Кабинет постановил: просить Военного секретаря:
а) довести до сведения лорда Алленби, что приговор господину Жаботинскому кажется кабинету на основании представленных фактов чрезмерным, и просить лорда Алленби лично рассмотреть обстоятельства дела полностью.
б) заявить в Палату представителей, что правительство Его Величества связывалось с лордом Алленби по данному вопросу и проинформирует Палату о результатах при первой же представленной возможности[743].
При сравнении дат выясняется, что Алленби получил эту депешу как раз во время путешествия Жаботинского и его товарищей в Кантару. Приговоры смягчили через два дня.
Военный министр Черчилль, устав сопротивляться граду запросов, мог бы подчеркнуть, что сроки снижены для успокоения критиков. Но он даже и не пытался — быстрая и разительная перемена только делала поведение администрации еще более подозрительным.
В Палате представителей атаку возглавляли с самого начала те, кто был связан с Жаботинским во время его борьбы за легион — например, подполковник Эштон Паунол, который, будучи командиром 20-го Лондонского полка, сделал возможным для сержанта Жаботинского вести его политическую кампанию, лорд Роберт Сесиль, неутомимо оказывавший в Иностранном отделе содействие легиону и вообще делу сионизма. Так же неутомимо он снова и снова атаковал парламент.
Наименее сдержанным был полковник Джозайя Уэджвуд. Не получив ответа на первые запросы, он напрямик спросил 28 апреля: "Лежит ли на британских офицерах ответственность за погром?"
Хотя Черчилль настаивал, что до сих пор ждет исчерпывающую информацию, он отверг обвинение Уэджвуда. "Предположение, что британские власти состояли в заговоре о беспорядках, превратившихся в погром евреев, — сказал он, — могу утверждать, не имеет оснований"[744]. На этой стадии Черчилля нельзя обвинять в том, что его ответы на запросы, продолжавшиеся безостановочно больше двух недель, являли собой лучшие традиции уклончивости. Неделями напролет палестинская администрация попросту не выдавала информацию Лондону. 14 мая, через двадцать четыре дня после окончания суда в Иерусалиме, директор военной разведки в военном министерстве генерал Твейтс все еще извиняется перед главой Иностранного отдела лордом Хардингом за невозможность предоставить в его распоряжение отчет о судебном расследовании: на повторные просьбы в Каир об отчете ответа не последовало. В архивах не содержится документация о том, когда, наконец, он был получен; но, учитывая его смехотворное содержание, Черчилль явно не смог бы воспользоваться им для цитирования. К тому же разоблачающее обвинение Майнерцхагена в Лондоне уже получили. Керзон и его главный советник Хардинг не сомневались в его справедливости. Керзон решительно отмел требование Алленби об отзыве Майнерцхагена в наказание за критику администрации. Во внутренней корреспонденции Иностранного отдела Керзон выражает безграничное доверие Майнерцхагену; Хардинг прямолинейно пишет: "То, что военный офицер критикует военную администрацию, вызывает неприязнь Алленби, но, насколько можно судить, и по всем доступным слухам, критика вполне заслужена"[745].
Черчиллю, таким образом, мало что оставалось сказать, не осуждая публично палестинскую администрацию — кроме того, что он ждет информацию. Даже по поводу физических условий заключения Жаботинского, — прошло два месяца, прежде, чем Черчилль смог заверить генерала Кольвина, сделавшего четкие запросы, что условия содержания Жаботинского в Акре относительно комфортабельны.
В резолюции от 26 апреля отсутствовала важная составляющая. Упомянуто лишь давление из парламента. Ни слова не сказано о давлении сионистских деятелей. Погром, суд, жестокий приговор снова предоставили возможность для полного разоблачения антисионистского режима предшествующих двух лет.
В январе Вейцман признал, что большой ошибкой было не противиться поведению администрации, как только стали ясны ее враждебные намерения весной 1918 года. Теперь же администрация перегнула палку и вынесла суть вопроса на публичное рассмотрение. Как же случилось, что в протоколе заседания кабинета не упоминаются громогласные требования сионистов назначить правительственную комиссию по расследованию (а не комиссию самой виновной администрации) и компенсировать арест и приговор Жаботинского его немедленным освобождением? Причину молчания кабинета долго искать не приходится: сионисты такого требования не предъявили. В Палестине Временный комитет еврейской общины действительно предложил проект решительно сформулированного требования об этом. Но они снова позабыли часто повторенный совет Жаботинского — адресовать протесты и воззвания не к палестинской администрации или сионистскому руководству, а прямо к английскому правительству. Они отправили свои требования генералу Больсу, который даже не подтвердил их получения. Комитет, не получив поощрения и поддержки от сионистского руководства, воздержался от дальнейших действий.
Что же касается сионистского руководства в Лондоне, оно подало 16 апреля меморандум, протестующий против политики администрации на протяжении недель до начала и во время беспорядков. Меморандум содержал просьбу о присутствии в комиссии по расследованию представителя еврейства и независимого представителя из Англии[746].
Восемь дней спустя старший чиновник в Иностранном отделе Г. У. Янг доложил, что доктор Радклиф Соломон, подготовленный сионистским отделом, нанес ему визит и выразил пожелание о "независимом" расследовании всей деятельности администрации в Палестине. Янг ответил: "насколько мне известно, вопрос о таком расследовании не стоит"[747]. Сионистская организация не обратилась с этой просьбой в письменном виде".
Во внутренней переписке по этому вопросу Янг выражает поддержку идее расследования; спустя три дня, под впечатлением реакции Парламента на приговор Жаботинскому, он направил совет своему начальнику, Хардингу: "Ничто, кроме расследования деятельности всей администрации или немедленного установления гражданской администрации, не подавит критику"[748].
Янгу следовало лишь заключить, что сионисты, так сильно разгневанные, окажут непрекращающееся давление на учреждения такого расследования. Но оно не было оказано.
Правительство разрешило Алленби захватить инициативу. Требованиями членов парламента и призывами прессы пренебрегли. Сионисты после первой просьбы к вопросу не вернулись.
Назначенный комитет описывался полковником Уеджвудом как "члены того же профсоюза, что и те, кто под расследованием"[749]. В нее вошли, за одним лишь исключением, все те же, кто принадлежал к военной касте в Египте, как и главные фигуры в администрации. Председательствовал генерал С. И. Полин, бывший достаточно ярым антисемитом, чтобы, в свою очередь, участвовать на следующий год в прославленном антисионистском ланче в Лондоне.
Единственное гражданское исключение составлял член Британского общества в Египте, возглавляемого генералом Алленби: он был судьей в апелляционном суде "для местного населения", и его Алленби ввел в комиссию "консультантом по всем вопросам свидетельства и права"[750].
Заседания были закрытыми, но доктор Эдер, вызванный как свидетель, сумел собрать информацию об их ходе и убедиться в их предвзятости. Уже 14 мая он пишет гневный отчет, адресуя его Вейцману. Перечислив конкретные примеры успехов комиссии в откапывании антисионистских свидетелей, он подводит итог: "Из хода допросов свидетелей можно заключить, что администрация будет признана невиновной; что военные власти выполнили свой долг благородно, в трудных обстоятельствах; полковник Сторрс и один-два младших британских офицера, возможно, отчасти будут виниться; вина падет на арабскую полицию и, возможно, на коменданта-араба; будет установлено, что Сионистская комиссия и сионисты достаточно сделали, чтобы арабов спровоцировать"[751].
Что еще требовалось для того, чтобы коллеги Эдера поняли: комиссия по расследованию, вместо того, чтобы раскрыть всю правду об администрации и таким образом оградить от прецедентов, созданных ею, превращается в еще одно орудие для подрыва сионизма? Но даже и теперь, когда можно было воспользоваться благоприятной атмосферой в парламенте и прессе и, более того, сомнениями в самом правительстве, когда можно было мобилизовать еврейское общественное мнение, и в Англии, и в Америке, они оставались в полном бездействии. Ни единого публичного заявления не было сделано Сионистской организацией для разоблачения характера комиссии.
Последняя возможность представилась спустя недели. Ормсби-Гор, оставаясь до конца скептически настроенным, спросил в Парламенте: 'Что это, военный суд по расследованию или гражданская комиссия?"
Черчилль дал поразительный ответ: "Как судебная комиссия, она содержит военный элемент, но теперь, как я понимаю, во главе ее стоит гражданское лицо и отчитывается она перед Иностранным отделом"[752].
Эта явная демонстрация того, что правительство старается скрыть истинный состав комиссии, предоставила ниспосланную провидением возможность раскрыть намеренно созданную заинтересованность комиссии, которая неизбежно грозила нанести урон делу сионизма. Этой возможностью не воспользовались. Наоборот, единственная реакция сионистского руководства на заявление Черчилля могла послужить только подкреплением авторитета комиссии.
Леонард Стайн, политический секретарь Сионистской организации, написал Ормбси-Гору дружеское письмо, не в духе жалоб, как он заявил, а "в интересах фактов как таковых". Он писал: "Хотя по всем проявлениям, насколько известно, нет оснований сомневаться в честности комиссии, желательно, чтобы общественность знала, что она представляет собой военный суд, а не беспристрастную инстанцию"