Не знаю, что потом с ним стало – закрыли его за такое дерьмо или нет, – но все в районе знали, кто он такой. Уже позже, когда я подружился с Полом «Куки» Куком, оказалось, что он тоже о нем знал, правда, я никогда не рассказывал Полу о своих приключениях. Да я, если честно, никогда не говорил об этом на публике – и едва ли кому-то при личной беседе. Можно сказать, ты стал очевидцем сенсационного признания.
Приходилось о многом умаличвать, а мне было всего лишь одиннадцать. А если учесть, что я еще и читать да писать толком не умею, неудивительно, что в средней школе у меня не задалось. Я пришел в общеобразовательную школу для мальчиков имени Сэра Кристофера Рена на Блумфонтейн-авеню в Уайт-Сити, и меня сразу же определили в класс дебилов.
Но мое главное опасение на тот момент было у меня в штанах. Я почему-то стал одержим унизительной идеей, что у меня маленький член и на лобке не растет мотня. В подростковый период тело каждого подростка развивается индивидуально. И я уж точно с самого начала не был половозрелым юношей, еще больше напрягало то, что я был на год старше остальных. В душевой я видел ребят с большими болтами и волосатыми лобками и считал себя каким-то недоразвитым идиотом. Меня настолько беспокоил этот вопрос, что становилось не по себе при мысли о том, что после физкультуры придется вместе со всеми идти в душ. Я до смерти боялся, что кто-нибудь увидит мой стручок. Доходило до того, что я принимал душ, не снимая трусов, а всем говорил, что у меня раздражение, вместо того чтобы трезво взглянуть на ситуацию.
Разумеется, все это было лишь самовнушением. Если бы я встал под душ, показав, как и все вокруг, свою сосиску и два сырых яичка, никто бы мне не сказал: «Ха-ха, только взгляни на себя!» Но, полагаю, таким образом я лишь показывал, насколько сильно зациклен на этих деталях, и фактически занимался саморазрушением. Не сказать, что я был одним из задротов. Возможно, мои коллеги-пловцы, находящиеся со мной на дне, решили бы, что я современный чувак и в теме, и, будь ты сейчас здесь, рядом со мной, я бы с радостью показал тебе член, чтобы ты убедился, что он как минимум нормального размера – если не сказать весьма внушительного.
Теперь-то я понимаю, что стыдился собственного тела, вероятно, из-за случая с отчимом, а потом и встречи с педофилом. Но тогда мне и в голову такое не могло прийти. Как бы там ни было, учеба накрылась медным тазом. В понедельник я приходил в школу и думал: «Блядь, через пять дней придется идти в душ», и любой малейший шанс сконцентрироваться на том, что происходит на уроке, тут же улетучивался.
В итоге все это привело к тому, что я начал комплексовать. Случаи с насилием лишили меня возможности быть на равных с остальными. Я чувствовал себя неудачником. И казалось, что от этого ощущения не убежать ни в школе, ни, разумеется, дома, и все то дерьмо, которым с тех пор я стал заниматься – воровать, бухать, принимать наркотики, трахать телок, – фактически было попыткой избавиться от чувства дискомфорта. Я просто искал способ почувствовать себя хорошо и комфортно, и мне было плевать, если я кому-то при этом делал больно.
Был бы я паинькой, если бы отчим не протянул мне «руку помощи»? (Ну, на самом деле, руку помощи ему протянул я, если ты понял, о чем я.) Возможно, нет. Но я и прежде не был отпетым хулиганом. Если я что-нибудь и подрезал, то какую-нибудь мелочь – не сравнить с тем юным преступником из Западного Лондона, которым я скоро стану.
Я часто задавался вопросом: а было бы все иначе, если бы я смог рассказать всем, что со мной случилось? Мама понятия не имела – Рон, ясен хер, не собирался ей трепать, и не то чтобы я пытался ей об этом рассказать, а она меня затыкала. Возможно, заткнула бы, но я совершенно точно не могу ее винить, когда и сам не дал ей шанса доказать, что это неправильно. Я знаю, с тех самых пор она заметила перемену в моем настроении, потому что упомянула об этом в интервью, которое несколько лет спустя давала для книги про Sex Pistols, но сказала лишь, что я «казался каким-то чересчур расстроенным» из-за того, что у нее случился выкидыш. Ох, если бы все было так просто, мама!
Не буду отрицать, что многие годы был сильно зол на маму и отчима, но сейчас не испытываю к маме ненависти. Если бы я не встал у нее на пути, она бы, возможно, нашла кого-нибудь получше, чем Рон. Ведь одинокой женщине с ребенком выбирать не приходится – берешь что есть, разве нет? И вот появился этот мудак, и она им довольствовалась – я ее за это не виню. И если бы у меня было безопасное укрытие, где я мог бы зализать раны, то не появилось бы мотивации и желания отправиться на поиски приключений, чтобы забыть весь этот кошмар.
Когда заходит речь о том, что сформировало во мне личность, множество триумфов и побед стали возможны благодаря провалам и трагедиям, и это странно, когда начинаешь думать о божьем промысле и прочей ерунде. Какой-то боженька на голову отмороженный, раз он сказал: «Давайте унизим этого парнишку, чтобы потом он съехал с катушек и сколотил группу». Но по прошествии лет я искренне верю, что кто-то или что-то – Бог, судьба, называй как хочешь, – безусловно, протянуло мне руку помощи, дав зацепиться за музыку. Без нее меня на полном серьезе могло просто смыть потоком дерьма, в котором я жил.
Прямо в тот мрачный период на Бенбоу-роуд я услышал приятный шум, доносившийся из соседского окна. У парня имелся небольшой проигрыватель фирмы Dansette, на котором он крутил «сорокапятку»[20] Джими Хендрикса Purple Haze. И пусть со стороны, наверное, напоминало какое-то дребезжание, но эта музыка реально говорила со мной. Я не про слова песни – тексты меня вообще никогда не волновали и не волнуют по сей день, – а про восприятие самой музыки и то, как здорово все сочеталось.
Музыка цепляла и была мощной, и мне понравилась синкопа[21] гитары Хендрикса. Настолько вкатило, что я запретил соседям выключать. Просто вышел на улицу, встал перед их окном и крикнул: «Врубите-ка еще раз! Включите снова!», пока не свел их с ума. В этот момент я даже не мечтал попытаться стать выдающимся гитаристом, но одно понял точно: требовался выход эмоциям, и музыка даст мне такую возможность.
Глава 5. Бритоголовые идут
Суровая правда жизни заключалась в том, что я не хотел оставаться под одной крышей с отчимом, поэтому, в отличие от сверстников, я еще сильнее стремился к нормальной жизни и готов был далеко зайти, чтобы испытать приятные эмоции. По сути, я просто уносил ноги, но, как только начал ездить на автобусе или метро в Вест-Энд, мне стало в кайф исследовать город самому.
Я был еще совсем зеленым, и, учитывая мою якобы сногсшибательную привлекательность (перед которой невозможно устоять), если верить обществу педофилов, мне, возможно, еще повезло, что меня не закинули в фургон и не отвезли в Dolphin Square[22], где меня бы отымел какой-нибудь злоебучий депутат партии тори, а потом убил. И неважно, идет речь об английском истеблишменте – и даже если полиция не верит, некоторые до сих пор считают, что в этом месте убивают детишек, но потом все замалчивается – или же о Джимми Сэвиле[23], домогавшемся своих невинных жертв в гримерной Top of the Pops. Понадобились годы, чтобы всплыла вся правда о том, какое огромное количество влиятельных педофилов творили бесчинства в Лондоне. Я по-прежнему считаю, что проблема была затронута лишь поверхностно.
Оказалось, худшее, что случилось со мной во время первых поездок в Вест-Энд, – это развод. Я про уличных аферистов, сыгравших со мной в наперстки. Эта мафия всегда работает сообща, заставляя тебя выложить бабки, которые ты больше не увидишь, но, если ты настолько наивный, каким был я, ты ведь даже не врубаешься. Я до сих пор отлично помню, насколько был уверен, под каким стаканом находится кубик, – голову готов был дать на отсечение, что выиграю, и, когда эти хуилы забрали мои бабки, я не мог отделаться от ощущения, что меня здорово поимели.
Странно, наверное, что это слово первым пришло мне в голову, хотя бывали ситуации, где оно было куда уместнее. Но если подумать, то здесь нет ничего странного, потому что иногда лучше всего просто не лезть куда не просят. И я пиздец как расстроился из-за того, что проебал деньги. Может быть, было не больше червонца – что для того времени немало, – и, зная, что он достался мне нечестным путем, было обидно еще больше.
Мне даже в голову не приходило, что именно так чувствовали себя мои невинные жертвы, которых я сам безбожно обчищал. Меня заботило лишь то, как впредь не повестись на такой дешевый развод. Все же я был еще совсем мальчишкой, и мне было далеко до заматеревшего преступника, которым я стал позже, но тот случай послужил мне уроком – отпустить ситуацию, зная, что меня знатно поимели.
Глядя на предметы, которые я воровал, можно понять, что я все еще был ребенком. Одним из первых моих трофеев стала игрушечная железная дорога. Я приходил в Hamleys, огромный магазин игрушек на Риджент-стрит[24], и выходил оттуда с потрясающей железной дорогой, которую мне иногда позволяли разложить на полу в гостиной квартиры на Бенбоу-роуд. Я обожал маленькие детальки от двигателя, и здорово, что достаточно открыть упаковку, и вот они. Это не модельки самолетов Airfix, которые мне хотелось иметь уже в собранном виде – какой-нибудь истребитель или бомбардировщик Второй мировой, – однако из-за отсутствия концентрации внимания мне тупо не хватало терпения их собрать. Ну, я пару раз пробовал, но это скорее напоминало самолет, потерпевший крушение.
К тому же я не мог прочитать инструкцию, но главная причина состояла в том, что я не понимал, как можно откладывать удовольствие. Почему я должен тратить недели или месяцы, скрупулезно пытаясь собрать модель, если можно просто пойти и что-нибудь стащить, где вся работа уже сделана за тебя?