Теперь Ахад ха-'Ам жил в Лондоне, пользуясь репутацией умудренного государственного деятеля и значительного интеллектуала. Большинство молодых людей группы, включая близких поверенных Вейцмана Леона Саймона и Гарри Сакера, относились к нему с великим почтением, почти благоговейно. Преданность этой молодежи казалась остальным загадкой. По выражению Жаботинского, Ахад ха-'Ам был "их кумиром". Именно его неистребимая враждебность самой идее еврейского военного подразделения спровоцировала отрицательное, ироническое отношение к Жаботинскому во время их первой встречи весной 1915 года[358].
После единственного незапланированного жеста в поддержку легиона как достойного ответа Джемаль-паше, описанного Толковским, они возобновили свою оппозицию. Возможно, не сознавая того, они фактически оказывали моральную поддержку ассимиляторам, вызывая недоумение англичан — сторонников сионизма и приводя в сильное смущение Вейцману, считавшему в те критические дни продвижение идеи легиона жизненно важным орудием в борьбе за поддержку сионизма Великобританией.
Точка зрения, которую энергично пропагандировал в Каире Аарон Аронсон, первым обнародовавший на Западе известия о турецких зверствах, весьма отличалась. Пользуясь официальными английскими каналами, он рассылал телеграммы — Соколову как члену руководства сионистской организации, барону Ротшильду в Париж и всем своим многочисленным друзьям среди видных еврейских деятелей в США, доводя до их сведения теперь уже откровенную враждебность турок к еврейской общине и подчеркивая безоговорочный долг еврейского народа подняться на битву[359].
Реакция английских влиятельных кругов тоже была недвусмысленной. Вильям Ормсби-Гор, состоя на службе в Каире, был покорен Аронсоном. Он взялся за пристальное изучение сионизма и еврейского возрождения в Палестине и стал горячим сторонником сионистского дела и формирования Еврейского легиона как его естественного составного элемента. Став по прибытии в Лондон одним из трех членов секретариата Ллойд Джорджа, он в конфиденциальном личном послании к Сайксу призывал воспользоваться "погромами в Палестине для пропаганды"[360].
Грэхем в обсуждениях с Жаботинским откровенно заявил, что "страхи о спровоцировании резни в Палестине развеяны Джемаль-пашой, он проявил инициативу, не дожидаясь провокаций". В письме к нему на следующий день Жаботинский припоминает, что предсказания о погромах в 1914 году не оправдались и подчеркивает убежденность, что "формирование боевой единицы вызывает во врагах обычно значительно большее человеческое уважение, чем ненависть". Тем не менее, он сопровождает написанное предупреждением: "было бы безумием клясться, что Джемаль-Паша не прибегнет к резне, если найдет это полезным. Но где гарантия, что это не произойдет, если не будет Еврейского легиона?
И более того: согласились ли бы Вы, будучи англичанином, на ограничение своего политического диапазона из-за угрозы резни над маленькой группой своих граждан? Это означало бы подчинение отвратительнейшему шантажу. Каждый англичанин его бы отверг, отвергнут и евреи"[361].
На следующий день Грэхем снова связался с армейским советом.
"Я уполномочен лордом Робертом Сесилем подчеркнуть, что существуют еще два довода в пользу предложения г-на Жаботинского.
Первый заключается в том, что существующий аргумент, будто создание Еврейского батальона для боев в Палестине приведет в этой стране к резне, теперь опровергается, поскольку резня уже, по всей видимости, началась, и второе соображение заключается в том, что создание Еврейского легиона наряду с провозглашением правительства Его Величества о поддержке устремлений многих евреев к жизни в Палестине и к развитию в ней общины могут произвести самый благоприятный эффект в поощрении евреев США и России оказать воодушевленную поддержку военным усилиям до победного разрешения"[362].
Апрель и май стали поистине пунктом в истории легиона. Среди серии благоприятных дипломатических переговоров одно событие едва не положило конец всему предприятию: ни больше ни меньше как предложение отказаться от самой «восточной" политики вслед за отражением первой попытки генерала Мюррэя взять Газу в конце марта. Второй провал последовал в середине апреля.
Турки оказались крепким орешком для генерала Мюррэя. Как раз тогда-то распространение в России пацифистской пропаганды и ее замораживающий эффект на военную поступь России заставил английский генералитет волноваться о падении русского фронта, которое, помимо прочего, высвободит большой контингент немецких сил на Кавказе. Последует резкая перемена в соотношении сил на Восточном фронте не в пользу англичан.
Некоторые члены Верховного командования видели смысл в замораживании палестинского наступления. И правда, находясь в Каире, в мозговом центре этого наступления, Марк Сайкс был так убежден в провале, что его охватила паника в связи с возможными последствиями. Он телеграфировал в Лондон: отсутствие продвижения армии в Палестине приведет к катастрофическим последствиям для евреев. Станет необходимо приостановить все сионистские предприятия, как и все планы по переговорам с арабами в Сирии.
Он ратовал даже за прекращение сионистской агитации в Англии и Америке; и «не следует проводить в жизнь план Жаботинского". Спустя две недели он выслал еще одно предупреждение[363].
Но Ллойд Джордж стоял на своем. Содействие в этом оказало, хоть и пародоксально, тяжелое положение на Западном фронте, где как раз в это время было отражено одно из многочисленных наступлений (на Шампаньском фронте). Кампания застряла на мертвой точке на двух ведущих фронтах, да еще при угрозе падения русского фронта. Ситуация могла оказать подавляющий эффект на общественное настроение, и так уже упавшее до самой низкой точки с начала войны. Несмотря на неудачи, было ясно, что Палестина является самым слабым звеном во вражеском кольце, и доводы в пользу возобновления усилий получили подкрепление в свете одного радостного события, осветившего мрачный конец зимы: генерал Моуд сломил сопротивление турок в Месопотамии и взял Багдад.
В середине мая Военный совет постановил возобновить наступление в Палестине. Предстояло переправить туда существенное подкрепление: генерала Мюррэя заменили более решительным командующим — Алленби. Знал ли Жаботинский или нет об этих мучительных решениях, он наверняка заметил, что его предложение вновь повисло в воздухе. Теперь ему предстояло несколько встреч с майором Дэвидом Дэвисом. Его сопровождал д-р Вейцман. Дэвис сообщил своему начальству, что они "требовали решения" по вопросу легиона.
Он напомнил, что на рассмотрение парламенту был представлен проект, передававший военному министерству право призывать временных жителей — включая российских подданных, — и перешел к подробному перечислению предложений Жаботинского в случае, "если будет принято решение сформировать еврейскую часть".
1. Правительству следует опубликовать обращение к евреям, призывая их к сотрудничеству и помощи в борьбе за уход турецких властей из Палестины.
2. Следует создать еврейский вербовочный кабинет для содействия с директоратом по вербовке и с командующим офицером еврейской части.
3. Пост командующего предложить подполковнику Паттерсону.
4. 6-й взвод должен стать ядром нового формирования, и одновременно подходящие кандидаты должны пройти курс инструкторов для новых поступлений.
5. Поскольку значительный процент состава не говорит на английском, будет предпочтительно создать определенное число квалифицированных инструкторов, владеющих общим с ними языком[364].
Меморандум Дэвиса не вызвал энтузиазма у директора по вербовке генерала Геддеса. Сообщения об ист-эндских евреях, доходившие до него, расхолаживали. Он представил доклад директору по организации, утверждая, что все усилия и структура, созданная для проведения в жизнь их вербовки и "масса времени и средств на культивирование энтузиастов" ушли впустую.
"Результат практически нулевой. Пока не будет принят проект, ничего не поменяется". В резкой записке к Макреди он писал: "Эти евреи не проявляют ни малейшего желания отправиться воевать".
Военный министр в секретном докладе военному совету поддержал его мнение. "При отсутствии каких-либо побудительных мер совершенно ясно, что не предвидится участие российских и польских евреев, пребывающих в стране, в армии. Когда постановление о военной службе будет проведено в жизнь и если Россия войдет в предложенное соглашение, только тогда эти люди предоставят себя армии, но никак не раньше"[365].
Спустя три недели у Жаботинского состоялось свидание с генералом Геддесом, и тому ничего не оставалось, как согласиться, что о вербовке не может идти и речи, пока Парламент не примет постановление, разрешающее формирование подразделений из временных жителей. В докладе Геддеса об этой встрече нет и следа горечи предыдущих замечаний. Напротив, тон добродушный и даже игривый.
"У меня состоялась встреча с сержантом Жаботинским, — сообщал он, — и мы долго беседовали в целом о создании Еврейского легиона. Он полный энтузиазма оптимист и, несомненно, выдвинул несколько серьезных соображений".
Беседа коснулась некоторых практических аспектов вербовки. Одним из них был вопрос об эмблеме легиона. Геддес, возможно, никогда в своей жизни не видел "маген-давид", и шутливо преподнес объяснение его важности. Жаботинский, докладывал он, сообщил: "Евреи, будучи очень сентиментальными людьми, придающими большое значение символам, весьма предпочли бы собственную эмблему. Щит царя Давида, представляющий собой два перекрещивающихся равносторонних треугольника с львом в центре.