Вербовка, тем не менее, должна отражать исключительно эту цель. Следовательно, нужно было сформировать отдельную часть. И он перешел затем к защите русско-еврейской молодежи, не состоявшей из "неблагодарных отлынивателей", а готовой согласиться на справедливое разрешение вопроса.
В заключение он, конечно, упомянул идею легиона, но в откровенно пессимистическом ключе: "Должен добавить, что я лично лелею мысль о создании еврейского подразделения в связи с развитием Zion Mule Corps[303]для расширенных национальных целей. Я по сю пору не теряю надежду на ее осуществление и не сдамся, пока не завершится война. Но данное письмо написано с иной задачей и попросту представляет попытку предложить приемлемый выход из опасной ситуации"[304].
"Джуиш кроникл" отреагировал предложением, что Жаботинскому следует присоединиться к вербовочной кампании; в результате Жаботинский счел нужным написать второе письмо "во избежание недопонимания".
"Я убежден, что единственная структура, в которой могут служить эмигранты-евреи, — это еврейское подразделение с еврейским именем и специфической дислокацией: в Англии, Египте и, в конечном счете, в Палестине. Если, как я надеюсь, это подразделение будет создано, я выполню свой долг и вступлю в его ряды, а также буду стремиться убедить других присоединиться. Но я ни в коей мере не симпатизирую предложенной на сегодняшний день разобщенной службе и тем более не могу быть соучастником в политической депортации; я искренне прошу вас учесть, что в своем призыве к умеренности и компромиссу я выступаю за уступки с обеих сторон, а не только со стороны еврейской"[305].
Дебаты о сэмюэловской угрозе депортации бушевали в парламенте и прессе два месяца, пока Сэмюэл, по существу, не аннулировал ее в августе. Официально он объявил, что она снова войдет в силу, если новая вербовочная кампания не увенчается успехом; но это было не более, чем спасительной проформой. Все англичане, участники состоявшихся дебатов, пришли к соглашению, что русские евреи должны служить, но добровольно. В общих чертах был также достигнут консенсус, что наградой за их службу должна быть легкодоступная натурализация[306], и много чернил было изведено на обсуждение, следует ли давать им право на получение гражданства по окончании войны или немедленно после вступления на службу.
Все оказалось напрасным. Русские не пошевелились, исключение составили созданные ими комитеты, продолжавшие протестовать против угрозы потери права на убежище, гарантируемого беженцам.
Нет сомнений, что постановление Сэмюэла, поставившее вопрос ребром, и осознание обществом необходимости выхода превратили в глазах многих идею легиона в приемлемую как выход из положения для обеих сторон. Тогда-то Жаботинский и обрел союзников чрезвычайной весомости — две самые влиятельные газеты Великобритании. "Манчестер Гардиан" выступил в редакционной статье с предложением двоякого разрешения кризиса — обеспечения русским подданным возможности выезда в нейтральные Соединенные Штаты и формирования еврейского подразделения для службы в Англии или Египте с перспективой возможного наступления в соседней Палестине. Спустя неделю "Таймс" напечатала на видном месте письмо Жаботинского о его плане легиона[307].
В высших слоях еврейской общины, тем не менее, сдвигов с позиции враждебности не наблюдалось. "Джуиш кроникл", поддерживающий идею еврейской части в составе британской армии — для службы на любом из фронтов, оставался в оппозиции к идее Жаботинского, хотя и печатал его статьи регулярно. Газета поясняла, что план Жаботинского "изобилует сложностями и вызывающими возражения моментами"[308].
Жаботинский, несомненно, синтезировал одновременное решение двух проблем. Во-первых, нельзя было допустить, чтобы растущее раздражение британского общества русскими евреями переросло в махровый, а возможно, и переходящий в насилие антисемитизм с серьезнейшими последствиями для будущего всей еврейской общины Великобритании и отголосками для всего мирового еврейства. Таким образом, он согласился войти в состав комитета, созданного Сэмюэлом по вербовке русских евреев, но теперь уже в часть исключительно для иностранных подданных. Он рассчитывал, что поскольку палестинского фронта еще не существовало, такая часть послужила бы ядром будущего легиона в самой Англии.
В комитете царил дух компромисса, порождающего отчаяния, и это отразилось на его составе: он включал Вейцмана в дополнение к Жаботинскому с одной стороны, и антисиониста Лайонела де Ротшильда и Люсьена Вольфа, с другой. Итог деятельности этого комитета был, говоря кратко, убогим.
Одновременно с этим Жаботинский, посоветовавшись с верным Джозефом Кауэном и Дэвидом Эдером, а также с группой своих сторонников в Ист-Энде, решил, что пришло время действовать на местах. Они организовали публичную вербовочную кампанию в Еврейский легион, используя формулировку, предложенную Жаботинским. Для сбора подписей они выступили со следующей декларацией: "Я, нижеподписавшийся, настоящим заявляю: если будет учрежден еврейский полк, предназначенный исключительно для двух целей, а именно: 1) охрана самой Англии, 2) операции на палестинском фронте, — я обязуюсь добровольно вступить в такой полк"[309].
Девизом должен был быть лозунг "Home and Heim", и если подписей окажется достаточно, они планировали подать прошение правительству. Гарри Фирст вместе с новым сподвижником — Ицхаком Аршавским, инженером из России, — взяли на себя организационную сторону. Джозеф Кауэн предоставил сумму, требуемую для эксперимента. С его помощью была организована ежедневная газета под названием "Unzer Tribune" ("Наша трибуна"). Среди истэндовцев было три молодых писателя, двое из которых — Ашер Бейлин и Шалом Кинский — были уже хорошо известны в идишских эмигрантских кругах; третий, Аарон Кайзер, продемонстрировал свой талант впервые в этом издании. Редактором Жаботинский хотел пригласить Гроссмана и для этого вызвал его телеграммой в Лондон. Гроссман согласился немедленно и тут же выехал. Дата первого выпуска была уже назначена: 26 сентября. Неожиданно, когда все уже было готово, Гроссман не прибыл. Иммиграционные власти в Ньюкасле не разрешили ему сойти с корабля, узнав, что до войны он четыре года провел в Германии. Чиновник, по существу, уже решил отказать ему во въезде. Только после лихорадочных переговоров в министерстве внутренних дел (Home Office), объяснений Жаботинского, что Гроссман проживал в Германии в качестве корреспондента, а затем и вмешательства Эмери, тот получил разрешение.
Тем временем Жаботинский должен был выпустить первый номер сам и приготовить вступительную статью от редакции, что он и сделал. На следующий день Гроссман, который среди членов редколлегии значился в качестве главного редактора, был ошеломлен редакционной колонкой, подписанной "М. Гроссман". Ее автор, Жаботинский, по-прежнему тревожащийся за свой идиш, предусмотрительно мобилизовал Бейлина, мастера идишского стиля, на правку статьи, "чтобы не опозорить Гроссмана"[310].
Жаботинский отправил письмо Сэмюэлу, информирующее его о планируемой кампании и создании газеты, излагая при этом конкретные задачи. Во-первых, русские евреи обязаны поступить на службу; во-вторых, они должны быть распределены в специальные группы, достаточно крупные, чтобы в случае необходимости их можно было объединить в полк; в-третьих, они должны быть предназначены для сухопутной обороны, включая доминионы, то есть Египет; в-четвертых, они должны быть организованы в боевые единицы, а не в рабочие или транспортные, и должны пройти стандартную военную подготовку; в-пятых, в случае, если Палестина будет включена в рамки британских военных действий, они сформируют свой полк[311].
И в заключение он отметил: "Естественно, вся кампания будет проводиться в националистическом и легионерном духе, с надеждой на участие в покорении Палестины как одним из основных мотивирующих факторов".
Не успело первое воззвание от группы, названной Комитет за еврейское будущее, появиться на улицах Уайтчепла и других еврейских кварталов Лондона, как Сэмюэл связался с Жаботинским, предлагая содействие своего министерства.
"Только в одном может быть оказано содействие, — сказал Жаботинский, — дайте нам официальное обещание, что если мы соберем тысячу подписей, правительство санкционирует учреждение полка для "Home and Heim". Если вы это сделаете, я ручаюсь за успех. Если нет, не скрою своих опасений: недоброжелатели скажут, что вся наша затея — подвох, что мы просто хотим выловить для правительства имена еврейских волонтеров, а тут их и схватят, разошлют по английским батальонам и отправят на бойню во Фландрию. Это, конечно, сильно помешает нашей работе"[312].
Такое обещание, однако, требовало решения кабинета министров. Более того, заметил Сэмюэл, многие евреи, и особенно сионисты, были против еврейского подразделения. Он спросил Жаботинского, можно ли помочь в чем-то другом. По его же воспоминаниям, ответ Жаботинского был "гордым, но непрактичным". Весь дальнейший ход событий в его кампании развивался бы иначе, если бы он попросил правительство о помощи в соблюдении порядка на их митингах.
Теперь же их митинги потерпели полный провал. Оппозиция организовала собственную кампанию по нарушению порядка. Первый митинг прошел мирно только потому, что, как обнаружил Жаботинский, оппозиция опасалась присутствия в зале полицейских, готовых задержать нарушителей спокойствия. Начиная однако уже со следующего, они явились, запасшись свистками, — в подкрепление "вокальным" вмешательствам. Кто-то взгромождался на стулья, кто-то их переворачивал, кто-то тащил их в конец зала и сваливал в кучу. Все это сопровождалось шумом, практически заглушавшим выступавших.