Паттерсон написал Жаботинскому об ответе министерства иностранных дел без промедления 26 января. Пока его письмо находилось в пути, Жаботинский предпринял новую инициативу. Во время визита, который организовало адмиралтейство для иностранных корреспондентов некоторое время назад на морскую базу в Росит, в Шотландию, он разговорился с С. Ф. Дж. Мастерманом, известным журналистом, проходившим военную службу в информационном отделе министерства иностранных дел. Они обсуждали Корпус погонщиков, о котором Мастерман знал, и Жаботинский объяснил ему замысел легиона.
Тот отнесся к нему с энтузиазмом.
Этот план, заявил он, "отличный пропагандистский материал", и стал уговаривать Жаботинского обсудить его с лордом Ньютоном, министром, ведавшим пропагандой. Тем временем он представил Жаботинского своему непосредственному начальнику в министерстве иностранных дел И. А. Гоуэрсу. Так сложилось, что в день, когда Паттерсон писал ему об отрицательном ответе из офиса лорда Сесиля, Жаботинский отправил подробную докладную записку Мастерману, подчеркивая потенциальное значение, которое Еврейский легион может иметь среди еврейства в Америке.
Эти евреи, подчеркивал Жаботинский, "глубоко демократичны и пацифистски настроены", но они настроены против русских; немцы использовали преследование евреев в России как живое опровержение моральных претензий союзников. Ненависть к России могут перевесить только идеалы сионизма. Только они способны дать основу и точку опоры систематической пропаганде в пользу Антанты среди американских евреев. Он сам уже завербовал двух знаменитых еврейских публицистов, готовых начать эту кампанию: Хаима Шитловского в Нью-Йорке и Соломона Рапопорта (Ан-ского)[282], ожидавшего в Петрограде вызова для приезда в Штаты.
Гоуэрс передал меморандум главе отдела пропаганды Герберту Монтгомери немедленно.
Жаботинский писал: "Он произвел серьезное впечатление на Мастермана и меня самого. И, — добавляет он, — в том, что он подчеркивает возможность записаться в наши ряды для евреев, готовых служить, как единственный возможный подход к пропаганде русских евреев, есть неопровержимая правда".
Он подчеркивает роль погонщиков мулов:
"Похоже, что Максвелл это уже оценил, и то, что предлагается сейчас, является, по существу, только дополнительным приложением уже установленного принципа"[283].
Через 2–3 дня Жаботинский получил письмо от Паттерсона, и его реакция повела к новому и неожиданному развитию событий. Он отмел в сторону всю дипломатию и быстро настрочил горячий глубоко возмущенный ответ.
Военное министерство, писал он, предложило ему обратиться в Министерство иностранных дел. "Я оказался достаточно наивен, чтобы принять это предложение всерьез. Поэтому я остался в Лондоне, отправился в Манчестер, чтобы быть представленным г-ну Скотту, и обратился в министерство иностранных дел — все только для того, чтобы обнаружить, по прошествии двух месяцев, что Военное министерство возражает.
Прошу прощения, но это не совпадает с моими представлениями о честной игре. И в дополнение хочу добавить, что министерство иностранных дел не потрудилось даже удостоить меня ответом. Я написал лорду Сесилю 23 декабря с просьбой об аудиенции: я приложил письмо Скотта, копию рекомендательного письма от русского посла и т. п. Его превосходительство меня не только не принял, он даже не признал ни в какой форме, что мое письмо дошло; не было найдено нужным даже уведомить меня о решении отрицательном.
Я не вижу, чем заслужил подобное отношение. Будучи частным лицом, я организовал объединение в несколько сот душ, которое под именем Сионского корпуса погонщиков мулов отлично действует в Дарданеллах. В качестве корреспондента "Русских Ведомостей", одной из важнейших и, несомненно, самой суверенной и уважаемой газеты России, я делал и продолжаю делать все возможное, чтобы объяснить российскому читателю военный вклад Англии и ее роль в союзных силах как морской державы. И все же ни разу за восемь месяцев переговоров и по такому вопросу, я не удостоился чести чьего-либо внимания. В довершение урон делу нанесли гораздо больший, чем пренебрежительное ко мне лично отношение. Мне не свойственно настаивать на запоздалой чести приема; будьте любезны не беспокоиться на эту тему. Но хочу надеяться, мы еще можем спасти само предприятие". Это письмо было отправлено Мастерману и попало в отдел лорда Роберта Сесиля. 2 февраля Локок отправил Сесилю извиняющуюся записку. Он разъяснял, что, отправив письмо Паттерсону, посчитал, что также писал Жаботинскому.
Реакция лорда Роберта явилась для Локока сюрпризом. Письмо Жаботинского, видно, задело его за живое. Он направил письмо к Эмери с просьбой навестить его для обсуждения проекта легиона.
Локок написал теплое письмо Жаботинскому, заверяя его, что не связался с ним исключительно по недосмотру. Тем временем положение несколько изменилось. Лорд Роберт, добавил он, наводит дальнейшие справки и напишет Жаботинскому лично. Что он и сделал — 10 февраля. Он писал, что долго обсуждал вопрос с Эмери, но они пришли к заключению, что министерство иностранных дел не могло ничего поделать, пока Военное министерство не поменяет своей позиции.
Если это случится, он, Сесиль, представит предложение на рассмотрение министерства иностранных дел. Дорога снова была отрезана, но Сесиль, который проявил антипатию к сионизму, как и его босс, министр иностранных дел сэр Эдвард Грэй, теперь стал, в отличие от большинства сионистов-евреев, приверженцем идеи легиона.
Последовавшая через несколько месяцев встреча Жаботинского с лордом Ньютоном добавила новый нюанс в его дебаты с британским правительством.
Лорду Ньютону замысел понравился — но он сомневался, удастся ли завоевать сердца американских евреев. В отличие от коллег в правительстве, его информировали о том, какие настроения преобладали в зарубежной еврейской печати.
— Они все против нас, — заметил он, — можно подумать, мы отвечаем за то, что делается в России.
— Кто виноват, значения не имеет, — ответил Жаботинский, — но победа союзников окажется победой и для царского режима России. Англия с этим ничего поделать не может, согласен. Но она может создать противовес — вековую привязанность в противовес вековой ненависти, привязанность к Палестине.
Ответом Ньютона было предложение о манифесте английского правительства в поддержку сионизма, но Жаботинский не поддался:
"— Тогда американские евреи спросят: прекрасно, но чего стоит манифест без фактов? В начале войны родился термин "клочок бумаги", и декларациям больше никто не верит; особенно поскольку погромы в России представляют собой факты, а не бумажные заявления. Манифест — прекрасно, но помимо этого нужны факты.
— Что вы подразумеваете под фактами? — спросил Ньютон. — В конце концов Палестина все еще турецкая собственность.
— Потому-то, — отметил Жаботинский, — и нужен еврейский полк: чтобы участвовать в освобождении Палестины.
Тогда Ньютон прибег к последней линии защиты:
— Палестинский фронт не существует. Военное министерство считает его не нужным, и Китченер заявил, что его никогда не будет.
Жаботинский ответил:
— Еврейский полк — не древо пророка Ионы, он не вырастет за ночь. Если он понадобится в будущем году, создавать его надо сегодня. Тем временем и Военное министерство может поменять свою позицию. Существует мнение сионистов, противоречащее китченеровскому.
Ньютон сдался. Ввернув библейскую фразу, он заметил:
— Не разглашайте на стогнах Гата, — и обещал поразмыслить и посоветоваться с коллегами"[284].
Усилия Ньютона в министерстве иностранных были поддержаны исчерпывающим и эффективным меморандумом Мастермана о значительности потенциального воздействия еврейского подразделения на еврейское общественное мнение в Штатах. Мастерман отметил успешное использование немецкой пропагандой всеобщей ненависти к России, откуда ежедневно прибывают сообщения о новых зверствах царских войск при отступлении на польском фронте.
Но усилия Ньютона неотвратимо зашли в тупик[285].
Какими бы ни были симпатии в министерстве иностранных дел, сделать что-либо, пока Военное министерство противится, было невозможно. Он сам поддерживал связь с Жаботинским, отметившим вскоре, что "где-то в отделе пропаганды лежит толстая папка с докладами, письмами и газетными вырезками, помеченными "Еврейский легион", с пометкой от лорда Ньютона "Обратить внимание"[286].
Над Уайтчеплом собирались грозовые тучи: правительство ввело наконец в январе 1916 года воинскую повинность. Для многих в Англии это решение оказалось болезненным по двум причинам: во-первых, напоминало о тяжелых потерях на Западном фронте и, во-вторых, положило конец крупнейшей в мировой истории волне добровольцев.
Русские евреи сразу же оказались единственной группой населения, не сражающейся за Англию. Вспышки негодования, а затем и ненависти к ним стали все более ощутимы. Но сами они не подавали признаков смущения. По всей видимости, война их не коснулась, разве что представила возможность заработать на ней ремеслом или личной инициативой. Занятие большинства — портняжное дело, — как это часто бывает, пользовалось спросом в военное время: они производили армейское обмундирование. Но как заслугой или поводом к освобождению от воинской повинности они этим не бравировали. Так, одна статья в еврейской ежедневной газете "Di Treit", ругая их, описывала, как они выстраиваются в очередь в почтовых отделениях, делая вклады в сберегательные банки. В этих же очередях стоят англичане за получением военного пособия, часто в черном в знак траура, и раздаются нарекания в адрес "проклятых евреев, иностранцев…. пока наши парни рискуют своей жизнью". Но рецепт, выданный этим критиком, призывал евреев… идти со сбережениями в еврейский банк.