Кара наклоняется так, что волосы падают на лицо:
– На другом конце это ощущается по-иному.
– Я не выбирала Эдварда вместо тебя, – настаиваю я. – Я выбираю вас обоих. Вот почему я дам тебе это. – Я протягиваю документы. – В четверг суд назначит вашему отцу постоянного опекуна.
Кара округляет глаза:
– И больница будет слушать того, кого выберут?
– Да, – отвечаю я.
– А в документах стоит твое имя, потому что ты мой законный опекун?
– Думаю, да. И скорее всего, Эдвард получил такой же набор документов.
Дочь вскакивает так быстро, что стул откатывается назад.
– Они должны выбрать тебя, – говорит она. – Тебе нужен адвокат…
Я тут же вскидываю руку:
– Кара, я ни за что на свете не стану снова вмешиваться в жизнь твоего отца. Или в его смерть, если уж на то пошло.
– Всего лишь на три месяца, пока мне не исполнится восемнадцать, – умоляет она. – Ты будешь просто говорить то, что скажу я, и врачи тебя послушают. Кто знает, к тому времени отец уже может поправиться.
– Милая, я знаю, как сильно ты его любишь, но это выше моих сил. Твой отец как американские горки, и я больше не выдержу такой поездки.
– Ты не понимаешь, – говорит Кара. – Я не могу его потерять.
– Очень даже понимаю, – мягко отвечаю я. – Одно время я чувствовала то же самое. Я не встречала никого похожего на твоего отца. Но мне пришлось напомнить себе, что он уже не тот мужчина, в которого я когда-то влюбилась. Что он сделал неправильный выбор.
Кара поднимает сухие глаза, полные решимости.
– Он не выбирал того, что происходит сейчас, – отвечает она. – Может, он и бросил тебя, мама, но меня он никогда не оставит.
Ее слова возвращают меня в прошлое. Я беременна Карой, и Люк каждую ночь прижимает меня к себе. Он рассказывает, как у альфа-самки может случиться ложная беременность.
– Я уверена, что у меня все по-настоящему, – говорю я, ворочаясь в надежде найти удобное положение для живота. – Не могу представить, зачем мне бы захотелось притворяться.
– Беременность альфа-самки заставляет других волков вести себя примерно. Они рекламируют себя как потенциальных нянек или доказывают альфе, что по-прежнему хороши в защите стаи, поддержании мира или в другой работе, которая обеспечит безопасность будущих волчат. А потом, в самом конце, когда альфа добивается, чтобы все вели себя как положено, она перестает вырабатывать гормоны в моче и запахе и говорит: «Попались».
– Это довольно впечатляюще, – говорю я.
Он обхватывает руками мой живот:
– Ты даже не представляешь насколько. За четыре-пять месяцев до начала периода альфа-самка уже знает, сколько волчат у нее будет, их пол и останутся они в стае или будут высланы, чтобы сформировать новую, – продолжает Люк.
Я смеюсь:
– Мне бы просто хотелось знать, какую одежду покупать – голубую или розовую.
– Это потрясающе! – шепчет он. – Эти дети становятся частью семьи еще до зачатия.
Теперь я понимаю, что Кара права. Люк хотя и был на редкость эгоистичным, никудышным мужем, но он любил своих детей. Он продемонстрировал это единственным известным ему способом: привел их в мир, без которого не мог жить. С Эдвардом это знакомство привело к трениям. Кара же получала от него сплошное удовольствие.
Когда Эдварду требовался заступник, я защищала его. Для Кары я сделаю не меньше. Я не могу стать тем опекуном для Люка, которого она хочет видеть, но это не значит, что ничем не могу ей помочь. Приняв решение, я поднимаюсь:
– Встречаемся в машине. Нам придется взять с собой близнецов, но будем надеяться, что они заснут по дороге.
– Куда мы поедем? – спрашивает Кара.
– Искать Дэнни Бойла. Я уверена, что он мечтает найти тебе адвоката.
В офисе окружного прокурора нет, но, как выясняется, старые репортеры не умирают – просто вместо тайных встреч с информаторами они устраивают встречи с другими родителями на игровых площадках, а вместо юбок-карандашей носят самодельные украшения из пластилина. Один звонок бывшему коллеге, и мы узнаём, что Бойл проводит пресс-конференцию в Грейндж-Холле Бересфорда. Обвинение в покушении на убийство в маленьком городке Новой Англии, даже отозванное, – достаточно крупное событие, чтобы заслужить освещения на первой полосе, а окружной прокурор не из тех, кто упускает прекрасную возможность.
Мы с Карой приезжаем уже в разгар пресс-конференции. Близнецы заснули в машине, и мы обе держим на руках по распаренному, теплому ребенку. Неудивительно, что мы сильно выделяемся среди репортеров и телевизионщиков. И хотя топчемся с краю толпы, где она распадается на отдельных людей, взгляд Бойла цепляется за Кару, и он едва заметно спотыкается во время своей речи.
– Я считаю себя борцом за справедливость, – говорит прокурор. – Вот почему я сделаю все возможное, чтобы правосудие не выходило из-под контроля. Я не допущу, чтобы мы стали сутяжным обществом, где в ходу сфабрикованные обвинения, основанные на ложных доказательствах.
Любопытно, Бойл не упоминает, что для начала именно он позволил обвинениям выйти из-под контроля.
– А как насчет того волчьего энтузиаста в больнице? – кричит репортер, и Кара рядом со мной вздрагивает.
– Наши мысли и молитвы по-прежнему с ним и его семьей, – серьезно говорит Бойл и поднимает руку. – Простите, народ, на сегодня вопросов хватит. – Он проталкивается сквозь толпу, равняется с Карой и хватает ее за руку. – Что ты здесь делаешь? – шипит он сквозь зубы.
– Вы мой должник, – вздернув подбородок, отвечает она.
Бойл оглядывается в поисках нежелательных слушателей и тащит Кару в общественную столовую Грейндж-Холла. Я следую за ними, прижимая сопящего на плече Джексона.
– Я твой должник? – потрясенно переспрашивает Бойл. – Да мне следовало отправить тебя в тюрьму.
Заметив меня, он хмурится:
– Кто это?
– Моя мать, – говорит Кара.
В ответ Бойл немного смягчается, ведь, в конце концов, я избиратель.
– Если бы я не был твердо убежден, что весь твой план – всего лишь результат тревоги из-за отца, то уже выдвинул бы обвинение. Я ничего тебе не должен; наоборот, я проявляю неслыханное снисхождение.
– Понимаете, – не дрогнув, гнет свою линию Кара, – мне нужен адвокат.
– Я уже говорил тебе, что не занимаюсь гражданскими исками…
– Моему отцу назначен временный опекун. На самом деле я даже не знаю, что это такое. Но на четверг назначено судебное заседание, где выберут постоянного опекуна, и мне нужно доказать судье, что я единственный человек, который хочет сохранить отцу жизнь.
Вид Кары в действии меня впечатляет. Она как терьер, вонзивший зубы в манжету брюк почтальона. Пусть она уступает противникам в размерах и размахе, но не сдается без боя.
Бойл переводит взгляд с Кары на меня:
– Ваш ребенок – это нечто.
И вдруг я понимаю, кого Кара напоминает мне сейчас.
В мою бытность репортером я тоже не останавливалась, пока не получала желаемого ответа.
– Да, – отвечаю я. – Я очень горжусь ею.
И пусть Кара предпочла жить с Люком, а не со мной и Джо. Пусть сейчас она готова пожертвовать всем, чтобы заботиться об отце. И все же, несмотря на ее непоколебимую преданность Люку, оказывается, она дочь своей матери.
Дэнни Бойл торопливо пишет что-то на обороте визитной карточки:
– Эта женщина раньше работала на меня. Сейчас она занимается юриспруденцией на полставки. Я позвоню ей и предупрежу, что вы с ней свяжетесь. – Он протягивает карточку Каре. – И чтобы больше я никогда тебя не видел, – добавляет он.
Люк
В волчьей стае существует вполне официальная иерархия, непрерывное и изменчивое доказательство доминирования и уважения. Если ко мне приближается волк более высокого ранга, я должен переместить свое оружие, то есть зубы, справа налево и обязательно по горизонтали. С другой стороны, если я прохожу мимо этого волка, не следует приближаться слишком быстро, иначе он напряжется и подастся всем телом вперед, не двигаясь с места, пока я не припаду к земле. Как только он встретится со мной взглядом, веля подойти, я могу придвинуться ближе – и даже тогда нужно подходить сбоку, отвернув голову и спрятав зубы, чтобы доказать, что я не представляю угрозы.
Излишне говорить, что поначалу я ничего не знал об этих правилах. Я вел себя как бестолковый человек и обладал исключительным даром путаться под ногами у волков, занимавших более высокое положение в стае. В первый же раз, когда я попытался приблизиться к бете без официального приглашения, он меня проучил. Стая отдыхала на поляне, и начинался противный дождь с холодным мокрым снегом. Бете повезло, он расположился под покровом самых густых деревьев. Мне казалось, что рядом с ним достаточно места. Поэтому мы с другим молодым волком решили разделить с ним удобное укрытие.
Глаза беты сузились, и он зарычал, но я не внял низкому рокоту. Когда расстояние между нами сократилось до двадцати футов, он оскалился. Молодой самец тут же отскочил в сторонку, но я продолжал двигаться, и из горла беты снова вырвалось низкое рычание.
Я по-прежнему не понимал его предупреждений. В конце концов, ведь именно он первым пришел ко мне, пригласил держаться вместе со стаей. Так что можете себе представить бешеный стук моего сердца, когда волк одним прыжком сократил расстояние между нами и клацнул зубами в сантиметре от лица.
От страха я окаменел на месте. Я не мог пошевелиться, не мог дышать. Волк сомкнул челюсти вокруг моего лица, обдавая жарким дыханием. Затем грубо повернул мою голову влево и вниз, показывая правильный ответ. Снова щелкнул зубами, издал глубокий рык, показал зубы и предупреждающе зарычал, повторив урок в обратном порядке.
Позже в тот день я сидел, положив руки на колени, когда бета подошел ко мне, сделал внезапный выпад и схватил снизу за горло. Я почувствовал, как вонзились в кожу его зубы, и инстинктивно перекатился на спину, в позу полного подчинения. Мне было понятно: волк хочет убедиться, что я усвоил преподанный урок. Он сильнее сжал горло, отчего у меня перехватило дыхание. «Видишь, на что я способен, – говорил он. – Но я ничего тебе не сделаю. Поэтому ты можешь мне доверять».