щики мулов? Во-вторых, "другой турецкий фронт". Что нам за дело до "других" фронтов? Неясно было даже, о каком именно фронте он говорил: первая морская атака на Галлиполи тогда уже закончилась провалом, о том, что подготавливается второе наступление, на этот раз уже с высадкой солдат на самом полуострове, — об этом еще только шептались. Но одно было ясно: в Палестину их не поведут. Значит, надо отказаться.
Другого мнения был Трумпельдор.
— Рассуждая по-солдатски, — сказал он, — я думаю, что вы преувеличиваете разницу. Окопы или транспорт — большого различия тут нет. И те, и те — солдаты, и без тех, и без других нельзя обойтись; да и опасность часто одна и та же. А я думаю, что вы просто стыдитесь слова "мул". Это уже совсем ребячество.
— "Мул", — отозвался кто-то из нас, — ведь это почти осел. Звучит как ругательство, особенно по-еврейски.
— Позвольте, — ответил Трумпельдор, — по-еврейски ведь и "лошадь" тоже ругательство — bist a ferd! — но службу в коннице вы бы считали для них честью. По-французски chameau — самое обидное слово; однако есть и у французов, и у англичан верблюжьи корпуса, и служить в них считается шиком. Все это пустяки.
— Но ведь это и не палестинский фронт?
— И это не так существенно, рассуждая по-солдатски. Чтобы освободить Палестину, надо разбить турок. А где их бить, с юга или с севера, это уж технический вопрос. Каждый фронт ведет к Сиону.
Так мы ничего и не решили.
Идя домой с Трумпельдором, я ему сказал:
— Может быть, вы и правы, но я в такой отряд не пойду.
— А я, пожалуй, пойду, — ответил он"[219].
На следующий день, вернувшись в Александрию, Жаботинский сказал Трумпельдору, что едет в Европу.
— Если генерал Максвелл изменит свою позицию и согласится сформировать настоящее боевое подразделение, сообщи мне телеграммой, и я вернусь. Если нет, постараюсь найти других генералов.
Его отъезд ускорили две телеграммы. Одна пришла за неделю до того, и он проигнорировал ее. Это был запрос из "Русских ведомостей", не собирается ли он окончательно поселиться в Египте. Вторая ждала его по возвращении из Каира. Она пришла из Генуи, содержала просьбу о встрече и была подписана Петром (Пинхасом) Рутенбергом[220].
Высланный из России П. Рутенберг, активно участвовал в Русском социал-революционном движении в революцию 1905 года. Бытовало устойчивое мнение, что он имел отношение к убийству бывшего священника Гапона.
Жаботинский по дороге в Египет узнал от русского журналиста в Риме, что Рутенберг стал страстным сионистом и обзавелся связями с влиятельными политиками во Франции и в Италии. С самого начала войны он активно пропагандировал участие евреев на стороне союзников. С его точки зрения такое участие могло заставить русское правительство либерализовать политику по отношению к евреям. В сентябре 1914 года Рутенберг встречался в Лондоне с Вейцманом, и Вейцман его позицию поддержал. Но с тех пор никакого продвижения по намеченному пути не было.
Жаботинский отплыл в Италию в середине марта.
Он не подозревал, насколько существенным для реализации идеи Еврейского легиона окажется несогласие с ним Трумпельдора.
Трумпельдор поспешил воплотить свое решение. Комитет, призвавший добровольцев две недели назад, теперь собрал их, чтобы доложить о встрече с генералом Максвеллом и объявить о самороспуске — иными словами, считать клятву, подписанную ими на собрании в "Мафрузе", недействительной.
Трумпельдор же объединил волонтеров и добился согласия Максвелла. Через несколько дней тот прислал командира начальному подразделению, подполковника Джона Генри Паттерсона. Трумпельдор созвал новый митинг еврейских добровольцев. Перед ними выступил Паттерсон. Подполковник призвал присоединиться к подразделению, предлагаемому британцами, — отряду погонщиков мулов, для службы в Галлиполи. В течение следующих двух дней в отряд записались 650 человек; 562 из них были отправлены в Галлиполи[221]. Такая необычная готовность со стороны британской администрации объясняется просто. Первая английская морская атака в Дарданеллах была отражена; планировалась вторая попытка в ближайшем будущем — на этот раз высадка в Кейп Хеллем. Экстренная подготовка 500 добровольцев для транспортного отряда была важной подмогой озабоченному армейскому командованию.
Сионистское подразделение погонщиков мулов под командованием подполковника Паттерсона и получившего звание капитана Трумпельдора выступило из Египта 17 апреля 1915 года. 25 оно вместе с другими подразделениями британской армии приняло участие в высадке в бухте Хелес. Но тут следует отметить, что участию евреев-сионистов в военной акции союзников предшествовали серьезные попытки отговорить Иосифа Трумпельдора от этого, причем с неожиданной стороны.
Власти в Палестине арестовали руководителей рабочего движения Давида Бен-Гуриона и Ицхака Бен-Цви. На допросах постоянно муссировалась их связь с всемирным сионистским движением. Бен-Гуриона и Бен-Цви депортировали. Их прошение на имя Джемала-паши, заявления о лояльности к Оттоманской империи остались без ответа. В конце марта по пути в Америку они остановились в Александрии. Встретившись с Трумпельдором, они узнали о сионистском корпусе погонщиков мулов. Реакция лидеров сионистов-рабочих была резко отрицательной. По их мнению подобные действия неизбежно Вызовут жесткие меры со стороны турок по отношению к палестинским евреям. Власти Оттоманской империи могут запросто уничтожить их общину.
"Трумпельдор, — писал Бен-Гурион в своих воспоминаниях, — не последовал нашему совету"[222].
Между тем Жаботинский встретился в Бриндизи с Рутенбергом. Быстро обнаружилось полное совпадение точек зрения, хотя до того они даже не переписывались.
Находясь в Италии, Рутенберг пришел к мысли о необходимости еврейского участия в войне раньше Жаботинского, то есть до вступления в войну Турции. Рутенберг считал, что так можно добиться двух целей: во-первых, повлиять на еврейское общественное мнение в пользу союзников (тогда Великобритания и Франция в свою очередь окажут давление на Россию); во-вторых, реализовать после победы союзников еврейские национальные надежды в Палестине.
Уже в сентябре 1914 года Рутенберг приехал Англию и представил свой замысел Вейцману, который его одобрил. Они даже приступили к обсуждению практической стороны дела. И Вейцман, и Рутенберг сочли, что в случае реализации замысла лучшим кандидатом для ведения переговоров с союзниками будет Жаботинский.
Месяц спустя Рутенберг счел свои контакты обнадеживающими и телеграфировал Вейцману с просьбой немедленно прислать в Геную для переговоров Жаботинского. Однако Вейцман в тот момент не знал местонахождения Жаботинского[223]. Через несколько дней Турция вступила в войну, — и Рутенберг, наконец, разыскал Жаботинского в Египте. Их беседа была короткой и плодотворной. Они пришли к согласию по двум основным вопросам. Во-первых, относительно человеческих резервов: "В Великобритании, во Франции, в нейтральных странах, где множество молодых евреев, в большинстве из России, скитались обездоленные и без цели. И хотя Америка была далеко, там их тоже можно было найти. Второе: Великобритания была наилучшим партнером для проекта, но не единственным. Италия с ее амбициями в Средиземноморье и Франция с традиционной заинтересованностью в Леванте, обе могут быть приняты в расчет"[224].
Они решили, что вместе поработают в Риме; затем Жаботинский поедет в Париж и Лондон, а Рутенберг отправится в Штаты.
Начало деятельности в Риме оказалось совершенно безрезультатным. Контакты Рутенберга, как и те, что завязал Жаботинский через своих друзей — бывших студентов, дали возможность собрать сведения, что Италия будет участвовать в войне, но официально никто ничего не знал.
Единственные крохи утешения принесли лидер социалистов Луиджи Бисолляти и заместитель колониального секретаря синьор Моска: "Если мы вступим в войну, приходите ко мне. У вас отличный план, и мы сумеем тогда его обсудить".
Рутенберг и Жаботинский расстались, Рутенберг отбыл в Соединенные Штаты. С тех пор он более ни разу не упоминается в воспоминаниях Жаботинского. Это молчание со стороны Жаботинского — чистое благородство.
Ибо в США Рутенберг предал своего единомышленника. Причем отнюдь не в связи с изменившимися взглядами. Его позиция осталась прежней. Он просто не нашел в себе силы активно противостоять негативному отношению американского еврейства к идее еврейского участия в войне.
Инициаторами и проводниками такого отношения стали прибывшие в Штаты незадолго до Рутенберга лидеры лейбористов Бен-Гурион и Бен-Цви. У них был собственный план, который они энергично проводили в жизнь в еврейских общинах США. Бен-Гурион и Бен-Цви призывали молодежь вступать в новую организацию добровольцев, планирующих ехать после окончания войны в Палестину строить страну. Труды лейбористов привели к жалким результатам, и идея была вскоре забыта.
Объясняя ее, Бен-Гурион утверждал, что создание родины не может быть достигнуто ни войной, ни дипломатическими усилиями или конференциями, а только трудом народа. "Политические права и легальные гарантии — практический результат настоящей победы, — писал он в то время.
— Они не являются условием для практической работы, во всяком случае, не определяющим условием".
Это была адаптированная к злобе дня позиция так называемых "практических" сионистов, веровавших, что мирный, тихий созидательный труд в Палестине шаг за шагом приведет к созданию еврейского государства; они же и противопоставили этот план политике герцлевских, или "политических" сионистов, выступавших за обретение политических гарантий как фундамента для созидательной работы, пока еврейское население не станет преобладающим. Бен-Гурион считал, что приближающаяся мирная конференция должна признать еврейские права на создание национального очага в Палестине. Он не мог предсказать, кто выиграет войну, но выразил убеждение, что отношение властей Турции — хоть и применявших в прошлом дискриминационную и ограничительную политику по отношению к евреям, — изменится в пользу сионизма — если Оттоманская империя окажется среди победителей"