Могу сказать по опыту, что, когда волки изгоняют члена семьи, он не оглядывается. У людей все не так просто.
Но с другой стороны, волка, изгнанного из стаи, при определенных обстоятельствах можно попросить вернуться. Допустим, стая неожиданно теряет альфу из-за нападения хищника. Ей понадобится другой альфа, чтобы занять место вожака.
Кара
Мы не можем войти в вольеры. Хотя волки, скорее всего, будут держаться от нас на расстоянии, моя повязка подействует на них словно красная тряпка на быка. Они попытаются стянуть ее и вылизать рану. Поэтому мы сидим на пригорке, с другой стороны ограждения, кутаемся в куртки и наблюдаем, как волки наблюдают за нами.
Сидя здесь, я чувствую мрачное утешение. Лучше так, чем лежать на больничной койке отца, прислушиваясь к гудкам аппаратов, словно к тиканью бомбы замедленного действия, и знать, что, когда их выдернут из розетки, отец уйдет. Но тут за каждым углом меня поджидают призраки воспоминаний: вот отец бегает по загону с задней частью оленьей туши, учит волчьих подростков охоте. Отец поднял Сиквлу на плечи, и тот висит пушистой шалью. Отец изображает няню, учит щенков находить и прятаться в вырытую яму для встреч.
Несмотря на то что его волки содержались в неволе, он научил их всему, что необходимо для жизни в дикой природе. Его цель состояла в том, чтобы когда-нибудь выпустить волков в лесах Нью-Гэмпшира, как их выпустили в Йеллоустоуне, где они теперь процветали. Хотя поступало несколько одиночных сообщений о замеченных диких волках, законы запрещали их повторное заселение. Прошло двести лет с тех пор, как волки свободно бродили по штату, но это не мешало отцу позаботиться о том, чтобы любая его стая могла выжить так же, как выживали ее дикие собратья. «Ты знаешь, в чем заключается разница между мечтой и целью? – часто говорил он мне. – У цели есть план».
Забавно, что ему пришлось учить волков быть дикими, в то время как они научили его быть человеком.
Я понимаю, что уже думаю о нем в прошедшем времени.
– Что с ними будет? – спрашиваю я.
Эдвард встречается со мной взглядом:
– Я попрошу Уолтера остаться. Я не собираюсь от них избавляться, если ты об этом.
– Ты ничего не знаешь о волках.
– Я научусь.
Да уж, это будет величайшая ирония судьбы. Скажи я отцу, что в один прекрасный день Эдвард пойдет по его стопам, он бы смеялся до колик.
Я встаю, подхожу ближе и продеваю пальцы в металлические звенья сетки. Первый урок, который преподал мне отец, – никогда так не делать. Не успеешь оглянуться, как подберется волк-сигнальщик и укусит.
Но эти волки меня знают. Кладен трется серебристым боком и лижет мою руку.
– Если подумать, ты могла бы научить меня, – предлагает Эдвард.
Я присаживаюсь на корточки, ожидая, когда Кладен снова пройдет мимо.
– Это место не будет прежним без него.
– Но он здесь, – возражает Эдвард. – В каждом уголке. Он построил это место своими руками. Он создал эти стаи. Его душа здесь, а не в теле на больничной койке. И ничто из этого не исчезнет. Я тебе обещаю.
Внезапно Кладен подходит к каменному уступу, похожему в темноте на затаившегося зверя. За ним я различаю силуэты Сиквлы и Вазоли. Они запрокидывают голову и воют.
Это призывающий вой, предназначенный для тех, кто пропал без вести. Я сразу поняла, кого они зовут. Слезы снова льются из глаз, а стаи в соседних вольерах присоединяются к волчьей фуге горя.
В этот миг я бы хотела стать волком. Потому что, когда кто-то уходит из твоей жизни, никакие слова не помогут заполнить оставленную им дыру. Есть только пустая, вздымающаяся ввысь минорная нота.
– Вот почему я хотел, чтобы ты пришла сюда со мной, – объясняет Эдвард. – Уолтер говорит, что они воют каждую ночь после аварии.
Авария…
Эдвард решил сохранить секрет, и это разрушило нашу семью. Вдруг, если я признаюсь в своем, он снова сведет нас вместе?
Поэтому я отворачиваюсь от волков и рассказываю брату правду под их панихиду.
– Скажу тебе вот что, – в ярости заявил отец, отъезжая от дома в Бетлехеме, где один гость уже вырубился, а в припаркованной машине парочка занималась сексом. – Если решишь соврать, что остаешься у Мэрайи с ночевкой, не забудь взять с собой якобы приготовленную сумку.
От злости у меня все расплывалось перед глазами, но, с другой стороны, виной мог быть алкоголь. Я уже однажды пробовала пиво, но кто же знал, что напиток, похожий на фруктовый пунш, может так сильно ударить в голову.
– Поверить не могу, что ты следил за мной!
– Я два года выслеживал добычу. Уж поверь, девочки-подростки оставляют гораздо более заметный след.
Мой отец только что ворвался в дом, как будто мне было пять лет и он приехал, чтобы забрать меня с детского дня рождения.
– Благодаря тебе я стану в школе парией.
– Ты права. Нужно было подождать, пока тебя изнасилуют или ты допьешься до отравления алкоголем. Боже, Кара! О чем, черт возьми, ты думала?!
А я вообще не думала. Я позволила Мэрайе думать за меня, и это стало самой большой ошибкой. Но я бы скорее умерла, чем призналась в таком отцу.
И я уж точно не собиралась говорить, что на самом деле рада покинуть вечеринку, потому что она стала выходить за грани разумного.
– Вот поэтому, – пробурчал отец, – волки в дикой природе иногда бросают свое потомство умирать.
– Я позвоню в службу защиты детей, – пригрозила я. – Я вернусь к матери.
Вокруг глаз отца, как очки, светилось зеленое отражение зеркала заднего вида.
– Когда протрезвеешь, напомни мне посадить тебя под домашний арест.
– Когда протрезвею, напомни мне сказать, как я тебя ненавижу! – рявкнула в ответ я.
Услышав это, отец рассмеялся:
– Кара, клянусь, когда-нибудь ты меня убьешь!
И тут на дорогу перед грузовиком выскочил олень, и отец резко рванул руль вправо. Несмотря на то что я сильно расстроила отца, при столкновении с деревом он инстинктивно выставил передо мной руку в последней отчаянной попытке спасти.
Я пришла в себя от запаха бензина, заполнявшего машину. Я не могла двинуть рукой, а оставленный ремнем безопасности синяк, похожий на перекинутую через грудь ленту участницы конкурса красоты, обжигал кожу.
– Папа… – позвала я.
Мне показалось, что я кричу, но в горло набилась пыль. Повернувшись налево, я увидела отца. Его голова кровоточила, а глаза были прикованы к моим. Он пытался что-то сказать, но не мог вымолвить ни слова.
Надо было выбираться из машины. Я понимала, что, если произошла утечка бензина, грузовик может вспыхнуть. Поэтому я потянулась через него и отстегнула ремень безопасности. Правая рука не двигалась, но левой я смогла открыть пассажирскую дверь и вылезти из кабины.
Из-под капота валил дым, одно колесо все еще вращалось. Я подбежала к отцу и распахнула дверцу.
– Ты должен мне помочь, – сказала я.
Левой рукой мне удалось прижать его к себе, и мы стали партнерами в танце из ночных кошмаров.
По лицу текли слезы, глаза и рот заливала кровь, и я пыталась вытащить отца из машины, но мне не хватало второй руки. Я обняла его за грудь только одной, но не смогла удержать вес. Я не удержала его. Я не удержала его, и он выскользнул из моего объятия, как песок в песочных часах. Как в замедленной съемке, он упал, ударившись головой об асфальт.
Больше он не двигался.
Клянусь, когда-нибудь ты меня убьешь!
– Я не удержала его. – Я пытаюсь продохнуть сквозь рыдания. – Все называли меня героем за то, что спасла ему жизнь, но я не удержала его.
– Вот почему ты не можешь отпустить его сейчас, – говорит Эдвард, сразу же все понимая.
– Из-за меня он завтра умрет.
– Если бы ты оставила его в грузовике, он бы умер еще тогда.
– Он упал на асфальт, – всхлипываю я. – Он так сильно ударился затылком, что я услышала треск. И поэтому он сейчас не приходит в себя. Ты же слышал, что сказал доктор Сент-Клэр…
– Мы не знаем, какие травмы отец получил во время аварии, а какие – после. Кара, даже если бы он не упал, то все равно мог оказаться в таком состоянии.
– Последнее, что он от меня услышал: «Я тебя ненавижу».
Эдвард встречается со мной взглядом.
– Это были и мои последние слова, – признается он.
Я вытираю глаза тыльной стороной ладони:
– У нас с тобой есть что-то общее, но не стоит этим гордиться.
– Надо же с чего-то начинать, – отвечает Эдвард и слабо улыбается. – Кроме того, он знает, что ты не всерьез.
– Почему ты так уверен?
– Потому что ненависть – всего лишь обратная сторона любви. Как орел и решка на монете в десять центов. Если не знаешь, что такое любовь, как распознать ненависть? Одно не может существовать без другого.
Очень медленно я тянусь к руке Эдварда и подсовываю под нее свою. И в один миг мне снова одиннадцать и я перехожу улицу, направляясь в школу. Когда меня провожал Эдвард, я никогда не смотрела в обе стороны. Я верила, что он посмотрит за меня.
Брат сжимает мою руку. На этот раз я держусь крепко.
В детстве меня укладывал спать отец, и каждый раз, выключая лампу, он дул, будто задувая огромную невидимую свечу, освещавшую комнату. Потребовались годы, чтобы догадаться: отец нажимает на выключатель, а не сам является источником света.
Сейчас, сквозь эту странную зарисовку из дежавю, мне кажется, что это я задуваю невидимую свечу – ту неуловимую искру, которая неким образом составляет жизнь.
Здесь Эдвард вместе с теми же медсестрами, врачами, социальным работником, адвокатом и координатором Банка органов. Но сегодня с нами еще и Джо, потому что он обещал, и мать, потому что я ее попросила.
– Мы готовы? – спрашивает врач отделения реанимации.
Эдвард смотрит на меня, и я киваю.
– Да, – говорит он.
Брат держит меня за руку, пока аппарат искусственной вентиляции легких отключают, а в капельницу отца добавляют морфин. За спиной отца монитор, показывающий артериальное давление.