Майнерцхаген доложил обо всем Керзону и добавил: "Теперь читаю в частном письме полковника Истона к полковнику Нортону моего отдела следующую фразу: "в особенности поскольку Уотерс-Тэйлор продолжает посылать Фейсалу приветственные воодушевляющие депеши"[707].
Коллегам Вейцмана также представилась возможность сообщить ему и еще одну новость — что они и главы общины приняли решение о подготовке к самообороне и что формируется группа под названием Хагана ("хагана" — иврит. "защита". — Прим. переводчика), поскольку им стала наконец ясно ошибочность надежды, что британское правление делает арабские атаки на евреев невозможными. Уже какое-то время, особенно в рабочем движении, шли разговоры о необходимости такой организации, но воплощение нашлось только после того, как на обширном митинге молодежной организации Маккаби в конце января Жаботинский прозрачно намекнул на необходимость предпринять для этого активные шаги. Его идея о самообороне была до сих пор еще воплощена в неотступной идее о расширении легиона. Но только после арабской демонстрации 8 марта на заседании ряда иерусалимских активистов было принято предложение Рутенберга о создании организации самообороны. Из принципа и соображений удобства организация не должна быть секретной. Возглавить ее должен Жаботинский (присутствующий на заседании). Когда будет набрано достаточное число, следует обратиться к администрации с прошением об официальном признании и снабжении оружием[708].
Проконсультировался с Жаботинским Рутенберг заранее или нет, его замысел несомненно поддерживал возражение Жаботинского против предложенного некоторыми представителями рабочего движения секретного характера такой организации.
В глазах Жаботинского, наверняка помнившего, как его собственная сионистская деятельность начиналась семнадцать лет назад с подпольной организации самообороны в России, было неприемлемо, что в своем национальном очаге евреи будут вынуждены вести себя, как когда-то в галуте.
Оборона должна быть вверена официальной еврейской военной единице — легиону. Если же нужда в самообороне стала неотложной, он хотел надеяться, что новая организация в конечном счете преобразится в расширенный или обновленный легион.
Что касается его роли, он, возможно, колебался взять на себя руководство, хотя предложение Рутенберга было выдвинуто от имени Сионистской комиссии.
Только после давления, оказанного Вейцманом и Усышкиным, он согласился[709].
В письме спустя 9 лет Жаботинский вспоминает: "Сионистская комиссия, в то время состоявшая из Вейцмана (он был здесь) и Усышкина, прямо и настойчиво просила меня организовать Хагану. Я сделал это по их просьбе, на их средства и используя их офисы как штаб-квартиру"[710].
Жаботинский взялся за дело безотлагательно. Рутенберг, в то время погруженный в свои планы по электрификации страны, отправился в Галилею. По возвращении спустя несколько дней он узнал, что Жаботинский уже мобилизовал около 300 — 400 добровольцев.
"Я обратился к начальнику штаба, полковнику Уотерс-Тэйлору, — рассказывал он, — и объяснил свое понимание ситуации в Иерусалиме. Я сообщил ему о мобилизации и просил от администрации оружия".
Не моргнув глазом Уотерс-Тэйлор ответил, что это "вопрос, который может разрешить только главный администратор, генерал Больс". Через несколько дней генерал Больс должным образом известил доктора Эдера, что не находит возможным "вооружать еврейскую молодежь Иерусалима".
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
СИЛЫ, бывшие в распоряжении Жаботинского, насчитывали 600 человек и представляли все слои молодых людей Иерусалима. Среди них были чиновники, рабочие, юристы, врачи, учителя и предприниматели. Большинство состояли в организации "Маккаби", но кое-где попадались и демобилизованные легионеры. Сохранилось лишь несколько клочков бумаги из всех документов зарождавшейся Хаганы. Существует страница, объясняющая структуру организации, и диаграмма города, поделенная на четыре зоны. В каждой находилось 34 сторожевых поста.
В качестве штаба Сионистская комиссия выделила Жаботинскому две комнаты в своем помещении на Яффской дороге, напротив муниципального сада — там, где сегодня находится главная почта.
Самым интересным документом представляется один, озаглавленный "Вооружение". Он содержит вписанные карандашом 6 имен и около каждого число ружей. Два револьвера обозначены как "без патронов". Как выяснилось, вся организация была в состоянии обеспечить наличие от 20 до 30 ружей и револьверов, некоторые из них были приобретены у армянина — торговца у Яффских ворот. Основным вооружением Хаганы была дубинка.
В Иерусалиме почти не было частных телефонов, поэтому связь осуществлялась молодыми ребятами в возрасте от 10 до 14 лет с помощью сигнальных флажков. Они оказались, пишет Гильнер, возглавлявший одну из оборонных зон, "смелыми, надежными и невероятно полезными. Располагаясь на крышах самых высоких домов, где находились оборонные пункты, они могли передавать сообщение из одного конца города в другой в считанные минуты"[711].
Курс подготовки, организованный Жаботинским, ограничивался из-за нехватки оружия, но за месяц регулярных учений под руководством Гильнера, других легионеров и самого Жаботинского молодые люди научились полагаться на самих себя. Они узнали, "как противостоять врагу и как наступать перед лицом бедуинских кинжалов и палок, основного оружием арабов"[712]. Так же полезен был технический совет, данный Жаботинским молодым новобранцам: "Не поддавайтесь на провокации. Если подошел араб и кипит от ругательств, не отвечайте. Если он нанесет удар, верните два"[713].
Бросается в глаза, что записанное распределение сил включает только Новый город. Планов для Старого города не было. Годами позже политические враги Жаботинского обвинили его в том, что он пожертвовал евреями Старого города[714]. В действительности же Старый город, с его значительным еврейским населением, Жаботинским планировался как пятая зона самообороны. Но когда Хагана отправила представителей расставлять в Старом городе посты, их не пустили в еврейские дома и дворы. Большинство евреев здесь составляли давно устоявшуюся общину, в основном ортодоксальную, оппозиционную к сионизму и воплощавшемуся им свободному образу жизни.
Отказ имел и практическое объяснение. Оно цитируется в мемуарах одного из членов самообороны, написанных несколько лет спустя (он сам был жителем Старого города): "Они (арабы) не настроены враждебно к давним жителям Старого города, особенно находившимся под арабским влиянием, а только против сионистов, большинство которых жили в новых районах вне Старого города". Взаимоотношения между евреями Старого города и арабами были превосходными. Они жили тесно, делили радости и невзгоды друг с другом, посылали друг другу подарки по праздникам. У них были деловые контакты, и год за годом арабские выражения укоренялись в ашкеназийском идише и сефардском ладино[715]. Жаботинский абсолютно не согласился с этими доводами. Когда начнется разгул, утверждал он, чернь отбросит все стеснение и будет командовать событиями. Прежде всего толпа набросится на незащищенные, слабые районы. Погромщики не станут тратить время на выяснение взглядов каждого еврея. Мудрецы-ортодоксы не уступали. Посланцам Жаботинского пришлось уйти ни с чем.
Тем не менее Жаботинский выставил посты у Дамасских и Яффских ворот; он снова с Рутенбергом посетил Сторрса, повторил требование легально признать организацию и ссудить хотя бы тридцать ружей. Оба требования были отклонены — и Сторрс их заверил, что в обоих частях города будет достаточно войск для поддержания закона и порядка. "Не побьется, — сказал он, — ни одного оконного стекла". С той же просьбой обратился от имени Сионистской комиссии Эдер. Ему также отказали и тоже пообещали сохранение порядка.
Учения добровольцев шли открыто, иногда в школе Лемель, иногда на окраинах Иерусалима.
Жаботинского вдохновлял дух молодых людей. Он как-то спросил посетителя из Румынии, главного раввина Джажена, видел ли тот уже иерусалимский рассвет. "Нет", — ответил ребе. "Если так, я буду счастлив вам его показать", — сказал Жаботинский.
Они встретились в пять часов на следующее утро в центре города. Пройдя какое-то расстояние по каменистой дороге, дошли до открытого поля — на нем проходили учения добровольцы.
День был пасмурным, и солнце еще не взошло, но Жаботинский сказал раввину: "Я обещал вам рассвет. Взгляните — он перед вами".
27 марта Жаботинский собрал все силы у Лемельской школы и провел их маршем через город до горы Хар а-Цофим. Там они занялись тем, что наблюдавшие в бинокли англичане назвали маневрами. Полковник Сторрс позднее сказал члену Сионистской комиссии доктору Дэвиду де Сола Пул, что видел "армию Жаботинского".
Публичным парадом Жаботинский преследовал три цели. Он хотел дать понять общине, что администрации прекрасно известно о существовании Хаганы. Он хотел вдохнуть уверенность в еврейскую общину, видевшую в тот период исключительно демонстрации арабской силы и влияния на улицах. Вид сотен молодых людей, их собственных сынов и братьев, марширующих по-солдатски с высоко поднятой головой и не оглядываясь по сторонам, значительно способствовал этому. Не меньше учитывался и эффект воздействия на арабское население: ничто, кроме публичной демонстрации силы — даже если при этом не было видно оружия, — не могло убедить их, что евреи не собирались ждать, пока их раздавят. Кто мог быть уверен, в конце концов, что за шестьюстами не скрываются еще сотни?