Бертелло привнес затем собственную перспективу эксперта. Явно в насмешку, он заявил, что "изучил работы великого историографа сэра Джорджа Адама Смита, и что Смит ясно продемонстрировал, что Палестина никогда не превышала границы от Дана до Беэр-Шевы". Он занялся этими исследованиями, добавил он, "по просьбе Ллойд Джорджа"[848].
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
ЧУВСТВО подавленности, на которое Жаботинский жаловался вскоре после прибытия в Лондон, перешло в более конкретное недомогание. Он пишет Иоффе в "Гаарец" с просьбой не платить ему жалованье, поскольку не дал ни одной статьи. "Я не писал, потому что не мог. Какая-то маленькая пружина в моей голове сломана и не знаю, когда она восстановится"[849].
Спустя три недели он все еще страдает. "Я очень много занят теперь, — пишет он Белле в торопливой записке, — но хуже всего то, что я устал. Умственно надорвался, иначе не могу назвать. И никакой отдых не помогает. Начинаю серьезно бояться потери работоспособности"[850]. Недомогание, по-видимому, продолжалось. В течение месяцев нет никаких признаков, что он писал для газеты "Гаарец". В апреле снова пишет Иоффе: "Простите мое молчание. Причин, дел и пр. много, но основная причина — органическая усталость, накопившаяся в каждой косточке за последние шесть лет и прорвавшаяся, как только я уехал из Палестины. Боюсь, она вынудит меня оставить сионистскую деятельность окончательно после конгресса"[851].
Как ни странно, это недомогание никак не отражалось на его деятельности, ни в "Керен а-Йесод", который он представлял на бесчисленных митингах по всей стране, ни, как заметил Вейцман, в Комитете по политическим вопросам. Он даже нашел время заняться давно лелеемым замыслом создания издательства в Иерусалиме. Несмотря на все политические переживания, Жаботинский организовал группу для его воплощения. Найдич, Златопольский, Шмариягу Левин — знаменитый писатель и пропагандист сионизма — и всегда верный Зальцман встретились с ним и решили сформировать компанию с капиталом в 50.000 фунтов. Иосиф Коуэн и Джеймс Ротшильд согласились стать директорами. Левин должен был разделять редакторские функции с Жаботинским, озабоченность которого отсутствием хорошей, живой литературы для детей Палестины не ослабевала. Он приступил к изданию книг для детей и школьных учебников, включая ивритский атлас, о котором он давно мечтал. Сроки на этой встрече не обсуждались[852].
Только одна возможная причина может убедительно объяснить эту жалобу, повторяющуюся на протяжении месяцев почти в каждом письме к сестрам Берлин: его одолевала мучительная интеллектуальная и моральная дилемма — результат присоединения к руководству движением. Даже соглашение с Вейцманом было нацелено не только на излечение болезни в движении (проблема с персонажами в Лондоне и Иерусалиме), но и на отвоевание позиций, утерянных вопреки его советам и несмотря на его предложения в течение предшествующих двух лет: требование участия сионистов в выборе официальных лиц на посты в Палестине и поддержка легиона.
В конечном итоге он считал Вейцмана, по крайней мере, частично ответственным за эти невзгоды. Только после заверений, что в Исполнительный комитет будут введены еще два дополнительных члена, Жаботинский согласился войти в его состав. Дополнительно членами Исполнительного комитета стали Иосиф Коуэн и Ричард Лихтгейм, представитель молодого поколения немецких сионистов, который во время войны выполнял с пониманием и энтузиазмом невероятные, почти невозможные функции сионистского представителя в Турции.
Тем не менее в ноябре Жаботинский посоветовался с группой близких друзей, верных ему со времени легиона, — Йоной Маховером и Михаилом Шварцманом из России, Якобом Ландау (основателем Еврейского бюро по переписке, откуда он распространял из Голландии пробританскую, просоюзническую и пролегионерскую информацию) и Меиром Гроссманом. На совещании в доме Иосифа Коуэна Ландау и Гроссман выразили безоговорочную оппозицию его вступлению в комитет. Они считали, что, не имея за собой организации, он не будет пользоваться достаточным весом, даже вместе с Коуэном и Лихтгеймом, для перемен, которые они все считали необходимыми. Была предложена альтернатива: организовать такую поддержку, оппозиционную партию. Коуэн, Маховер и Шварцман были на стороне Жаботинского, который, как Гроссман отметил много лет спустя, "согласился с точкой зрения большинства"[853].
Через несколько недель, адресуясь к более широкому кругу сторонников, Жаботинский откровенно изложил сущность проблемы: в двух статьях в "Ди Трибуне", идишистском журнале военных лет, который Гроссман возродил в Лондоне.
В первой статье, опубликованной накануне его официального вступления в Исполнительный комитет, он впервые после прибытия в Лондон развернул серьезную гласную критику в адрес сионистского руководства.
"Политически мы достигли многого, и способствовавшие этому достойны вечной благодарности нашего народа. Но были совершены и серьезные политические ошибки: слишком много было празднований, слишком много благодарственных речей и мало использования полученных (от англичан) обещаний.
Существует опасность, что даже теперь, при том, что текст Мандата всем известен, и все убедились, как прекрасны его принципы и как слабы полученные нами гарантии, будет сделана попытка инициировать очередное еврейское "Ура!" и приношение благодарностей, вместо того чтобы объявить открыто и честно, что если от нас ждут большую работу по колонизации, мы должны получить существенные политические права".
Затем Жаботинский перешел к проблеме безопасности ишува. "В течение двух лет мы позволяли английской администрации привыкнуть к идее, что в Палестине антисемитская политика может серьезно претворяться в жизнь без риска для служебного продвижения антисемитов. Когда из Палестины взывали, что совершенно открыто готовится погром против евреев, ответом "сверху" всегда было, что это всего лишь истерические вопли и что генерал Икс или полковник Игрек — наши наилучшие друзья.
Нам следует раз и навсегда с ясностью определить, что истинной причиной коррупции в предыдущей администрации и катастрофы был не только ее антисемитизм, но и наше вечное "Хорошо".
И снова, предупреждал он, грозит та же опасность. Уже есть признаки того, что, несмотря на влияние Герберта Сэмюэла, многие из британских официальных лиц чувствуют себя так же, как и в дни Алленби. Теперь, как и тогда, они чувствуют, что еврей не способен защитить свои права и, пока не начнется откровенная бойня, продолжит твердить "хорошо". Без наличия в стране здоровой оппозиции, без жесткого ежедневного сопротивления каждой несправедливости, каждой грубой фразе о евреях не может быть создана нормальная политическая атмосфера нигде в мире. Палестина не составляет исключения. Но хотя "все сионистское движение" пронизывало оппозиционное брожение, оно выражалось в разнообразных элементах, включая и попросту мелочные; прежде всего люди, сами неспособные на созидательную деятельность и интенсивно противившиеся всякому практическому начинанию, заходили так далеко, что предлагали прекратить сборы фондов.
Следовало создать нечто новое. И нужна была не просто программа — она уже существовала.
"Нам нужен новый элемент в Сионистской организации — забытый размах герцлевской идеи Еврейского государства, активная движущая сила, вера в великие идеи, готовность предъявлять великие требования к себе и другим.
Такое настроение существовало и было широко распространено; но необходимо было объединить людей, выработать новое кредо, а затем обрести влияние и возродить Сионистскую организацию.
Но в любом случае, пишет он в заключение:
"С верхушки или от низов, мы должны произвести в движении органическую революцию"[854].
Его следующая статья вышла через месяц[855] — через три недели после воссоздания Сионистского исполнительного комитета. В ней он разъяснил характер противоречивых принципов, которые ему пришлось разрешить. Существовало, по его словам, два пути по оживлению движения. Один — "мобилизация молодых, здоровых, разочарованных людей и преподача им основы политического образования". В нескольких конгрессах они потерпели бы поражение, но победили бы в конечном итоге. Это был путь длинный, но чистый, здоровый и эффективный; даже и до победы он возвел бы жизнь в Сионистском движении на более высокий идеальный уровень.
Альтернативой является компромисс; и он описывает характер этого компромисса и последствия. Описание четко отразило отношение его и его близких соратников с Вейцманом и его друзьями.
"Так случилось, что некоторые из представляющих "опасную" позицию, более или менее хорошо известны и пользуются уважением. Так случилось, что внутрипартийные обстоятельства делают необходимым пригласить этих людей присоединиться к руководству. Чтобы уговорить их, нужны уступки. Будут приняты резолюции, которые в разбавленной форме отдают "опасной" точкой зрения.
Тем не менее реальная власть управления останется в тех же руках, что и вчера; и, как хорошо известно, вчерашние руки не могут воплощать сегодняшнюю политику.
Не потому что не хотят — это не вопрос доброй воли. Они не в состоянии, органически, естественно — независимо от их желания или нежелания.
Разбавленные положения в напечатанной программе остаются пустыми словами, разве что у пришельцев найдутся силы, чтобы добиться внедрения того, что было обещано, и даже и тогда это не произойдет гладко. Следуют значительные трения в руководстве; лучшие умы с обеих сторон теряются во внутренних спорах, возможно, и в интригах, вместо развития продуктивных действий или хот