– Вот ты где! – воскликнула она, поднимая мальчика за руку.
– С ним все в порядке? – спросил я.
– Ему сегодня активировали кохлеарные имплантаты, – с гордостью объяснила женщина. – Он только начинает к ним привыкать.
И тут я увидел серебряный диск, вживленный в череп и окруженный коротко остриженными волосами.
– Слишком громко, – взвыл подросток.
По сей день, как мне кажется, он был единственным человеком в этом мире, который понимал, как трудно мне далось возвращение.
Джо
– Знаешь, – говорю я, закрывая за собой дверь конференц-зала, – было бы здорово, если бы ты хоть раз заранее предупредил меня, что собираешься сказать. В целом меня устроит, если ты ограничишься ответами на прямые вопросы вместо спонтанных высказываний.
– Прости. – Эдвард закрывает лицо руками. – Я не хотел.
– Не хотел чего? Взорвать очередную бомбу в зале суда? Довести сестру до слез? Полностью унизить свою мать?
Я смотрю на свой телефон. Джорджи исчезла. Я звонил и писал, но она не отвечает. Только что я видел ее в зале суда, затем Эдвард признался в неверности отца, и она пропала. Я изо всех сил стараюсь убедить себя, что она не могла настолько расстроиться из-за новостей о бывшем муже, чтобы прятаться от меня. Я также изо всех сил стараюсь верить, что сейчас она достаточно счастлива со мной, чтобы просто отмахнуться от боли, вызванной откровением. С другой стороны, она пропустила последнюю серию «Правдивых признаний Эдварда», что не может не радовать.
Я сажусь, ослабляю галстук:
– Итак?..
Эдвард поднимает на меня взгляд:
– Я никогда раньше не видел отца таким, как в ту ночь, когда застал его в трейлере с помощницей. Он перепугался. Боялся, что я все расскажу маме. Он поклялся, что это ошибка, что все случилось лишь раз, сгоряча, и больше не повторится. Не знаю, почему я ему поверил. Когда я вернулся домой, мама сразу поняла, что со мной что-то не так. Она подумала, что мое настроение связано с разговором с отцом о том, что я гей. Поскольку так было проще, я не стал ее разубеждать. Но на следующий день я, как обычно, оплачивал счета и увидел среди них квитанцию из клиники в Конкорде, где делали аборты. Мне стало известно о ней из-за старшеклассницы, с которой в этом году случилась неприятность и которая ездила туда, чтобы избавиться от беременности. Как бы то ни было, к счету была приклеена записка. В ней говорилось: «Благодарим за полную оплату во время визита. Извините, что наша компьютерная система вышла из строя. Высылаем копию квитанции для вашей страховой компании». Я очень удивился, обнаружив счет оттуда, и был уверен, что на почте перепутали адрес, но тут прочитал имя пациентки: Рен Макгроу. Та студентка колледжа, нанятая отцом ухаживать за волками. С которой я застал его занимающимся сексом.
Он выплевывает слова, словно они нанизаны на цепочку между зубами.
– Та самая, про которую он клялся, что это единичный случай. – Эдвард выдавливает смешок. – Так что, думаю, всеобщее почитание моего отца как бога вполне уместно, ведь, судя по всему, он способен на непорочное зачатие.
– Тогда ты и ушел, – произношу я.
Эдвард кивает:
– Всю свою жизнь я переживал, что не смог стать тем сыном, какого он хотел. Но оказалось, что он тоже не такой отец, какого хотел я. Стоит что-то узнать, и ты уже никогда это не забудешь. Каждый раз, когда видел отца, я понимал, что не смогу сдержать злость на него. Но я бы не смог объяснить, почему так себя веду, не расстроив маму или Кару. Поэтому я поехал в Редмонд и приклеил счет за аборт на зеркало в ванной. А потом я ушел.
– Ты не думал о том, что маме будет больно тебя потерять?
– Мне было восемнадцать, – в качестве объяснения говорит Эдвард. – Я вообще ни о чем не думал.
– Эдвард, почему ты это делаешь? Ты хочешь дать напоследок отцу своего рода кармическую пощечину?
Он качает головой:
– На самом деле я думаю, что отец опять оставит за собой последнее слово. Если бы я не знал его лучше, решил бы, что он все это спланировал. После шести лет разлуки мы снова собрались все вместе. Мы вынуждены принимать совместные решения. Кто бы мог подумать, отец наконец-то научил нас действовать как стая.
Хорошая новость заключается в том, что, когда мы возвращаемся в зал суда, я вижу Джорджи и она выглядит не расстроенной, а удовлетворенной. Плохая новость – мне приходится вести перекрестный допрос собственной падчерицы.
Кара выглядит так, словно вот-вот предстанет перед инквизицией. Я подхожу к ней и наклоняюсь вперед.
– Кара, – начинаю я, – ты слышала о парне, который упал в машину для обивки мебели? – (Она хмурится.) – Представляешь, он полностью выздоровел.
У нее вырывается слабый смех, и я подмигиваю.
– Кара, это правда, что один из волков, содержащихся в вольерах твоего отца, потерял лапу?
– Да, он попал в капкан, – отвечает она. – Он отгрыз себе лапу, чтобы освободиться, и мой отец вылечил его, когда все говорили, что тому конец.
– Но этот волк смог бегать на трех лапах, верно?
– Ну да.
– И с тремя лапами он мог добывать себе пищу?
– Да.
– И держаться вместе со стаей?
– Да.
– И общаться с другими волками в стае?
– Конечно.
– Но ведь с твоим отцом все обстоит иначе. С такими травмами он не сможет делать то, что принято считать осмысленной жизнью? – спрашиваю я.
– Я уже говорила, – упрямо отвечает Кара, – для него любая жизнь имеет смысл. – Произнося это, она старательно не смотрит на Эдварда.
– Врачи твоего отца говорят, что у него почти нет шансов на выздоровление, верно?
– Все не так просто, как они пытаются представить, – настаивает Кара. – Мой отец – боец. Если кто-то и сможет победить вопреки всему, так это он. Он все время совершает то, чего не могут другие.
Я глубоко вдыхаю, потому что пора переходить к той части перекрестного допроса, которую сложно назвать приятной. Я закрываю глаза, надеясь, что Кара и Джорджи простят меня за то, что я собираюсь сделать. Но сейчас моя главная задача – защищать интересы Эдварда.
– Кара, ты употребляешь спиртное?
Она краснеет:
– Нет.
– Ты когда-нибудь употребляла спиртное?
– Да, – признается Кара.
– Если точнее, в ночь аварии ты была пьяна, верно?
– Всего один бокал…
– Но ты солгала и сказала полиции, что не употребляла спиртного?
– Я боялась, что у меня будут неприятности, – признается Кара.
– Ты позвонила отцу, чтобы он забрал тебя с вечеринки, потому что не хотела ехать домой с выпившими друзьями, правильно?
Кара кивает:
– Мы с папой давно договорились, что, если я когда-нибудь попаду в подобную ситуацию, он не будет осуждать меня за то, что совершила ошибку, если я позвоню ему. Так он мог быть уверен, что я вернусь домой в целости и сохранности.
– Что отец сказал тебе в машине?
Она крепче прижимает руку к телу.
– Я не помню, – говорит Кара, уткнувшись взглядом в колени. – Часть воспоминаний об аварии просто… исчезла. Я помню, что ушла с вечеринки, а следующее воспоминание – врачи «скорой помощи».
– Где ты сейчас живешь? – спрашиваю я.
Смена темы застает Кару врасплох.
– Я… э-э-э… с тобой. И с мамой. Но только потому, что мне все еще нужна помощь после операции.
– До аварии ты жила с отцом?
– Да.
– В последние шесть лет, прошедших после развода, ты жила с обоими родителями, верно?
– Да, – говорит она.
– Я правильно понимаю, что, когда тебе наскучила мать, ты ушла от нее и переехала к отцу?
– Нет, – возражает Кара. – Мама мне не наскучила. Я просто чувствовала… – Она резко замолкает, сообразив, что собирается сказать.
– Продолжай, – мягко настаиваю я.
– Я чувствовала, что, после того как она вышла за тебя замуж и родила близнецов, мне там больше не место, – тихо говорит Кара.
– Значит, ты покинула наш дом и переехала к отцу.
– Ну да, он же мой отец. Что тут такого.
– А что ты можешь сказать насчет тех раз, когда ссорилась с отцом? Ты когда-нибудь оставалась на время у нас?
Кара прикусывает нижнюю губу:
– Всего два раза. Но я всегда возвращалась к нему домой.
– Кара, если твой отец чудесным образом поправится, где ты собираешься жить?
– С ним.
– Но тебе самой еще несколько месяцев нужен будет уход из-за операции на плече. Отец не сможет обеспечить тебе такой уход, не говоря уже о том, что ты будешь не в состоянии помочь ему с реабилитацией…
– Я что-нибудь придумаю.
– Как ты собираешься выплачивать ипотеку? Платить за коммунальные услуги?
Она на мгновение задумывается.
– Я получу деньги по его полису страхования жизни! – торжествующе заявляет она.
– Если он будет жив, тебе ничего не заплатят, – замечаю я. – И это приводит меня к другому вопросу: ты заявляешь, что Эдвард пытался убить вашего отца.
– Потому что так и было. Он выключил аппарат искусственного дыхания.
– Но ведь в таком случае ваш отец умер бы естественной смертью.
Кара качает головой:
– Мой брат пытается убить отца, а я пытаюсь сохранить ему жизнь.
Я смотрю на нее, заранее прося прощения:
– Но разве не правда, что если бы не твое отсутствие здравомыслия, то ваш отец вообще не оказался бы в таком положении?
Я вижу, как глаза Кары удивленно округляются от осознания того, что человек, которому она доверяла, только что вонзил ей нож в спину. Я думаю о еде, которую готовил для нее, о наших разговорах за последние шесть лет. Я узнал имя ее первой влюбленности раньше, чем Джорджи; на моем плече она плакала, когда этот парень начал встречаться с ее лучшей подругой.
Судья говорит Каре, что она может покинуть свидетельское место. Ее верхняя губа дрожит. Я бросаюсь к ней, чтобы обнять или подбодрить словами, но вдруг понимаю, что не могу. В зале суда она противная сторона, враг.
Джорджи заключает дочь в объятия и холодно смотрит на меня поверх головы Кары. Но она должна была знать, что дело может дойти до такого, когда просила меня представлять Эдварда. Что Кара – и не по своей вине – может потерять не одного отца, а сразу двух.