Во время второго важного преступления мной также двигало сиюминутное удовольствие – я о том, что поначалу угонял велики. На Патни-роуд, чуть южнее Темзы, был крутой магазин велосипедов – кажется, назывался он «У Холдсворта». Я шел через мост Хаммерсмит[25], поворачивал налево на набережную, шел до Патни, затем сворачивал направо и выходил практически к самому магазину. Стоял и ждал, пока какой-нибудь паренек припаркует навороченный велик и зайдет внутрь, и, если велик не привязан, я успевал запрыгнуть на него и умчать по этой дороге. Никто даже понять не успевал, что случилось.
Мне удавалось угнать вполне неплохие велики. Я держал их в угольном бункере в подвале на Бенбоу-роуд. Но довольно быстро я из этого вырос, поумнел – и стал угонять мопеды. Проще простого – давишь на педаль, и он уже завелся. Ох, и не сосчитать, сколько раз я промчался по набережной. Как-то раз меня даже преследовал полицейский, а со мной сзади ехал кто-то еще – не помню кто.
В начале преступной карьеры я мог похвастаться внушительным рекордом – меня ни разу не поймали. Однажды, когда мне все еще было не больше двенадцати, я занимался мелкой кражей в универмаге Selfridges – еще одно мое любимое местечко в Вест-Энде, – как вдруг услышал, что ко мне обращаются: «Эй, малец!» Я думал, меня поймали с поличным, но постепенно понял, что мужик всего лишь хочет, чтобы милый радостный паренек показал для газетной статьи какую-нибудь игрушку. Называлась эта хрень «Джонни Астро», и нужно было с помощью воздуха вентилятора поместить шарик на поверхность луны. В книге есть фотка. Обрати внимание на подозрительный взгляд, потому что я до сих пор не верил, что вышел сухим из воды. Приятным бонусом стало присутствие этой фотки в газете Sun. Мое первое (и далеко не последнее) появление в бульварной прессе.
Фотограф понятия не имел, с каким жуликом имеет дело. Наверное, если ты не матерый воришка, то наивно полагаешь, что милые детишки на такое не способны. Я вмиг просекаю, что кто-то что-то замышляет, – недаром есть замечательная поговорка: «Рыбак рыбака видит издалека». Лучше и не скажешь. И это применительно не только к ворам: то же самое касается и нариков. Если ты под кайфом, меня не проведешь, потому что я сам через это проходил. Тот еще геморрой, и хоть я больше этим и не занимаюсь, но мыслям не прикажешь. Невозможно расслабиться, потому что нужно держать ухо востро – к примеру, я никогда ничего не оставлял в гримерной на концерте, если поблизости есть такой же, как я, – какой-нибудь ушлый Стив Джонс. Полагаю, в этом есть своя справедливость.
Мой друг Пол Кук – отныне буду называть его Куки, ни к чему эти формальности после стольких лет – говорит, как только мы стали корешами, он первым делом заметил, что я всегда «тайком прятал велики в подвале». Наши дорожки не раз пересекались, когда мы были пацанами и ходили в разные начальные школы. Наши мамы, видимо, были знакомы, потому что махали друг другу через дорогу. Я так и не понял, как это произошло. Но дальше «привет» никогда не заходило.
Как только мы оба перешли в среднюю школу, потребовалось некоторое время, чтобы лучше друг друга узнать, потому что мы с Куки учились в разных классах. Я учился с долбоебами, а он – с отличниками. Но мы с ним сошлись, потому что оба были скинхедами.
Многие за годы говорили, что мы с Куки прекрасно друг друга дополняем, и, полагаю, так и есть. Во-первых, он – Рак, а я – Дева. Не то чтобы мы парились из-за этой херни, когда учились в школе, но фактически это означает, что он довольно спокойный и надежный, а я немного чокнутый. Когда мы с ним попадали в неприятности, я всегда был зачинщиком, а он просто наблюдал. Куки не видел необходимости воровать – у него не было ни потребности, ни желания, – но ради прикола ему нравилось таскаться за мной, желая посмотреть, что же будет.
Если бы чьи-то предки увидели, что их сын связался с таким сорванцом, как я, то попытались бы пресечь такую дружбу, но родители Пола были не такими. Никогда мне не высказывали. Приняли в свой дом и показали, что такое покой и гармония. У Пола была очень любящая семья – папа, мама, сестра у него были замечательные и все жили дружно. Иногда к ним даже приходили друзья посмотреть телик, настолько они были компанейскими.
Помимо дома Куки, после обеда в субботу я также любил ходить на футбольные матчи «Куинз Парк Рейнджерс»[26], и это еще одно место, где я чувствовал себя в безопасности. Дорога до стадиона «Лофтус Роуд» занимала пять минут. Туда ходили многие дети из школы Кристофера Рена, вот и я решил за компанию. Иногда ездил на выездные матчи в Фулхэм или Челси – за «синих» я теперь болею. Полагаю, это норма среди тех, кто живет на Кингс-роуд[27].
Когда я был совсем мелким, то ходил на футбол, но как только Англию захлестнула культура скинхедов, все стали ходить на стадион, чтобы после матча немного похулиганить. Несколько раз мы заходили в какой-нибудь магазин на рынке Шепердс Буш и пиздили футболки Ben Sherman[28]. Я гордился количеством рубашек, которые мне удалось «приобрести» за годы. Кажется, я собрал тринадцать, что для паренька моего возраста было немало – уж точно больше, чем у друзей.
Было здорово чувствовать себя в коллективе. Мне нравился дух товарищества, совместные тусовки с толпой ребят, пусть даже я их не знал и видел только на матче. Я настолько привык быть сам по себе, что здорово было наконец стать частью коллектива. Я и с приятелями из школы ходил. У нас была своя группировка: я, Куки, Стивен Хейс, Джимми Маккен и Алекс Холл. Но насилие и агрессию я не любил. Может быть, на несколько минут вбил себе в башку, что это моя тема, – но нет. Не в моем характере. В то время много всякого дерьма творилось, но когда тебе всего двенадцать, ты не в первых рядах, да никто от тебя этого и не ждет – скорее, стоишь где-нибудь в конце толпы и орешь: «Давайте, парни, накостыляем им!»
Я совершенно не горел желанием становиться лидером какой-нибудь хулиганской фирмы, но всегда хотел одеваться как главарь. Вот почему мне нравилось уезжать на несколько километров от города в «Лигу плюща» в Ричмонде. Даже будучи двенадцатилетним мальчишкой, я ездил на другой край света (разве не там находится Ричмонд?), чтобы прикупить крутые шмотки. Я бы и сейчас так делал, спустя почти пятьдесят лет. Как видно из названия, «Лига плюща»[29] был американским магазинчиком, где продавались шмотки для учащихся или выпускников вузов – такую одежду носили парни из Beach Boys, клетчатые тенниски с брюками Levi’s и заебатыми брогами[30]. Даже если размер великоват, я готов был терпеть мозоли, лишь бы выглядеть как подобает.
У меня были модные шмотки. Многие скинхеды ни черта не разбирались; носили какое-нибудь отвратительное старое тряпье. Что же касалось одежды – я был снобом. Если ты не мог пояснить за шмот, мне с тобой ловить нечего; если на тебе была рубашка Brutus, или джинсы не фирмы Levi’s, или же бакенбарды (хотя к ним претензий нет, потому что сам я был еще слишком юн и они у меня не росли), тогда проходи мимо. Точно так же, если ты видел ребят, одетых «по фирмé», то сразу же братался с ними, потому что знал, что они в теме.
Разумеется, не все такие. На самом деле подавляющее большинство плевать на все это хотели, и чем дольше существует какое-нибудь молодежное движение, тем больше им начинают увлекаться те, кому срать на эстетику. То же самое, естественно, случилось и со скинхедами, и это движение почему-то позже стали ассоциировать с панками. Все началось с того, что молодежь пыталась выглядеть не как все, выделяясь из общей серой массы, но потом все переросло в униформу из кожаных курток и джинсов, и больше никто не вкладывал в это никакого смысла.
Особенно это стало заметно, когда моду подхватили американцы. Мне кажется, заморачиваться всякими атрибутами моды – типично английская тема. Я так, честно говоря, и не смог разобраться, в чем дело, но думаю, все началось с модников (тедди-боев), а с появлением модов[31] и скинхедов стало еще строже. И продолжилось в восьмидесятых с «фирмачами»[32] – футбольными хулиганами, которые одевались модно и дорого, когда на троне восседала Маргарет Тэтчер. Во всем этом чванстве присутствует чуть ли не элемент гейства – мол, ты показываешь свое лицо и должен носить определенную одежду и стрижку, а если выглядишь дерьмово – значит, ты полный мудак. Но мне все же кажется, что это скорее классовая тема, нежели гендерная.
Возможно, это вполне связано с тем, как воспитывались в британской классовой системе. Если ты был из рабочего класса, тебе с детства внушали, что ты должен знать свое место, и единственным способом сбежать от этого было придерживаться другой системы ценностей, которая позволяла тебе стать представителем собственной модной аристократии. Вот почему американцы так и не врубились, когда пытались перенять нашу культуру, потому что у них не было условностей, которым надо противостоять.
Мне вполне было достаточно нормальной дубленки или длинного кашемирового пальто Crombie, чтобы чувствовать себя комфортно. Благодаря таким мелочам тебя считали успешным. Прекрасным примером этого были двухцветные брючные костюмы. Немногие из нас стремились устроиться на работу, где требовался строгий стиль в одежде, но мы могли пойти к «Стюарту» на Аксбридж-роуд – мелкому еврейскому портному, который понял, что на шмотках можно неплохо заработать – и за червонец попросить пошить. Каждый скинхед с моего района должен был пройти этот обряд посвящения. Ты приезжал, портной делал замеры и говорил: «Заходи, мой мальчик…» Наверное, он поверить не мог своему счастью.