– Что, черт побери, на тебе надето?
Я тут же понимаю, что допустила ошибку. Хотела хорошо выглядеть в суде – а кто бы не хотел? – но самые модные платья у меня без бретелек. То, которое я надевала на весенний школьный бал, и ярко-розовое, с накладными плечами, которое меня заставили напялить на ретро-свадьбу сестры Джо в стиле восьмидесятых. Мама настояла подшить платье до колен, чтобы я могла еще его надеть. Хотя единственное место, куда, на мой взгляд, можно в нем явиться, – это костюмированный бал по мотивам подросткового сериала «Спасенный звонком».
– Ты похожа на фанатку Пэт Бенатар, – говорит Дэнни.
– Прямо в точку, – изумленно отвечаю я. Пристегиваюсь ремнем и закрываю лицо руками, когда мы проезжаем мимо мамы, стоящей на автобусной остановке.
– Как я понимаю, твоя мама понятия не имеет о том, что ты задумала, – говорит он.
Мне кажется, что мама слишком занята тем, чтобы защитить моего брата, где бы он ни находился, и даже не заметит, как я покинула свою комнату.
– Ты должна понимать вот что, – продолжает прокурор. – Именно ты настаиваешь на том, чтобы было предъявлено обвинение в покушении на убийство, а это значит, что оно должно содержать три признака: злой умысел, преднамеренность и намерение убить. Мы не должны доказывать это присяжным, но обязаны расставить точки так, чтобы они смогли воссоздать всю картину. Если этих трех признаков нет – это не убийство. Ты понимаешь, о чем я веду речь?
Я смотрю на него. Важно не то, что он говорит, а о чем молчит.
– Я сделаю все, что потребуется, чтобы продлить жизнь отца.
Он бросает на меня удовлетворенный взгляд и кивает.
– Можно вопрос? – спрашиваю я. – Почему вы передумали?
– Вчера мне позвонила сестра. Она была очень расстроена происшествием на работе. – Он обхватывает руль рукой. – Оказывается, какой-то мужчина взбесился в палате своего отца – в той самой палате, где она стояла у аппарата искусственной вентиляции легких. – Он смотрит на меня. – Она и есть та медсестра, которую оттолкнул с дороги твой брат.
Я ожидаю увидеть внушительный, облицованный деревянными панелями зал суда с высокой скамьей, на которой председательствует седовласый судья. И крайне удивлена, увидев, что присяжные – это группа обычных людей в джинсах и свитерах, которые сидят вокруг стола в комнате без окон.
Я тут же пытаюсь натянуть свитер на свое слишком модное розовое платье.
На столе лежит диктофон, от чего я начинаю еще больше нервничать, но потом, как и учил Дэнни Бойл, сосредоточиваю все внимание на прокуроре.
– Это Кара Уоррен, – представляет он меня группе собравшихся. – Кто-нибудь знаком со свидетельницей?
Люди у стола отрицательно качают головами. Блондинка со стрижкой паж (ее челка ниспадает наискось к подбородку) напоминает мою учительницу. Она встает и протягивает мне Библию.
– Поднимите правую руку… – велит она и тут же понимает, что у меня правая рука в гипсе. Раздается неловкий смешок. – Поднимите левую руку и повторяйте за мной…
Эта часть совсем как показывают по телевизору: я клянусь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, да поможет мне Господь.
– Кара, – просит Дэнни, – назови, пожалуйста, свою фамилию и адрес.
– Кара Уоррен. Нью-Гэмпшир, Бересфорд, Статлер-хилл, сорок шесть, – отвечаю я.
– С кем ты живешь?
– С папой. Жила.
Окружной прокурор указывает на мою руку.
– Мы видим, что у тебя рука забинтована. Что произошло?
– Мы с папой попали в серьезную аварию неделю назад, – объясняю я присяжным. – Я сломала лопатку. Мой отец до сих пор без сознания.
– Лежит в коме?
– В вегетативном состоянии, как называют это врачи.
– У тебя есть другие родственники?
– Мама. Она вышла замуж второй раз. И брат, которого я не видела шесть лет. Он живет в Таиланде, но когда папа пострадал, мама позвонила брату, и он вернулся домой.
– Какие у тебя отношения с братом? – спрашивает Дэнни.
– Какие могут быть отношения! – равнодушно отвечаю я. – Он уехал и не захотел ни с кем из нас общаться.
– Как давно ваш отец в больнице?
– Восемь дней.
– И какие прогнозы делают врачи?
– Еще рано о чем-то говорить, – отвечаю я. Разве я не права?
– Вы с братом обсуждали ситуацию с отцом?
Неожиданно в желудке поселяется пустота.
– Да, – отвечаю я, и, помимо моего желания, на глаза наворачиваются слезы. – Мой брат просто хочет, чтобы все поскорее закончилось. Он считает, что конец один. Но я… я хочу, чтобы отец жил долго и доказал брату, как он ошибается!
– Отец общался с твоим братом за эти шесть лет, что он жил в Таиланде?
– Нет, – отвечаю я.
– Он когда-нибудь вспоминал твоего брата?
– Нет. Они крупно поссорились. Поэтому брат и уехал.
– А ты, Кара, поддерживала связь с братом? – продолжает задавать вопросы Дэнни.
– Нет.
Я смотрю на одну из присяжных. Она качает головой. Интересно, она так реагирует на отъезд Эдварда или на мое нежелание общаться с ним?
– Вчера ты рассказала мне кое о чем очень печальном, – говорит прокурор.
– Да.
– Можешь поведать присяжным, что же произошло?
Мы репетировали это в машине. Если честно, шестнадцать раз.
– Мой брат принял решение отключить отца от аппарата искусственной вентиляции легких, не спросив моего мнения. Я случайно узнала об этом и побежала вниз, в палату отца. – Я отчетливо слышу, как будто все происходит прямо сейчас, как пищит аппарат, когда брат выдергивает штепсель из розетки. – Там находились врачи, медсестры, больничный юрист и какие-то не знакомые мне люди – все сгрудились вокруг кровати отца. Брат тоже был там. Я стала кричать, чтобы они остановились, чтобы не убивали отца, – и все замерли. Все, за исключением моего брата. Он нагнулся, делая вид, что переводит дыхание, и выдернул штепсель от аппарата из розетки в стене.
Я замолкаю и обвожу взглядом стол. Лица присяжных напоминают воздушные шарики, такие же гладкие и непроницаемые. Я тут же вспоминаю, о чем говорил Дэнни в машине – о трех признаках убийства: преднамеренность, намерение убить и злой умысел. Ясно, что брат планировал это заранее, – в противном случае он не стал бы созывать врачей и медсестер. Также понятно, что он хотел убить отца. Камень преткновения – злой умысел.
Вспоминаю о том, что поклялась говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. С другой стороны, я же правую руку не поднимала. Рассуждая логически, и не могла поднять. Следовательно, моя клятва сродни невинной лжи маме, когда скрещиваешь пальцы за спиной: что ты почистил зубы, погулял с собакой, не засунул пустой пакет из-под молока назад в холодильник…
Это на самом деле не является ложью, если цель оправдывает средства? Если благодаря этому у моего отца появится шанс поправиться? К тому времени, как выяснится, что я приукрасила правду, отцу будет подарено несколько часов, несколько дней жизни.
– Он выдернул штепсель из стены, – повторяю я, – и закричал: «Сдохни, ублюдок!»
При этих словах одна из присяжных прикрывает рот рукой, как будто это она кричала.
– Кто-то схватил брата, – продолжаю я. – А медсестра снова воткнула штепсель в розетку. Врачи до сих пор не могут определить, какой вред был причинен здоровью отца, пока он находился без кислорода.
– Правильно будет сказать, что между твоим отцом и братом были натянутые отношения?
– Абсолютно правильно, – подтверждаю я.
– Кара, а тебе известна причина?
Я качаю головой.
– Знаю, что они крупно поссорились, когда мне было всего одиннадцать. Настолько крупно, что Эдвард собрал вещи и уехал. И больше с отцом не общался.
– Когда твой брат назвал отца ублюдком, он был зол, не так ли?
Я киваю:
– Да.
– У тебя нет сомнения, что он намеревался убить отца, верно? – спрашивает Дэнни.
Я смотрю ему прямо в глаза.
– Ни капли! Я ни капли не сомневаюсь, что если представится возможность, то он повторит попытку.
В неволе волки живут одиннадцать-двенадцать лет, хотя я слышал о животных, доживающих до более преклонного возраста. В дикой природе, однако, волку повезет, если он доживет до шести. Объем опыта и знаний у волка незаменим, именно поэтому альфа-самка бо́льшую часть времени остается в логове рядом с волчатами, отправляя остальных членов стаи нести дозор, охотиться и охранять. Именно поэтому, когда умирает альфа-самка, так много стай распадаются. Как будто центральную нервную систему внезапно отключили от мозга.
И что же происходит, когда погибает альфа-самка?
Можно подумать, что кто-то из самой стаи – возможно, бета-или омега-волк – займет место бывшего вожака. Но в мире волков по-другому. В дикой природе начинается процесс вербовки. Одинокие волки слышат призыв, который дает знать, что в стае появилось вакантное место. Кандидатам устроят проверку, чтобы убедиться, что избранный является самым умным, надежным и способным защитить семью.
В неволе, естественно, такой вербовки извне не случается. Вместо этого животное, занимающее среднюю или нижнюю ступень, которое по природе своей является подозрительным и осторожным, берет на себя роль того, кто принимает решения. Что приводит к беде.
Время от времени показывают документальные фильмы, в которых волки низшего ранга каким-то образом оказываются во главе стаи – омега получает пост альфа. Если честно, я в это не верю. Я думаю, что на самом деле те, кто снимает эти фильмы, изначально неверно определили роль волка в стае. Например, альфа-волк для человека с улицы обычно видится самоуверенным, осуществляющим контроль и влиятельным. Однако в мире волков такому описанию соответствуют бета-волки. Более того, омега-волка – находящееся на нижней ступени, робкое, нервное животное – можно спутать с волком, который держится позади стаи. Он осторожен, защищает себя, пытается увидеть всю картину целиком.
Другими словами: в дикой природе сказок не существует, нет никаких историй о Золушке. Омега-волк, который, как кажется, занял высшую ступень в стае, на самом деле всегда был альфой.