В ответ на обеспокоенные расспросы Гепштейна Жаботинский описал свои многочисленные опасения: "Нам следует вернуться к началу. Вместо подлинного сионизма нам предлагают плохой суррогат. Вейцман хочет следовать своей системе, без борьбы, в атмосфере красивых слов и изъявлений любви. Это означает уступки, сдачу и отступление. Ему хотелось бы, чтобы англичане всегда относились к нему со "спокойным удовлетворением". Но мы можем этого достичь, только если продемонстрируем твердость в наших взглядах, если не прекратим давление, только если иногда к нам будут относиться с "беспокойным неудовольствием". Вейцман и Соколов к тому же хотят приблизиться к уважаемым еврейским деятелям, не придерживающимся сионистских взглядов. Это усилит тенденцию в сторону какой-нибудь подмены сионизма. Сегодня я долго беседовал с Вейцманом. Это было приятно и по-дружески. Каждый из нас представил отличные доводы и доказательства. Но я чувствовал интуитивно, что не могу с ним согласиться; по существу, это было бы моральной уступкой, поскольку может привести к отказу от наших принципов.
Он видит свою роль как гибкого организатора компромисса, учитывающего реальность, в то время как мой путь — упорствующего утописта. Но я чувствую, что его путь — дорога к отречению, к невольному отступничеству. Я признаю, что мои пути трудные и бурные, но приведут нас к Еврейскому государству быстрее. Конечно, Вейцман преуспеет с солидным "уважаемым" народом, но, в конце концов, ты и я никогда не верили, что Еврейское государство построится солидной, степенной буржуазией"[1054].
Во время Карлсбадской конференции за кулисами действительно произошел резкий спор между членами сионистской Экзекутивы (исполнительного совета. — Прим. переводчика). Жаботинский позднее заявил, что "основным подспудным фактором было все то же — глубокое разногласие в трактовке политической ситуации между некоторыми влиятельными членами Экзекутивы и мной"[1055]. Предмет спора являлся вполне конкретным. Вейцман давно мечтал — и эту мечту разделяли все лидеры сионизма, — привлечь к сотрудничеству по воссозданию Палестины несионистских деятелей: иначе говоря, состоятельных евреев, державшихся до того в стороне. 4-я статья мандата упоминала организацию необходимого Еврейского агентства и объявляла, что Сионистская организация будут признана таким агентством. Вейцман решил, что необходимо предпринять незамедлительные шаги по расширению основ для возрождения Еврейского национального очага, обеспечив участие богатых несионистов. Его практический план заходил еще дальше. Он включал перестройку сионистского руководства и лишение авторитета большинства из существующей Экзекутивы. Он предлагал, чтобы некоторые из членов Экзекутивы (конкретно, сам он и Соколов) были уполномочены отвечать за отношения с британским правительством и за формирование ядра Еврейского агентства вместе с обращенными в будущем несионистами. Они представляли бы в целом Экзекутиву Еврейского агентства до созыва Всемирного еврейского конгресса, который изберет смешанное Еврейское агентство.
Жаботинский высказал серьезное возражение идее, что Экзекутиве следует передать свою власть части своих членов, действующих к тому же вместе с группой неизбирающихся лиц. Он настаивал на том, что Экзекутива была избрана Конгрессом и коллективно несла ответственность перед Конгрессом. Его поддержали Эдер, Соловейчик и Лихтгайм. Тогда Вейцман внес измененное предложение: чтобы Экзекутива в качестве органа Еврейского агентства назначила "комиссию" из двух-трех ее членов для контактов с правительством и еврейскими организациями и деятелями и для представления на следующем Сионистском конгрессе (в 1923 г.) доклада по вопросу об общем Еврейском конгрессе. Эта формулировка показалась Жаботинскому — и Соловейчику, Лихтгайму и Моцкину — слишком двусмысленной. Жаботинский предложил отложить голосование до представления детального плана. Его предложение было поставлено на голосование и потерпело поражение (пять голосов против четырех). Вслед за тем эти четверо подали в отставку и вышли из состава Экзекутивы[1056]. Вейцман рассерженно писал Вере: "…не вижу никакой возможности работать с этой Экзекутивой, а… эта Экзекутива стала на дыбы и настаивает, что никаких перемен не надо, что никого привлекать не надо, что надо ждать и т. д. В этом главным образом виноват В.Е. [Жаботинский — прим. перев.], а за ним тащатся Лихтгейм, Соловейчик, Моцкин, отчасти Усышкин и, видно, другие. С ними при таких условиях работать нельзя, без них это значит себе в самом начале оппозицию по всей линии…"[1057].
Заявления об отставке были впоследствии взяты обратно, и позднее Жаботинский писал: "Конфликт закончился пустым компромиссом, оставив открытой дорогу к будущей междоусобной борьбе"[1058].
ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ
В НАЧАЛЕ октября Жаботинскому наконец удалось попасть в Палестину. Этого нельзя было откладывать — он получил известие о болезни матери, с которой не виделся уже два года. Из писем сестры Тамар ему стало известно, что возобновившуюся разлуку мать переносит очень тяжело. Она мечтала, чтобы Жаботинский обосновался в Палестине. Тамар, безусловно, стремилась примирить интересы обоих, отправляя ему разнообразные предложения с единственной целью вернуть его домой. Конечно, практичными они не были, и Жаботинский вынужден был просить ее, нежно, но настойчиво, воздерживаться от советов в делах, разрешить которые мог только он.
В подробном письме (от 29 сентября 1922 г.) он обсуждал некоторые из ее замыслов. Времена были неподходящими даже для его собственного плана основать издательство. "Книжный рынок, — пишет он, — сконцентрирован сейчас в странах с дешевой валютой (low currency), так что ни для одной книги, напечатанной в Палестине, не предвидится подготовленный спрос".
В целом давление сестры его очень огорчало. Он пишет: "Мне больно, что складывается впечатление, что в каждом письме из Иерусалима содержится конкретный проект по моему перемещению, устройству и вообще каких-то перемен в моем образе жизни, а что я их все отвергаю. Суть же попросту в том, что моя жизнь очень сложна, и не может направляться на расстоянии, даже из соседней комнаты. Дорогие, умоляю вас — не пытайтесь. Вопрос о том, когда, как и куда я отправлюсь, поселюсь, что предприму или что надену, может разрешаться только мной, а все остальное — ненужный источник огорчений и для меня, и для вас".
С тяжелым сердцем предпринял он поездку в Палестину, но его приезд, по-видимому, подбодрил мать и сестру. Болезнь оказалась менее серьезной, чем состояние еврейской общины и сионистского движения. Он нанес визит Сэмюэлу и обрисовал ему практические последствия британской политики. Как он писал позднее, он сказал Сэмюэлу, что "за серьезнейшие финансовые затруднения, переживаемые в нашей созидательной работе в Палестине, ответственность лежала на палестинской администрации, чья политика охлаждала энтузиазм сионистов во всем мире; и что продолжение этой политики приведет только к неизбежному банкротству"[1059].
Каков на это был ответ Сэмюэла и был ли он, Жаботинский не пишет. На следующий вечер он встретился с членами палестинского отдела Всемирного исполкома и с Национальной комиссией, избранными руководством еврейской общины. И эта встреча не придала бодрости. "Все присутствующие, — писал он, — как один высказывали самые горькие нарекания в адрес администрации". Он же, со своей стороны, ничем не мог их утешить: "Я повторил то, что заявил Герберту Сэмюэлу и сказал собравшимся, что если Экзекутива не примет более жесткую тактику для борьбы с этой ситуацией, в наших рядах неизбежен раскол"[1060].
Кризис в исполнительном совете не разрешался. Брожение продолжалось, и ясно было, что очередной взрыв только вопрос времени. Причины конфликта снова всплыли на поверхность вскоре после возвращения Жаботинского из Палестины.
На общих выборах правительство Ллойд Джорджа не было переизбрано. Новый премьер Бонар Лау объявил, что собирается пересмотреть вопрос о Палестине. Он позволил бросить фразу: "Нам туда не следовало отправляться".
Это имело подавляющий эффект на сионистское движение, поскольку звучало угрозой отказаться от мандата. Жаботинский предложил, чтобы правительству был брошен вызов. 4 ноября он обратился к исполнительному совету принять резолюцию о представлении меморандума правительству Его Величества с просьбой осведомить Сионистскую организацию, намеревается ли правительство следовать мандату, в свете обещания премьера пересмотреть вопрос о Палестине; и если намеревается, просить принять меры по смещению антисионистских чиновников, обеспечению безопасности еврейского населения, устранению препятствий созидательной работе и восстановлению доверия еврейства всего мира.
Его предложение вызвало противодействие; на следующий день он отправил своим коллегам подробный доклад, в котором сформулировал свои взгляды на взаимоотношения с британцами. Часто приводился довод, пишет он, что "нам не следует прямо ставить вопрос к настоящему правительству, поскольку существует опасность негативного ответа.
— Я отвергаю этот довод и по тактическим и по моральным соображениям. Лично я верю так же твердо, как и раньше, что существует подлинное совпадение интересов между сионизмом и британской позицией в Восточном Средиземноморье; и я твердо убежден, что прямолинейный запрос, — на который правительство, по мандату и с учетом закона Бокара, обязано дать ответ, — приведет к благоприятному ответу.
Но для тех, кто полагает, что общность интересов сомнительна и что обязательство может быть нарушено, потому что налогоплательщик устал платить два миллиона в год, могу заявить, что затягивать недопонимание было бы и опасно, и аморально.