.
Возражения высказали и Эдер (с визитом из Палестины), и Коуэн. На следующем заседании (на следующий день) приняли только измененную резолюцию. Численность набора определена не была — "до соглашения с соответствующими инстанциями". Значительно более серьезным, однако, стал отказ от предложения Жаботинского, чтобы за содержание солдат взялась Сионистская организация.
В тот период самым распространенным и самым эффективным британским доводом против Еврейского легиона было как раз то, что он будет стоить британскому налогоплательщику. Предложения Жаботинского немедленно нейтрализовали бы значительную долю критики и внесли драматическую ноту в требование сионистов. Шансы, скорей всего, были очень слабы даже и в том случае, если бы правительство приняло это предложение, — из-за упрямого сопротивления египетского главнокомандующего, антисиониста генерала Конгрива. Но такое предложение, соответственно опубликованное, не могло не иметь огромного пропагандистского эффекта против антисионистского фронта, формирующегося в Великобритании.
Принятая резолюция лишь приуменьшала расходы британских налогоплательщиков: "Опираясь на чувство патриотизма среди халуцим, предполагается, что достаточное их число может согласиться на зачисление при оплате рядовым из расчета один фунт в месяц, при условии, что помимо этого добровольного ограничения их положение как британских солдат будет приравнено ко всем другим солдатам британской армии.
Призовутся исключительно бессемейные, и семейные пособия будут полностью сокращены"[862].
Причиной поражения Жаботинского было, несомненно, печальное положение дел организации с финансовыми ресурсами. Сам Жаботинский в письме Белле пишет мрачно, что "денег нет не потому, что их не существует в природе, а потому, что евреи только аплодируют, но не раскошеливаются". Но он считал, что особый призыв для такой цели вызовет энтузиазм мирового еврейства. На измененную резолюцию он отреагировал мягко.
Убрав его финансовое предложение, сказал он, "резолюция обрела сомнительную практическую ценность. Правительство может ответить, что такое же предложение могут сделать и арабы". Но он, тем не менее, считал, что выступить с этим предложением необходимо[863].
Ему затем представилась возможность наблюдать скорое воплощение своего предсказания о значении и последствиях компромисса. Требование о гласной кампании за поправки в мандате свели к циркуляру к членам Комитета по мероприятия. Предложение о финансировании Сионистской организацией возрожденного легиона и снятии бремени расходов с налогоплательщиков, постигла та же участь. Хотя этот результат можно было предвидеть, он несомненно, разочаровывал, добавлял горечи к тяжелому чувству и подкреплял формирующееся в нем решение уйти из политики.
"После Конгресса, — пишет он сестре, — я намереваюсь обосноваться в Иерусалиме". Там он надеялся организовать издательство, а если не удастся, начать юридическую практику[864].
В любом случае теперь было не время предаваться дебатам о политических вопросах. Вейцман пребывал в США с миссией, критической по меньшей мере для финансовых перспектив движения. В ней заключалась очередная стадия конфликта с Брандайзом и его коллегами. Жаботинский, как и палестинцы, и все европейцы, полностью отвергал подход Брандайза. Его позицию и подход Брандайза разделяла истинная пропасть. Встретившись с Брандайзом лично единственный раз, в Палестине в 1919 году, он резко отреагировал на яростную защиту Брандайзом безобразий военной администрации.
Следом за тем, даже после погрома в Иерусалиме, сначала на Сионистской конференции в Лондоне в июле 1920-го и с тех самых пор и далее, брандайзовская группа настаивала, что политическая борьба за сионизм кончилась с Декларацией Бальфура и выдачей мандата Великобритании. Теперь, заключили они, можно было попросту продвигаться в строительстве страны. Для сионистского вмешательства в политические вопросы причин не было. Учитывая угрожающую политическую реальность в Палестине, Жаботинский, даже в большей степени, чем Вейцман, не мог не воспринимать эту ошеломительную теорию представляющей опасность будущему сионизма.
Теперь же возник дополнительный и связанный с предыдущим источник конфликта. В ответ на критику на конференции в июле 1920 г. исполнительный комитет направил в Палестину "Реорганизационную комиссию", состоявшую из Раберта Шольда и двух работников комитета, Юлиуса Саймона и Нехемии де Льема. Если бы Саймон и де Льем, будучи также членами правления "Керен а-Йесод", не поссорились бы с Найдичем и Златопольским в Лондоне, а затем в Палестине с Усышкиным по поводу работы фонда (они возражали, в частности, против покупки земель в Изреэльской долине), их отчет, призывавший к "радикальным переменам в его управлении и администрации", мог быть встречен более дружественно. В данной же ситуации отчет отвергли, и они вышли из состава исполнительного комитета. Их-то освободившиеся места и заняли Жаботинский, Коуэн и Лихтгайм.
Их же несогласие распространялось не только на политические решения "Керен а-Йесод". Они выразили поддержку позиции Брандайза в будущем развитии сионизма в целом, могущей привести в случае ее воплощения к созданию двух фондов, "Керен а-Йесод" — для таких общественных нужд, как здоровье и образование, субсидируемого пожертвованиями, и американского фонда для капиталовложений в экономическое развитие. Эта структура вкладов контролировалась бы американцами, а не Всемирной организацией сионистов. И поскольку 80 процентов финансов организации, по существу, поступило из Соединенных Штатов, отдельный контроль фонда по капиталовложениям привел бы к американскому контролю над Всемирной организацией сионистов.
Дополнительное соображение было подоплекой этого спора. Сионистское начинание в Палестине не могло рассматриваться и оцениваться мерилами бизнеса. Экономические инициативы часто определялись политическими мотивами. Американский подход по своей природе был более деловым; он был явно не приспособлен или, по крайней мере, преждевременен при существующих в стране условиях. Значение имел и психологический элемент: еще одно различие в "темпераментах".
Вейцман ощутил также и "этническую" рознь с американцами, чьи знания и, в его глазах, сердце, были далеки от пульса Палестины. Он с горечью писал:
"Руководство американских сионистов — не националистичные евреи. Для них сионизм не является движением, придающим им определенное восприятие мира, определяющее их восприятие еврейской жизни. Сионизм для них — движение, направленное на строительство страны, с которой у них самих мало общего, но которую они готовы принять, поскольку она привлекает еврейские массы, им совершенно незнакомые.
Уганда, Аризона, Канзас, возможно, привлекли бы американское руководство и больше, но, поскольку сами они не намереваются покинуть Америку, они, конечно, не готовы навязывать страну тем, кто хочет приехать, и потому соглашаются на Палестину. Более того, у них нет ни малейшего представления о проблемах сионизма, играющих такую значительную роль в жизни движения, таких, как возрождение иврита, желание сионистов заострить еврейский характер мировых еврейских общин, пробудить в их сознании сопротивление ассимиляции во всех ее проявлениях, короче, о всех тех духовностях, которые формируют национальное движение, в котором Палестина и палестинизм всего лишь территориальное воплощение национально-политического переворота.
Естественно, Брандайз и его товарищи не в состоянии понять все эти вещи, поскольку он такой не еврей в своем восприятии, в своих чувствах, и никогда не пытался понять глубинные причины, движущие еврейские массы в Палестину. Он попросту и всего лишь колонизатор. И так случилось, что он колонизирует Палестину"[865].
Несмотря на продолжительное и интенсивное сражение в Америке, Вейцману не удалось сохранить единство в движении. Но в заключительной стычке с поначалу доминировавшей брандайзовской группой — на особой конвенции в Кливленде в июне — он завоевал ошеломительную победу. Группа, составляющая меньшинство, покинула зал заседаний, и большинство в ее составе посвятило свою энергию экономическим проектам в Палестине. Бразды правления приняла новая группа, возглавляемая Льюисом Липским и лояльная Вейцману. К тому времени многие делегаты, несомненно, расстались с иллюзией, что не требуются дальнейшие политические усилия, поскольку в Палестине произошли драматические события.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
ТРАГЕДИЯ снова неожиданно поразила еврейский народ. Новая волна арабского насилия, убийств, изнасилований и грабежей, направленная против евреев, обрушилась при, казалось бы, благоприятном правлении верховного наместника-еврея.
Арабы выбрали удобный день — Первое мая, празднуемый еврейскими рабочими традиционной процессией в Тель-Авиве. Небольшая соперничавшая группа коммунистов праздновала отдельно и даже ввязалась в стычку с основной процессией. Вслед за этим, всего через несколько сот ярдов, в Яффо арабы развязали атаку на еврейских мужчин и женщин и еврейское имущество. Имея на вооружении только булыжники, камни и кинжалы, арабы, поначалу принявшиеся за грабеж еврейских лавок, могли быть отражены сопротивлявшимися евреями. Но к погромщикам вскоре примкнула арабская полиция, которой по какой-то причине было выдано оружие. Некоторые из них обеспечили защиту атакующих, другие сорвали с себя знаки отличия и открыли пальбу по евреям. Эта чернь двинулась на Тель-Авив, тогда всего лишь пригород Яффо. Здесь собралась еврейская толпа и при содействии кордона английских полицейских отогнала нападавших.
Арабы отступили в Яффо и направили свою атаку на выбранную ими главную мишень: общежитие недавних иммигрантов. Около 100 человек находились внутри и рядом со зданием. Как описывает "Сефер Тольдот а-Хагана" ("История Хаганы"): "Евреи были тогда так спокойны и слепы, что среди них не нашлось ни одного ствола огнестрельного оружия"