поменять список песен, им с Куки эта идея понравилась, и обстановка тут же накалилась. Это было всего лишь второе выступление тура, а впереди еще тридцать два концерта. На тот момент я всерьез подумывал о том, чтобы просто свалить. Я задавался вопросом, можно ли съебать с тура, притворившись, что на сцене травмировал спину. Я, кстати, даже кое у кого спросил, как сделать липовую травму спины, но чтобы было официально и похоже на правду. Надо было сразу обращаться к футболистам английской премьер-лиги.
Я знаю, что предал бы фанатов, которые хотели нас увидеть, но не покидала мысль о том, что впереди еще несколько месяцев невыносимых гастролей, где Джонни все контролирует. Я пребывал в настоящем аду. Разумеется, когда настал кризис, я не смог справиться. И хорошо, что не смог, потому что, пусть все мои предсказания о том, как пройдет этот тур, практически сбылись, концерт в «Хаммерсмите», можно сказать, стоил тех мучений.
Было охуительно, потому что для меня «Хаммерсмит» – историческое место. Сколько всего было в этом легендарном зале. Необычно думать о том, что я видел там выступления Боуи и Mott the Hoople (когда стащил оборудование Боуи). Но я больше не был тем мальчишкой, который ошивался на крыше, словно Призрак оперы, – теперь я сам выступал на сцене и стоял именно там, где Эриел Бендер. Было необычно идти по коридорам и раздевалкам. За тридцать лет с тех пор, как я влезал в них с черного входа, они мало чем изменились; теперь это обычные чистые небольшие комнаты, никакой магии и чуда. Но в целом вечер был невероятным, фактически все вернулось на круги своя, и теперь я выступал трезвым, мы играли наши песни для публики, которая реально хотела их услышать.
Но всегда сложно прочувствовать и впитать значимость события, когда находишься непосредственно в центре происходящего, и я фактически был одурманен атмосферой. Это было за день до моего дня варенья, и Роттен снова попросил зал спеть, отчего я был тронут. От этого вечер стал еще более особенным. Помню, мы исполняли «No Feelings», и Куки опоздал со вступлением, все стало напоминать какую-то кашу – может быть, нас действительно переполняли эмоции. И после концерта я почувствовал удовлетворение. Мы с Куки даже пошли в паб в конце дороги рядом с его домом и зависли на несколько часов – это местный паб его отца.
Это был бы идеальный способ завершить тур. Потрясающий концерт – очень значимый для меня, и хотелось бы прекратить все прямо там и поехать домой. К сожалению, спустя несколько дней предстояло отыграть еще один паршивый концерт в таком месте Испании, жители которого даже не хотят называть себя испанцами. Концовку моей сказки подпортили баски… и это после всего, что я для них сделал!
Глава 30. Хочешь жить – умей вертеться
Многим музыкантам тяжело адаптироваться к обычной жизни, когда они возвращаются после долгих гастролей, вроде нашего летнего тура 2008 года. И, помимо обычной дезориентации, нас ждал неприятный финансовый сюрприз. С трехмесячного тура мы должны были заработать много денег – я снимал квартиру возле Гайд-Парка в Найтсбридже и все лето жил на широкую ногу, ожидая получить нормальную сумму. К сожалению, оказалось, что горшочек с золотом на самом деле полон дерьма.
Пока мы гастролировали, мировая экономика накрылась медным тазом – мы рассчитывали на одну сумму, а получили совершенно другую. Банкиры конкретно нам поднасрали; оказалось, что и правда нет лучше нот, чем пачка банкнот. Вот тебе и месть за судебные разбирательства! К счастью, дома меня ждала работа.
Ладно, ежедневно в течение пары часов врубать пластинки на радио, может быть, и не напряжно, но это самое близкое к тому, что я называю обычной работой с девяти до пяти. На тот момент любое занятие – и отсутствие Роттена поблизости – уже было праздником. Если пришлось выбирать между гастролями с Pistols или повешением на Тайберн[154], где толпа кидала бы в меня капусту, я бы без раздумий выбрал капусту. Поэтому возможность заниматься интересным делом, да еще и успешно, стала приятным бонусом.
Передача появилась, по сути, совершенно случайным образом. Поскольку радиостанция Инди 103.1 FM, на которой идет программа, только вышла в эфир, и руководители пытались придумать что-нибудь необычное, нам предоставили немало свободы. Радио начало вещать на Рождество 2003 года, и сначала я настроился на волну как слушатель, ехал в машине, и мне понравилось, что крутят Buzzcocks и даже Sex Pistols, которые в эфире были редкостью (да и сейчас, за исключением моего шоу), потому что такую музыку почему-то не считают классическим роком. Прошла всего пара недель, и мне позвонили с предложением вести свою передачу. Не знаю, как на меня вышли, – наверное, это судьба.
Поначалу это было похоже на посмешище. Я понятия не имел, что говорить и делать. Наверное, есть определенный шарм, когда взрослый мужик пытается удержаться на плаву в дырявом ведре на очень гладких радиоволнах Лос-Анджелеса. Возможно, кому-то понравилось, что этот клоун пердит и рыгает в эфире, делает долгие паузы, при этом включает любую музыку, какую захочет. Потребовалось некоторое время, чтобы войти в ритм и понять, какой я хочу видеть свою программу, но с первого же дня меня всячески поддерживали.
Я впервые встретился с Дэвидом Боуи в Лос-Анджелесе на его выступлении, вечером перед моим первым эфиром, и сказал, что буду крутить его пластинки. Он ответил: «Круто, потому что больше никому это, блядь, не надо». Поэтому это уж точно был не я, кто считал, что радиоэфир Южной Калифорнии слишком ограниченный. Даже несмотря на то, что у станции был слабый сигнал, любителям музыки моя программа реально зашла, и я довольно быстро понял, как вести эфир. Полагаю, здесь помог опыт выступлений в программе «Двенадцать шагов», когда я исповедовался на публике, и я умел расположить собеседника, чтобы вытащить из него самое лучшее и интересное.
Я никогда не хотел быть диджеем, который намеренно пытается заставить гостей чувствовать себя некомфортно. Иногда я, возможно, говорю нечто шокирующее, но провокации в эфире – не моя тема. Гораздо больше человек способен дать и рассказать, когда расслаблен. Потому что гости знают, что ты приглашаешь их не для того, чтобы выставить идиотами, и больше шансов, что они почувствуют себя расслабленно и расскажут что-то интересное, а не будут грузить обычной рекламной рутиной. Еще мне нравится, что я могу отдать должок группам, у которых воровал аппаратуру, и простым слушателям.