При работе над своей книгой в начале 50-х годов Шехтману еще удалось проинтервьюировать современников об эффекте речей Жаботинского. Характерное описание содержит письмо Абрама Тюлина, видной фигуры в американском сионизме, ставшего личным другом Жаботинского.
"Жаботинский был очень прост и искренен в своем подходе в равной степени к мужчинам и женщинам; но и в то же время вежлив. Соколов однажды охарактеризовал его мне как джентльмена par excellence сионистского движения. Мой собственный опыт подтвердил это описание. Он был самым рыцарским мужчиной из всех, с кем я знаком. Я считаю достоверным, что каждая женщина, работавшая его секретаршей, безнадежно влюблялась в него на расстоянии, которое он всегда соблюдал.
Они ничего не могли поделать — учитывая неизменную теплую любезность и вежливость Жаботинского, в сочетании с огромным личным обаянием и блеском". Тюлин пишет, что Жаботинский был "неутомим в работе по продвижению сионистской миссии, в которой его не останавливали неудачи и отсутствие поощрений", но и умел расслабляться: "Он любил музыку, красоту, очарование и веселье. Очень часто он вытаскивал меня из постели поздней ночью, вернувшись после какого-нибудь изнуряющего выступления, и уговаривал одеться и отправиться с ним в какой-нибудь высокого класса клуб; мы обычно сидели в углу за столиком над бутылкой легкого вина, до рассвета, наблюдали, как танцевала молодежь, и обсуждая философские темы одновременно"[977].
В приветственной редакторской колонке "Новая Палестина" вспоминала искаженное представление о Жаботинском, распространявшееся в США. Его имя использовалось "как лозунг для всего драчливого, агрессивного, дерзкого, с элементом военного перца. В прошлом году его представили как наглого узурпатора, поставившего условия, на которые доктор Вейцман был вынужден согласиться, сдавшись под напором неотступного Жаботинского. Господин Жаботинский виделся злым гением "Керен а-Иесод". Когда раскроется история визита господина Жаботинского в Америку, обнаружится (о чудо из чудес!), что это он сделал все возможное, чтобы добиться того, к чему стремится каждый сионист: мира, о котором столь многие говорят и который, как надеются многие, в скором времени наступит. Он был мягче мягкого.
Не пропустив ни малейшего дуновения в сторону мира, он тотчас же прослеживал его до самых истоков. Все его усилия напрасны. Но он продолжал попытки до последнего часа своего пребывания в этой стране. Так была разрушена легенда о головорезе и узурпаторе.
Он оставляет здесь множество друзей, знающих ему настоящую цену и ценящих его самоотдачу ради сионистского дела. Мы заражены энтузиазмом его духа.
Он отдался на службу сионизму безгранично. Его ценность для движения укреплена, и он освободился от лживой репутации, предварившей его в этой стране"[978].
Предстояла политическая работа. Одним из обстоятельств, отсрочивающих публикацию мандата, было отрицательное отношение американского правительства, чью поддержку Великобритания считала необходимой, — хотя Соединенные Штаты не вошли в Лигу Наций. Президент Хардинг другом сионизма не был, Государственный департамент занимал традиционно антисионистскую позицию[979], и в Вашингтоне многие разделяли мнение, будто сионистские мотивы были эгоистично имперскими и потенциально враждебными интересам Соединенных Штатов.
Англичан так беспокоила отсрочка, вызванная американцами, что Черчилль убедительно просил Вейцмана поехать в Вашингтон и добиться американского согласия. В обмен Черчилль даже заверил Вейцмана, что правительство "твердо убеждено, что есть нужда в симпатизирующих официальных лицах (в Палестине) и общественной безопасности". Он также советовал, чтобы Бальфур, пребывавший в США на переговорах о морском соглашении с Японией, выступил перед сионистской общественностью, — по всей видимости, чтобы вдохновить американских евреев оказать политическое давление на Вашингтон[980].
Делегация "Керен а-Йесод" поняла, что эффективное еврейское давление на администрацию может быть оказано только при поддержке широких слоев еврейской общины. Была сформирована делегация американских евреев к президенту Хардингу и дополнительно, как информировал Вейцмана Жаботинский, "все города получат наказ бомбардировать письмами и телеграммами сенаторов" и тех губернаторов штатов, "которые хоть сколько-нибудь дружественно настроены". Были организованы митинги с участием представителей нееврейской общественности в Нью-Йорке и других городах. Эти демонстрации явно предназначались в равной степени и для американского, и для британского правительств. Они проходили под лозунгами "За ратификацию мандата" и "Долой нарушения обязательств, долой погромы"[981].
Это, несомненно, подействовало: несмотря на сопротивление Государственного департамента до последнего, бездействие правительства было потревожено. О согласии американского правительства с текстом мандата официально объявили в мае, и обе палаты Конгресса приняли резолюции в поддержку в июне.
С британской стороны на сионистское движение сыпался град ударов из самых разных источников. Кампания, фактически развязанная Сэмюэлом, приостановившим иммиграцию после майских беспорядков и выступившим с политическим кредо 3 июня, с его далеко идущими выводами и последствиями, продолжалась после представления антисионистского отчета Хейкрафта. Немедленно вслед за тем разразилась серьезная атака из военного генерального штаба в Каире. 29 октября генерал Конгрив разослал британским офицерам под его командованием циркуляр, объявлявший и обосновывавший внутриармейскую враждебность к сионизму. Он гласил:
"В то время как армии официально не полагается принимать политическую позицию, известно, что существуют такие проблемы, как Ирландия и Палестина, при которых симпатии армии принадлежат той или другой стороне. В случае Палестины эти симпатии, вполне очевидно, на стороне арабов, которые на сегодняшний день видятся незаинтересованному обозревателю жертвами несправедливой политики, насильственно насаждаемой британским правительством. Британское правительство никогда не поддержит более захватническую позицию сионистских фанатиков, чьей целью является создание еврейской Палестины, в которой арабов всего лишь терпят. Иными словами, британское правительство не имеет возражений к тому, чтобы Палестина была для евреев тем, чем Великобритания является для всей остальной империи, но несомненно не потерпит политическую позицию, которая бы делала Палестину тем же для евреев, чем Англия является для англичан"[982]. Лондон не предпринял никаких шагов против Конгрива; единственной реакцией колониального отдела было то, что там "огорчены" тем, что циркуляр вообще попал в руки Вейцмана. Он дошел до Вейцмана спустя шесть недель после даты его выпуска. "Думаю, — пишет он Эдеру, — что из всех опасных подвохов, причиненных нам, этот наихудший"[983].
В длинной телеграмме, отправленной в тот же день Вейцманом в Вашингтон Бальфуру, он характеризует циркуляр Конгрива как "кульминацию непрекращающегося саботажа". Его, несмотря на нежелание, вынудили, пишет он, "видеть настоящие затруднения в меньшей степени с арабами, чем с некоторыми британскими элементами, упорствующими в попытках отравить арабо-еврейские отношения. Положение слишком критическое, чтобы позволить мне выехать в Штаты. Настоятельно прошу о вашем своевременном вмешательстве, чтобы было предотвращено непоправимое несчастье"[984].
Бальфур, однако, вмешиваться не стал. Он сказал Соколову, что считает это дело "очень деликатным". Поскольку оно было "недостаточно документировано", ему "невозможно вмешиваться вне его прямых обязанностей".
Вейцману также не удалось побудить к действию главу армии, начальника имперской генеральной ставки сэра Генри Вильсона — хотя контроль и дисциплина его подчиненных, без сомнения, входили в его "прямые обязанности".
Вейцман грозил не отступать. "Я заявил в отдел колоний, что буду жать на это дело, — пишет он Коуэну, — пока правительство не решит, избавиться ли от подобных чиновников или уничтожить мандат"[985]. В архивах нет следов какого-либо ответа из отдела колоний — или что Вейцман предпринял какие бы то ни было дальнейшие шаги.
Вейцман описал поведение Сэмюэла как "самый возмутительный элемент" в инициативе Конгрива. Верховный наместник, писал Вейцман Эдеру, "позволил не протестуя выпуск этого циркуляра"[986]. Но в письме Сэмюэлу от того же дня он вообще не упоминает Конгрива. В письме он поднимал вопрос о еще одном фронте, открывшемся против сионизма.
"До меня дошло, — пишет он, — что господин Ричмонд, находящийся в настоящее время в Лондоне, выступает за ослабление сионистских положений мандата, и в особенности за упразднение параграфа 4, признающего сионистскую организацию еврейским представительством (Еврейским агентством. — Прим. переводчика).
Позиция лично господина Ричмонда, сама по себе, особой важности не представляет, но, поскольку он прибыл прямо из Палестины в качестве ответственного государственного лица, не могу не рассматривать его действия с серьезнейшими опасениями.
Я полагаю, что его высказывания выражают его личное мнение и его утверждения, что он выражает в данном случае мнение некоторых из своего начальства, не имеют под собой никаких оснований.
Мне вряд ли нужно напоминать, что упразднение 4-го положения нанесло бы смертельный удар Сионистской организации. Любое подобное предложение вызвало бы упорное сопротивление и неизбежно подняло бы бурю возмущения по всему еврейскому миру. Искренне верю, что на подобном шаге настаивать никто не будет и что нас не ввергнут легкомысленно в конфликт, которому не возможно предвидеть исхода"