Сторрс, отмечает комиссия по расследованию, утверждает, что приказал отвести только посты у въездов. Брамли подтверждает это, но Бедде и присутствовавшие офицеры настаивали, что был отдан приказ о выводе всех частей, и резко протестовали против версии Сторрса.
Сторрс, чья версия выглядела чрезвычайно неубедительной в любом случае, допустил к тому же серьезную фактическую ошибку. Поздно ночью в воскресенье он встретил доктора де Сола Пул и притворился, что только тогда принял решение отозвать военные посты, поскольку все было тихо (как показал де Сола Пул комиссии по расследованию).
Впоследствии комиссия отнеслась к версии Сторрса с нескрываемым недоверием.
Когда Сторрс сразу после совещания принял Жаботинского и Рутенберга (которых он, естественно, заставил ждать), Брамли сообщил им о мерах, принятых к восстановлению порядка. Им уже было известно, что в город введены войска. Тем не менее они снова предъявили требование, чтобы арабскую полицию разоружили и передали оружие еврейской молодежи. Тогда Брамли высказал предложение сформировать еврейскую бригаду невооруженной специальной полиции. Сторрс идею отверг. Рутенберг внес предложение о введении военного положения. По заявлению Сторрса, такое решение находится в ведении Больса[718].
Сторрс намеренно не упомянул о распоряжении отозвать войска и вновь оставить евреев Старого города беззащитными.
Утром в понедельник арабская атака возобновилась. Ей предшествовала новая процессия, на этот раз внутри Старого города. Большинство участников составляли хевронские погромщики, арестованные арабской полицией накануне, продержанные в участках ночь и отпущенные утром. Арабская полиция сопровождала процессию к Храмовой горе, а затем предоставила ее самой себе.
Разбившись на группы, погромщики попытались атаковать Еврейский квартал, но были отражены молодыми людьми с крыш. Из-за нехватки оружия, оборонцы взяли на вооружение камни и палки. Заготовленные ведра с кипящей водой и кипящее масло оказались ненужными. В смешанных районах, тем не менее, погромщики вновь сумели проникнуть в еврейские дома и атаковать обитателей, разрушая и грабя. Кое-где их отражали отдельные защитники. Один из них, Мордехай Малка, не бывший членом Хаганы, взял ружье и, раненный в ногу, заставил чернь отступить. Он был арестован англичанами. Перед евреями Нового города ворота оставались закрытыми.
Поздним утром вернулись индийские части. Пока их патрули под охраной арабской полиции действовали исключительно на центральных улицах, в закоулках продолжалась бойня.
Параллельно с переговорами Жаботинского со Сторрсом, в воскресенье Усышкин от имени Сионистской комиссии и Давид Елин, председатель Временного комитета общины, потребовали от генерала Больса объявить военное положение, разоружить арабскую полицию, запретить процессии и демонстрации, уволить мэра Иерусалима, назначить комиссию по расследованию. На комиссии должна быть представлена еврейская община. Кроме того, они высказали необходимость выплаты компенсаций за нанесенный ущерб и допустить Хагану в Старый город. Они ушли с пустыми руками. По вопросу об обороне Больс не моргнув глазом заявил, что в его распоряжении находится достаточно войск и в помощи евреев он не нуждается. Утром в понедельник Больсу представили новый меморандум от Сионистской комиссии и Временного комитета. Он был выдержан в более решительных тонах и предупреждал, что если в течение двух часов погромы не будут прекращены и безопасность людей и имущества восстановлены, еврейская община "поднимется вся как один на свою защиту и защиту своих братьев, пытаемых и убиваемых на их глазах".
Возможно, эта угроза привела к введению в тот день военного положения. Вся полиция, еврейская наравне с арабской, была разоружена, вход и выход из Старого города был запрещен.
Военное положение не положило конец атакам. Арабские полицейские, хоть и разоруженные, продолжали служить проводниками индийских частей и фактически удержали их от задних улиц и переулков, где продолжались резня и насилие.
Предложение полковника Брамли Жаботинскому и Рутенбергу в офисе Сторрса в воскресенье осуществилось на третий день погромов. Поздней ночью во вторник Жаботинского известили, что решено сформировать специальную полицию из 200 евреев. Им следует прибыть на Русское подворье (полицейский отдел в Иерусалиме. — Прим. переводчика) в 8 часов утра для церемонии посвящения. Это была, учитывая сжатость сроков, серьезная задача, но в назначенный час Жаботинский и Рутенберг прибыли в указанное место со 100 членами Хаганы. Английский офицер, полковник Попам, записал их данные и принял присягу у пятидесяти с чем-то, когда появился нарочный с приказом задержать церемонию.
Сионистская комиссия тоже получила письмо с уведомлением, что поскольку численность войск была достаточной, решение пересмотрено. Подобная часть сформирована не будет.
В тот же день Жаботинский был арестован[719].
В понедельник Главным штабом британской армии был выпущен приказ иерусалимским частям "арестовать всех иудеев". Грузовик легионеров отправился с оружием в Иерусалим с базы в Сарафанде без приказа. Последовали обыски по всему городу. Некоторые легионеры были пойманы, обезоружены и взяты под стражу.
Помещение Сионистской комиссии и квартира Вейцмана также подверглись обыскам. Позже в тот же день четверо британских офицеров произвели обыск в штабе центральной зоны Хаганы — в здании музея искусств Бецалель. Не нашли ни оружия, ни легионеров, в то время как единственный находившийся в здании легионер прятался в женском туалете. Но когда позднее на свой обычный обход прибыл Жаботинский, Гинзбург[720] предложил ввиду враждебных намерений англичан перевести пост на небольшое расстояние, в Раввакию — квартиру холостяков на первом этаже здания, где жили Жаботинские. Жаботинский согласился. На следующее утро карета хадасской "скорой помощи" помогла группе перебраться.
Это оказалось роковым шагом. Вечером в среду большая группа англичан под предводительством районного начальника военной полиции Янсена прибыла в Раввакию и провела три часа, обыскивая здание. Было обнаружено оружие: 3 ружья, 2 револьвера и 250 боевых патронов. Из 24 мужчин в здании было арестовано 19, а пятерых оставили присматривать за женщинами[721].
Один из офицеров провел 19 арестованных по ночным улицам в полицейский участок в Старом городе, с пристроенной к нему тюрьмой. Там они и уснули, впервые за три ночи, на каменном полу, под капли дождя, стекающие внутрь через незастекленное окно их камеры. На следующий день Жаботинский узнал об их аресте — как видно, после приостановления процедуры принятия присяги. Взяв с собой доктора Мордехая Элиаша, молодого юриста, сотрудничавшего с Сионистской комиссией, он отправился в участок опротестовать аресты. Хагана, заявил он властям в тюрьме, не была нелегальной организацией. Администрация знала о ее существовании и фактически санкционировала ее. Арестованные не совершили никакого преступления, им не было предъявлено обвинение в нарушении закона, за исключением того, что в доме, где они находились, найдено оружие. Он потребовал их немедленного освобождения. Если же администрация считает их виновными, он, как их руководитель, виновен тоже и подлежит аресту. Офицеры признали логику его аргументов и взяли его под арест. Его привели к изумленным девятнадцати соратникам. Там он предупредил их: если спросят, кто вы, отвечайте прямо — члены Хаганы. Если спросят, кто вас организовал, отвечайте: лейтенант Жаботинский. Все, что вы делали, было сделано с ведома и согласия военного губернатора полковника Сторрса.
Вскоре Жаботинского и остальных вызвали явиться к военному магистрату в здании, капитану-австралийцу. Поскольку не все арестованные владели английским, был вызван переводить чиновник-араб; но Жаботинский отказался отвечать на вопросы без еврейского переводчика. Остальные последовали его примеру. Магистрат сдался. Через 2–3 часа прибыл сержант из Еврейского легиона заменить переводчика-араба.
У чиновников была своя логика. Поскольку Жаботинского не было в здании, где было найдено оружие, его освободили. Что касается остальных, было сказано: если один из них возьмет на себя вину за оружие, остальных освободят. Гинзбург тогда предложил взять вину на себя, но его товарищи заявили, что виноваты одинаково.
Их вернули в камеру. Жаботинского освободили, но не надолго. Как видно, он отправился домой отдохнуть, в чем очень нуждался. Тем временем капитан Янсен прибыл в помещение Сионистской комиссии и там заявил, что в Раввакии ему было сказано, что три ружья и два револьвера принадлежат Сионистской комиссии. Так ли это?
Здесь стоит замедлить повествование. Наступил критический момент, имевший далеко идущие последствия.
В сложившейся ситуации, такой мрачной и уродливой, надлежало дать ответ непреклонно правдивый: оружие действительно принадлежало Сионистской комиссии. Этот хорошо известный властям факт не содержал ничего запретного.
Комиссия, посланная британским правительством, была возмущена поведением администрации так же, как и еврейская община, так же, как возмутился бы народ Великобритании, если бы ему стала известна правда. Речь шла о чиновниках, допустивших возмутительные события и демонстративно не предпринявших шагов по предотвращению их или подавлению. Они оставили евреев Старого города без защиты и помешали защите извне.
Оружие принадлежало комиссии.
Доктор Вейцман и его коллеги сожалели только, что администрация помешала его применению.
При такой позиции администрация не осмелилась бы арестовать Вейцмана — это можно утверждать с уверенностью. Его личное вмешательство, скорее всего, вызвало бы смятение заговорщиков. Несомненно, конфликт между Вейцманом и британскими властями немедленно привел бы к всеобщему негодованию в Великобритании и мог спровоцировать расследование поведения властей на протяжении предшествующих полутора лет.