Я практически уверен, что слышу комментарий Дэнни Бойла: «Ожидая удобного случая…»
– Эдвард Уоррен вернулся сюда, потому что любит отца и беспокоится о его здоровье. Он не испытывает к отцу враждебности, он только хочет исполнить его волю – сделать так, как просил Люк Уоррен. У Эдварда нет никаких мотивов, никаких финансовых выгод от смерти отца. Если мистер Бойл опасается, что Эдвард улетит из страны, мы с радостью отдадим его паспорт и не возражаем против того, что он будет каждую неделю отмечаться в участке. И мы согласны на любые другие условия, которые выдвинет суд.
– Ваша честь, – говорит Бойл, – обвинение просило бы суд принять во внимание то, что есть те, которых необходимо защитить от гнева Эдварда Уоррена, – в особенности Люка Уоррена и его дочь Кару.
Судья смотрит на меня, потом на Бойла.
– Я отпускаю подсудимого под залог в пятьдесят тысяч долларов при условии, что он оставит в залог паспорт, пройдет освидетельствование психиатра и не станет искать встреч с отцом и сестрой. Каждый четверг он должен отмечаться в отделе пробации. Следующее дело!
Пока секретарь вызывает следующих адвокатов, я встаю.
– Прости, Дэнни, что тебе не удалось получить то, чего хотелось, – говорю я. – Особенно учитывая то, что ты привел с собой публику.
Он защелкивает портфель и пожимает плечами.
– Увидимся в суде, Джо.
Пятнадцать минут спустя я подписываю все необходимые бумаги, чтобы Эдварда освободили. Он зарывается в клетчатую куртку отца, постоянно застегивает ее и расстегивает – некий метод успокоения.
– Куда мы сейчас идем?
– Не мы, а я, – отвечаю я, поворачивая за угол.
Дэнни Бойл стоит в коридоре и дает интервью шести-семи телевизионным корреспондентам.
– Не нам решать, какая жизнь достойна продолжения, – напыщенно вещает он. – Разве родители Хелен Келлер считали, что ее жизнь недостойна того, чтобы за нее бороться? А как насчет семьи Стивена Хокинга? Жизнь бесценна. И точка. Можно постоянно обращаться к Библии, чтобы понять, что отнять жизнь у другого – несправедливо и вызывает омерзение. «Не убий!» – цитирует Бойл. – Яснее не скажешь.
Эдвард мгновение недоуменно таращится на него.
– Значит, позволить врачам помогать жить тем, кто жить не должен, – это хорошо, – восклицает он, – а помочь тем, кто не должен умереть, – плохо?
Тяжелые головы камер поворачиваются, чтобы взять в кадр Эдварда.
– Заткнись! – велю я, хватая его за руку.
Но он выше и сильнее и с легкостью стряхивает мою руку.
– Сколько из вас отвозили старое больное животное к ветеринару, чтобы его усыпили, потому что не хотели, чтобы ваш любимец страдал? Вы это тоже называете убийством?
– Эдвард, прекрати болтать! – ору я и изо всех сил тащу его в другую сторону, подальше от улыбающегося Дэнни Бойла.
Еще бы ему не улыбаться! Эдвард только что сравнил своего отца с собакой.
И хотя у меня чешутся руки запереть Эдварда, чтобы он не мог еще больше зарыться в дерьмо, всю обратную дорогу к дому его отца я, «смягчив» наказание, выдаю разгневанную тираду и обещаю, что в следующий раз на людях, если понадобится, заклею ему рот клейкой лентой. Потом еду в больницу и звоню Джорджи, чтобы сообщить, что Эдварда освободили под залог и в настоящее время он в безопасности.
Доктор Сент-Клер сейчас в операционной, и мне велят ждать его в кабинете. Поэтому я беру себе стаканчик кофе и устраиваюсь перед медсестринским постом реанимационного отделения.
– Привет, – улыбаюсь я женщине, тело которой выглядит фундаментальным, как Великая китайская стена. – Похоже, вы тут дежурная.
Она отрывает взгляд от компьютера.
– А вы похожи на представителя фармацевтической компании. Можете оставить свои образцы в ящичке.
– Если откровенно, я адвокат, – говорю я.
– Мои соболезнования.
– Пытаюсь найти медсестру, которая присутствовала в четверг при… неприятном инциденте. Есть шанс, что она получит денежную компенсацию при урегулировании конфликта…
– Логично. Маурин везет. Пока я возилась с тошнотиком из палаты 22-Б, на нее налетают и она кричит от боли в спине. – Медсестра указывает в дальний конец коридора на женщину в медицинском костюме, которая запихивает грязное белье в корзину. – Вот она.
Я шагаю по коридору к женщине.
– Маурин? – спрашиваю я. – Меня зовут Джо Нг. Я адвокат.
– О, хвала Петру! – вздыхает она. – Наверное, вас послал мой брат?
Ее брат, видимо, услышал о том, что произошло, и учуял запах денег. Именно такие, как он, помогают мне зарабатывать на жизнь.
– Да, – лгу я.
– На самом деле я не должна с вами разговаривать. В больнице уверены, что иска не избежать, – говорит Маурин, качая головой. – Но тот бедный мужчина… Он здесь всего шесть дней, а сын уже принимает решение отключить аппарат искусственной вентиляции легких.
– Насколько я понимаю, прогнозы мистера Уоррена не слишком оптимистичны…
– Чудеса случаются, – возражает Маурин. – Я вижу это каждый день.
– Что конкретно здесь произошло?
– Сын подписал все бумаги на передачу донорских органов, и была назначена процедура изъятия. Мы все думали, что он получил согласие сестры. Она несовершеннолетняя, поэтому формально, по закону, не имеет права голоса, но в нашей больнице принято приглашать всех членов семьи перед тем, как отключить систему жизнеобеспечения. Когда юрист больницы поняла, что в данном случае из родственников присутствует только сын, с девушкой решили побеседовать.
– Где вы находились в это время?
– Сидела рядом с аппаратом, – говорит она, вздергивая подбородок. – Я не всегда согласна с решениями, которые принимают некоторые семьи, но моя работа – делать то, что говорят.
– А что делал сын мистера Уоррена?
– Ждал, – отвечает она. – Как и все остальные. Молча. Могу представить, как ему было в этот момент тяжело.
– А потом?
– В палату коршуном влетела девушка. И не успела я понять, что происходит, как сын уже промчался мимо меня и выдернул штепсель из розетки.
– И что он сказал?
– Ничего. – Маурин пожимает плечами. – Все так быстро произошло.
– Вы не слышали, как он кричал: «Сдохни, ублюдок!»?
Она фыркает:
– Думаю, такое я бы запомнила.
– Вы уверены, что не пропустили мимо ушей его слова, потому что он оттолкнул вас с дороги?
– Он ударил меня по ноге, а не по ушам, – отвечает она. – Послушайте, мне нужно работать. И я уже рассказывала об этом на той неделе своему брату.
– Брату?
– Да. – Она закатывает глаза. – Дэнни Бойлу. Ведь это он вас прислал?
Мне говорят, что Дэнни Бойл сейчас берет письменные показания под присягой и не может меня принять без предварительной записи.
– Нет, он захочет меня принять, – настаиваю я, миную секретаршу и открываю все двери поочередно, пока не обнаруживаю зал заседаний. Бойл сидит перед адвокатом с клиентом. Когда Дэнни меня замечает, у него такой вид, как будто он сейчас взорвется.
– Я немного занят, – резко бросает он.
Ко мне уже приближается секретарша.
– Я пыталась его удержать, но…
Я блаженно улыбаюсь.
– А мне кажется, что в интересах самого прокурора Бойла послушать то, что я хочу сказать, – заявляю я. – Учитывая то, что следующим моим шагом будет обращение в прессу.
Губы Бойла растягиваются в злую улыбку.
– Прошу прощения, я на одну минутку, – извиняется он перед клиентом и направляется в свой кабинет. Отпустив секретаршу, он закрывает за нами дверь. – Лучше бы это было что-то важное, Нг, потому что, клянусь, я упеку тебя за решетку, если…
– Дэнни, ты серьезно влип, – перебиваю я. – Значит, «Сдохни, ублюдок!», да?
Он пожимает плечами:
– Так она мне сказала. И подтвердила под присягой.
– А я вот что выяснил: ты разговаривал со своей сестрой и отлично знал, что Эдвард не говорил ничего даже отдаленно похожего на эти слова. И ты намеренно позволил свидетелю выступить с ложными показаниями перед присяжными. Ты, наверное, думаешь, что такое привлекающее внимание дело гарантирует голоса консерваторов и ты опять займешь свое кресло (оно даже остыть не успеет), но большинству избирателей в этой стране хочется знать, что их прокурор – честный и открытый человек, а не проныра, перекручивающий закон в угоду своим политическим амбициям.
– Девочка сама обратилась ко мне, – подчеркивает Бойл. – А не наоборот. Не меня нужно обвинять в том, что она отчаянная лгунья.
Я подхожу и упираюсь пальцем ему в грудь, хотя на голову ниже его.
– Ты когда-нибудь слышал о судебной добросовестности, Дэнни? Ты разговаривал с врачами Люка Уоррена, чтобы убедиться, что Кара на самом деле понимает прогнозы о состоянии ее отца? Ты опрашивал остальных присутствующих в палате, не кого-то из своих родственников, был ли там злой умысел или намерение? Или вы просто решили поверить на слово семнадцатилетней девочке, которая обезумела и доведена до отчаяния попыткой сохранить жизнь отца?
Я достаю из кармана телефон.
– У меня на автодозвоне газета «Юнион лидер», и завтра утром твое имя появится на развороте газет, если не поступишь так, как следует. – Потом устраиваюсь в его кресле. – Собственно, я буду сидеть здесь, пока не узнаю, что ты все исправил.
Он бросает на меня неодобрительный взгляд, подходит к письменному столу, нажимает на кнопку громкой связи, потом набирает номер. К своему удивлению, на другом конце провода я слышу не голос редактора самой большой газеты в Нью-Гэмпшире, а другой, до боли знакомый.
– Кара, – говорит Бойл, когда она отвечает по сотовому, – это Дэнни Бойл.
– Что-то случилось? – спрашивает она.
– Нет, но у меня к тебе очень важный вопрос.
Повисает молчание.
– Да. Хорошо.
– Ты солгала присяжным?
Она захлебывается потоком слов:
– Вы же сами сказали, что я должна заставить их поверить, что поступок был предумышленным, что Эдвард намеревался убить отца и в его действиях был злой умысел! Поэтому я сделала то, что должна была сделать. Я не врала, я только сказала то, что вы мне велели.