Внутренние дебаты и разногласия между Жаботинским и организаторами Хаганы из рабочего движения не утихали. Жаботинский не только помог в сборе средств на оружие для подпольной Хаганы, но и заявил в статье: "Если не окажется иного пути, мы, несомненно, будем вынуждены создать секретную организацию". Он не ослаблял усилий по распространению своего убеждения, что только Еврейским легионом можно было обеспечить безопасность ишува[915].
В июле он представил свою позицию комитету по мероприятиям в Праге. Обсуждение длилось три дня[916].
Моральной проблемы тут не было. Проблема являлась практической и военной. "Перед вами стоит невинная душа, — заявил он. — Я не знаю, что подразумевается под пацифизмом или под милитаризмом. Но я знаю, что такое сионизм. Наша задача — защита земли Израиля независимо от британских солдат или арабских полицейских. Когда в Палестине было расквартировано 15.000 еврейских солдат, в ней было тихо и мирно, хотя в Египте полыхало"[917].
Бен Гурион противопоставил альтернативу:
"Нам нужен Еврейский легион. Мы поддерживаем усилия исполкома в этом направлении, но нам неизвестно, будет ли у нас легион. Я отношусь к скептикам. Я не ставлю под сомнение наше моральное право сформировать Еврейский легион в Палестине. Наши права в Палестине — права нации, а не меньшинства. Поэтому мы должны защищать свои права собственными силами. Вопрос лишь в том, как это следует делать. В этом аспекте я не согласен с Жаботинским. Он убежден, что только легион в состоянии нас защитить. Я же не уверен в защите легионом, — даже если он будет состоять исключительно из евреев, — пока он будет под командованием не евреев, а английского генерала"[918].
Голомб, ставший теперь во главе Хаганы, поставил вопрос еще более кардинально. В письме к Жаботинскому он отмечал: хотя кампания за легион оправданна и необходима, она наверняка затянется, в то время как нужда была в "немедленном подкреплении наших оборонных нужд". Более того, даже если еврейские батальоны возродятся, в нужный момент они могут оказаться далеко. В результате всех дебатов было принято смелое и почти единогласное решение уполномочить исполком предпринять необходимые шаги для "обеспечения восстановления Иудейского полка, в прошлом действовавшего в Палестине".
Дебаты продолжались и на конгрессе в Карлсбаде в сентябре, но не на открытых заседаниях.
Менахем Усышкин — ветеран оппозиции Еврейскому легиону с 1915-го — не рекомендовал развернутых дебатов по этому вопросу. Как сообщает "Джуиш кроникл", вопрос о легионе "угрожал вызвать серьезный раздор", и потому "руководство в кулуарах, предчувствуя большие неприятности и осознавая настрой Конгресса, с одной стороны, и твердость господина Жаботинского с другой, — последовало совету Усышкина: чем меньше будет упоминаться легион, тем лучше"[919].
Тем не менее, поскольку на открытом обсуждении раздавалась критика предложения освободить британского налогоплательщика от финансового бремени по легиону (выраженная де Льемом, еще более злостным противником легиона), Жаботинский посвятил часть своей речи объяснению политического преимущества этого жеста для сионистского движения в британском общественном мнении. В остальном дебаты о воссоздании легиона были перенесены на закрытую сессию комитета по политике. Из разрозненных отчетов видно, что Жаботинский столкнулся с серьезной оппозицией — не от руководителей рабочего движения, в принципе не возражавших, но от традиционных антилегионеров, от проповедников пацифизма и от некоторых опасавшихся, что вид еврейских солдат разгневает арабов.
Несмотря на это Жаботинского поддержало значительное большинство. Дополнительную причину к тому называет историк сионизма Адольф Бём, сам противник легиона и Жаботинского: "Учитывая настроение масс в тот период, большинство руководства поддалось на нажим Жаботинского, в то время считавшегося героем нации"[920].
В своих разногласиях с представителями Хаганы из рабочего движения Жаботинский пошел дальше, чем просто пропагандирование идеи легиона. Он продолжал отметать замысел о секретной организации гражданских лиц, считая это нежелательной целью. Вооружать подростков, не обладающих дисциплиной и выучкой военной службы, было бы опасно и провокационно. Ее существование невозможно будет сохранить в секрете; провоз оружия в страну тоже обнаружится рано или поздно. "Еврейская самооборона из 10.000, - подвел он итог, — взбудоражит арабов больше, чем 2.000 солдат".
Критика ценности секретной самообороны не шла вразрез с активными стараниями Жаботинского собрать на нее фонды как на срочные меры по первой помощи. Но он тревожился, тем не менее, и, наверное, слишком, — что все должны уяснить: это в самом деле первая помощь, а не альтернатива настоящему лечению.
Представители Хаганы рассудили иначе. Учитывая престиж Жаботинского, они были глубоко расстроены тем, что восприняли как угрозу их кампании в поддержку Хаганы.
Ретроспективно, нет сомнений, что дискуссии в Карлсбаде сыграли роль в растущей пропасти между Жаботинским и руководством рабочего движения, хотя она оставалась еще подспудной и возникла по причинам, к сути спора не относящимся.
Жаботинский, которого встретили возбужденными и длительными аплодисментами, посвятил основную часть своей речи на пленуме ответу критикам исполкома. Наиболее значительными среди них были Юлиус Саймон и Нехемия де Льем, чей отрицательный отчет о деятельности Сионистской комиссии привел к ее отставке. Теперь же, во время дебатов, они повторяли свои очевидные ошибки. В Палестине им довелось пробыть только три недели. Все еще примитивную страну и ее крохотную общину они мерили меркой опыта жизни в организованных, исторически сложившихся странах современной Европы.
Жаботинскому было нетрудно показать узость их подхода. За свои два года в Палестине, в разгар своих военных и политических забот, он
прислушивался и изучал нюансы и впитал представления о труде и усилиях еврейской общины.
Его речь была откровенно полемичной. Он заявил, что будет говорить на немецком, чтобы господа Саймон и де Льем, иврита не знавшие, могли его понять. Тем не менее он развернул перед делегатами, большинство из которых, как ему было прекрасно известно, сами происходили из упорядоченных исторических общин, картину жизни в Палестине; его награждали частыми аплодисментами (как отмечено в протоколе).
Описывая метод своих критиков, Жаботинский воскликнул: "Нельзя сказать, что дилетант не читал книги. Он просто не дочитывает до конца". Ответ критикам по вопросу об образовании передает суть полемики. Саймон и де Льем описали систему образования как очень дорогую и жаловались, что она финансируется целиком из-за границы. Ишув, доказывали они, вносил очень мало и обязан вносить по меньшей мере половину бюджета. "Это прекрасные слова, — сказал Жаботинский, — и придет день, когда это станет реальностью. Но сегодня — ишув размером с городок в 70.000 душ; и спрошу тех, кто знаком с русским местечком: видели вы когда-нибудь общину в 70.000, способную содержать большое число детских садов и начальных школ, две десятилетки, два колледжа учителей, и даже несшую на себе половину стоимости по вербовке? В какой цивилизованной стране видели вы жителей деревни, несущих расходы по содержанию школ? Образование должно быть обязательным и бесплатным. Но они (Саймон и де Льем) читают только начало истории и не заботятся продолжить чтение". Они заявили конгрессу, что школы так дороги, потому что в каждой из них слишком мало учеников. "Прекрасно, джентльмены, обеспечьте деньги, постройте школьные здания и сумейте поместить 60 детей в один класс. На сегодняшний день школы размещаются в съемных помещениях, комнаты маленькие, и в таких условиях невозможно вместить более двадцати детей в одну комнату. Но им это не видно, потому что они не уделяют время изучению проблемы подробно; а затем являются и спрашивают: почему у нас так много школ?" Не учли они также, что среди евреев Палестины много бедняков, которые не в состоянии внести свою лепту. "Я согласен с теми, кто считает, что ишув должен стать самоокупающимся, но сегодня почти одна треть не в состоянии заработать на жизнь, а школы нужны сегодня. Но это тоже вопрос, который дилетанты осмыслить не могут".
Он высмеял попытки сравнений. "В Голландии, — где жил Льем, — тоже существуют детские сады, но они представляют собой роскошество, дети и дома говорят по-голландски. В Израиле они — необходимость, потому что именно они обеспечивают нам иврит".
Таким же образом досталось — со взглядом исподволь на группу Брандайза, к которой причислялись Саймон и Льем, — и точке зрения, что для руководящих ролей в сионистском движении или в Палестине достаточно преуспеть в бизнесе или какой-либо иной области у себя на родине, не имея ни малейшего представления о специфических местных условиях.
"Нам говорят: нам нужны "новообращенцы". Они нас спасут, — и им следует передать все сионистское руководство. Безусловно, мы нуждаемся в новообращенцах: на нашу сторону должен перейти весь еврейский народ. Но позвольте спросить: где это написано, что если мы хотим привлечь новые силы в Сионистскую организацию, то новобранцы должны тут же войти в исполком? В конце концов, начинают всегда солдатом и дослуживаются до сержанта, а уж потом и предводителя". В пример Жаботинский привел поведение одного из членов комитета по мероприятиям, члена кабинета в одном из европейских парламентов[921], которого выдвинули на пост президента Сионистского конгресса. Он отмечал: "Здесь у нас своя иерархия. Министр я или нет, ничего не значит. Здесь я только молодой сионист".