И без уговоров смела три полные миски, в то время как я сидел напротив с ужасным прахоком. Пока мы ели, я задавал вопросы – мягко, как при общении с травмированным свидетелем. Кара рассказала, что некоторые одноклассники хотят дружить только из-за знаменитого отца, которого показывают по телевизору, и что проще сидеть в столовой одной, чем пытаться угадать, почему с тобой решили поделиться печеньем «Твин минт». Она рассказала о том, как учительница ошиблась строчкой, проверяя ответы на тест по таблице, и несправедливо снизила всем ученикам оценку. Она сказала, что ужасно хочет мобильный телефон, но мама считает, что ей еще слишком рано его иметь. Еще она втайне считала, что братья Джонас посланы инопланетянами, чтобы оценивать реакции людей. Она поведала, что не особо любит мороженое, но жить не сможет без палочек «Твиззлерс».
Кара вышла из кухни, убежденная, что приятно позавтракала. Но, споласкивая посуду, кастрюли и сковородки, я размышлял о том, что у нас состоялась беседа.
После того как мы с Джорджи поженились и переехали в свой дом, я всегда вставал в воскресенье пораньше и принимался за готовку. Амок трей, ка тиу. Делал десерты типа санкхья лапов и ансом чек. Джорджи спала допоздна, но Кара всегда просыпалась рано и забредала на кухню. За готовкой мы разговаривали, пока Кара помогала мне нарезать папайю, имбирный корень или огурцы. Потом мы усаживались за кухонный стол и поглощали свои творения. Когда она подросла, наши беседы изменились. Иногда она жаловалась на назначенные Джорджи наказания в надежде, что я вмешаюсь. Иногда она переводила разговор на меня и расспрашивала, каково это – расти американцем в первом поколении, или как я понял, что хочу стать адвокатом, или беспокоюсь ли я из-за рождения близнецов. После рождения детей и даже после того, как Кара переехала жить к отцу, если она навещала нас в выходные по соглашению об опеке, я никогда не забывал ставить для нее вторую тарелку воскресным утром.
Вот почему, когда я возвращаюсь в дом и рассказываю Джорджи о новом витке событий, я принимаюсь за готовку. Я уже довольно давно не заходил в азиатский продуктовый магазин, так что приходится довольствоваться теми ингредиентами, которые нашлись в холодильнике.
– Значит, он свободен? – спрашивает Джорджи. – То есть совсем-совсем свободен?
– Угу, – отвечаю я и заглядываю в недра холодильника. – Разве у нас нет тушеного мяса?
Внезапно жена вытягивает меня из холодильника, обнимает за шею и целует.
– Я тебя люблю, – говорит она, не отрываясь от моих губ. – Ты мой супергерой!
Я крепко обнимаю и целую жену словно в последний раз. Мне бы хотелось считать себя оптимистом, но я все жду, когда грянет гром и Джорджи поймет, что совершила ошибку, и бросит меня. Когда все идет так хорошо, мне не верится, что это надолго.
Наглядный пример: сейчас мне нужно объяснить Джорджи, из-за кого Эдварда обвинили в покушении на убийство.
– Джорджи, это Кара дала показания против Эдварда, – признаюсь я.
Жена трясет головой, будто пытается привести мысли в порядок:
– Это же смешно. Она все время находилась здесь или в больнице, как она оказалась перед большим жюри?
– Ты сама отвозила ее в больницу?
– Нет, но…
– Тогда откуда ты знаешь, что она на самом деле ездила туда?
Джорджи поджимает губы:
– Она бы никогда так не поступила с братом.
– Именно так она бы и поступила, если бы считала, что это поможет спасти отца.
Я знаю, что Джорджи нечего возразить на мой последний довод. Яркая личность Люка Уоррена поражала даже случайных знакомых, а уж для Кары он просто миф во плоти.
– Я убью ее, – спокойно произносит Джорджи. – А потом спрошу, о чем она думала.
– Может, в другом порядке?
Я наливаю масло в сковороду вок и прибавляю огонь под ней, затем в шипении и вспышках пара закидываю кубики говядины и овощи. Кухня наполняется запахами лука и перца.
Джорджи садится на кухонный табурет, потирая виски.
– А Эдвард знает?
– Что – знает? – с тревогой спрашивает Кара, возникая в дверном проеме. – С папой что-то случилось?
Джорджи смотрит на нее с окаменевшим лицом:
– Я даже не знаю, как с тобой сейчас разговаривать. Тебе же знакомо это чувство, словно части тебя не хватает? Ведь именно так ты себя чувствуешь, когда думаешь о потере отца? А я себя так чувствовала каждый день с тех пор, как Эдвард ушел из дома. И теперь, когда он вернулся, ты пытаешься упрятать его за решетку по обвинению в покушении на убийство?
Лицо Кары наливается краской.
– Он первый начал, – говорит она.
– Тебе не семь лет! И мы не выясняем сейчас, кто разбил лампу! – кричит Джорджи.
– Он бы убил папу, если бы я вовремя не догадалась, что он задумал, – отвечает Кара. – Мне семнадцать лет и девять месяцев, но всем плевать на мое мнение. Что еще мне сделать, чтобы заставить всех прислушаться ко мне?
– Попробуй вести себя как взрослый человек, а не как избалованный, обиженный на всех ребенок, – возражает Джорджи. – Иначе люди и будут относиться к тебе как к ребенку.
– Это ты критикуешь мое поведение? – У Кары вырывается недоверчивый смешок. – А знаешь, что я вижу? Я вижу Эдварда, который уже шесть лет злится на отца. Я вижу врачей, которые предпочли бы иметь дело с новым пациентом, способным оплачивать больничные счета. Я вижу, что в глубине души ты всегда хотела, чтобы это я исчезла, а Эдвард остался. – Она проводит по глазам тыльной стороной здоровой руки. – Но знаешь, чего я не вижу? Хоть кого-нибудь, кому есть дело до меня или моего отца.
– Неужели ты действительно думаешь, что я тебя не люблю? Или Люка, если уж на то пошло?
Я морщусь, продолжая нарезать салат и помидоры.
– У тебя теперь своя идеальная маленькая семья, – с горечью говорит Кара. – А я здесь только до тех пор, пока ты не решишь выдернуть вилку.
Джорджи отшатывается от ее слов.
– Это несправедливо! – возражает она. – Я никогда не выбирала между тобой и близнецами.
– Зато ты выбирала между мной и Эдвардом, – сухо парирует Кара. – Ты побежала за ним в больнице. Оправдывала его поступки. Нашла ему адвоката.
– Я люблю его, Кара. Я делаю для него то, что должна.
Кара складывает на груди руки:
– А я делаю то, что должна для папы.
Повисает долгое молчание. Потом Джорджи делает шаг вперед и убирает волосы Кары с глаз:
– Я не оправдываю твоего брата и люблю его не больше, чем тебя. Но Эдвард не собирается убивать отца. Он просто хочет дать ему умереть. Тут есть разница, Кара, хотя ты и не хочешь ее видеть.
Джорджи выскальзывает из кухни, а Кара бросается на табурет и закрывает лицо руками:
– Ты же знаешь, я не хочу ее расстраивать.
Я ставлю перед ней тарелку с лок лаком.
– Похоже, это твой дар.
– Отвезешь меня в больницу?
– Не-а. Мне еще нужно поговорить с клиентом. Если хочешь навестить отца, придется восстановить дипломатические отношения с матерью.
– Супер! – бормочет Кара и поднимает взгляд на меня. – Эдвард знает, что я сделала?
– А как же. – Я ставлю локти на стойку напротив нее. – Он слышал твои показания полностью.
– Могу поспорить, что он мечтает меня убить.
– На твоем месте я бы повнимательнее следил за словами. Ты же понимаешь, что и сама могла оказаться в тюрьме за лжесвидетельство.
– Я бы не допустила, чтобы он сел в тюрьму по-настоящему. Если бы все зашло так далеко, я бы что-нибудь сделала…
– К сожалению, закон не подчиняется капризам семнадцатилетней девочки. Если бы штат возбудил дело, мы бы уже ничего не смогли изменить.
Она морщится:
– Я и правда не хотела врать. Просто как-то само выскользнуло.
– Так же, как когда ты соврала полиции о том, что не пила в ночь аварии? – спрашиваю я.
Кара поднимает голову, и ее лицо оказывается совсем близко передо мной. Ее глаза округлились, и я вижу плавающие в них, как кои в темном мелководье пруда, тайны.
– Да, – признается Кара.
– Это не единственное, о чем ты соврала, правда? – не сдаюсь я.
Она молча качает головой.
Я надеюсь, что наша камбоджийская кулинарная традиция может перерасти в разговор. Надеюсь, что, поскольку я всего лишь спутник во вселенной этой семьи, Кара охотнее поговорит со мной. Но тут хлопает входная дверь, и голоса близнецов гелиевыми пузырями разлетаются по коридору.
– Папочка! Папочка! – кричит Элизабет. – Я нарисовала для тебя русалку!
– Джексон, дай я расшнурую тебе ботинок, – говорит Джорджи.
Ее голос все еще дрожит, и я знаю жену достаточно хорошо, чтобы понимать, как она благодарна за отвлекающий маневр, за пухлые ручонки, которые держатся за ее плечи, пока она снимает ботинок сына, и за его чистый детский запах, когда она утыкается лицом ему в шею. Мгновение спустя близнецы вбегают на кухню и повисают на моих ногах, как моллюски. Элизабет поднимает еще влажный, с провисающими краями рисунок, сделанный пальцами.
– Знатная русалка получилась, – одобряю я. – Что скажешь, Кара?
Но табурет, на котором она только что сидела, уже пуст. Полная тарелка с лок лаком исходит паром – первое камбоджийское блюдо, которое я приготовил для Кары, оставшееся нетронутым.
Поразительно, как она умудрилась исчезнуть в мгновение ока, а я даже не заметил.
И неожиданно мысли переключаются на Люка Уоррена.
Позже в тот же день я получаю сообщение от Дэнни Бойла. В нем только снимок прошения о прекращении дела, поданного в суд.
Я еду к старому дому Джорджи. Эдвард открывает дверь в футболке Бересфордской старшей школы и поношенных спортивных штанах.
– Он хранил мою одежду, – говорит Эдвард. – Вещи лежали в коробке на чердаке. Как ты думаешь, что это значит?
– Что ты придаешь слишком много значения мелочам, – отвечаю я и протягиваю ему паспорт. – Поздравляю! Ты получил свою жизнь обратно.
– И что это значит?
– Обвинительное заключение отозвано. Все обвинения сняты. Ты можешь поехать в больницу и повидаться с отцом. Ты можешь вернуться в Таиланд, если захочешь. Ты можешь делать все, что угодно, и ехать, куда душа пожелает. Как будто ничего не случилось.