В наших батальонах были и те и другие. Даже из "лондонского" состава можно было насчитать несколько сот, записавшихся до призыва. Палестинские волонтеры, аргентинцы, турецкие военнопленные — в общем, больше трети всего легиона, — тем даже пришлось долго воевать с начальством, особенно с Генеральным штабом Алленби, пока их приняли на службу. Но в самом процессе службы разницы никакой не было. Я уже писал об этом: "шнейдер", кличка уайтчеплских конскриптов, стала у нас в конце концов почетным званием, синонимом хорошего солдата; и уайтчеплская молодежь это честно заслужила"[374].
Можно сказать, что учреждение Еврейского легиона стало фактом 10 июля 1917 года. В этот день Военное министерство разослало циркуляр всем частям британской армии, объявляя ожидаемое формирование "Еврейского пехотного полка". Командующим офицерам надлежало составить списки евреев — кадровых офицеров и унтер-офицеров, владеющих русским и идишем, для перевода в формирующуюся часть[375].
Два дня спустя Филипп Керр писал Жаботинскому, что Военное министерство довело до его сведения: "Первые шаги для организации еврейской пехоты были предприняты"[376].
Только теперь смог Жаботинский подбодрить друзей в Уайтчепле, которые, отчаявшись увидеть легион, всерьез подумывали о возвращении в Россию. Среди его писем есть одно, датированное 19 июля, представляющее собой стандартное письмо с призывом к получателю не возвращаться в Россию, поскольку правительство постановило сформировать легион. И лишь 27 июля Военное министерство заявило в прессе о проектируемом формировании полка. Было добавлено: "Внесено предложение, чтобы нашивки полка представляли щит царя Давида".
В то же день Паттерсон, командовавший батальоном дублинских королевских стрелков, был отозван из Ирландии на организацию Еврейского легиона.
Не дожидаясь его прибытия, генерал Геддес пригласил Жаботинского в свой отдел на заседание офицеров, посвященное методам вербовки.
Постановили, что в еврейской общине будет предпринята особая агитационная кампания.
Один из офицеров, однако, предостерег: "Нам следует ждать интенсивную кампанию в противовес нашей. Я имею в виду ту же группу, которая вмешалась в ваше предприятие в прошлом году, сержант
Жаботинский. Мной получены подробные сообщения: они уже распространяют самые разные слухи".
До Жаботинского тоже доходили сообщения о развязавшейся враждебной агитации.
"Те же типы, что и год назад, может быть еще и в усиленном составе, снова ходят по кофейням и уговаривают еврейскую молодежь "начихать на конскрипцию". Им, мол, известно, что правительство Керенского уже раскаивается в своем согласии, а Совет рабочих депутатов скоро заставит его и совсем отказаться от договора. И лучшее средство ускорить этот поворот назад — скандалы и повальный отказ от явки на службу. Но уж если кто согласен идти в солдаты, то куда угодно, лишь бы не в еврейский полк. Еврейский полк — ловушка; его пошлют не в Палестину, а в худшее пекло всего союзного фронта — Фландрию — и там бросят на убой. Сам Ллойд Джордж будто бы сказал: "Евреями мы заткнем все газовые щели"; и лорд Дерби сказал то-то; другой то-то, третий еще что-то, и так без конца.
Но у того офицера оказались еще более подробные сведения:
— Слыхали ли вы, сержант, о некоем мистере Чичерине? Он не еврей, но, как мне доносят, он и есть главный, хотя закулисный, коновод всей этой контрагитации.
Роль мистера Чичерина была мне, как сказано, уже давно знакома. Главным коноводом я бы его не назвал: он тогда уже больше интересовался чисто российскими делами. Но в свободные часы, в те минуты досуга, когда можно уделить мимоходом каплю рассеянного внимания вещам побочным и несущественным, он действительно развлекался подливанием керосина в еврейский огонь. В частности, от него шли все заверения в том, что "Совет рабочих депутатов не допустит". И почему бы нет? Чем он рисковал? Ни ему, ни его племени за нашу разбитую посуду платить не придется. Сион или голус, дружба наша с Англией или вражда с каждым англичанином — он тут ничего не выиграет и не проиграет. Отчего не позабавиться?"[377].
Жаботинский поставил себя в положение, позволяющее ему утверждать, что принял меры предосторожности.
"Теперь наши митинги шли в полном порядке. Сержант Эфраим Блитштейн, старый мой знакомый (в Александрии зимой 1914 г. он заведовал порядком в бараках палестинских беженцев), приводил на каждое собрание по десятку наших галлиполийцев. Тут были и грузинские евреи с именами, кончающимися на "швили", и плотные хлопцы с Молдаванки и Подола, и футболисты из яффской гимназии, и приволжские геры. Они сидели в углу и не вмешивались — но все их видели, и порядок соблюдался благоговейно"[378] Оппозиция присутствовала на собраниях, не довольствовалась словесными атаками. "Да — свободе слова, нет — свободе гама".
Чичерин был вскоре задержан за антибританскую деятельность и помещен в лагерь для интернированных, где, по ироничному замечанию Жаботинского, "ему жилось лучше, чем живется теперь его подданным на Соловках"[379].
Паттерсон, не теряя времени, начал организовывать агитационную бригаду.
Директор по организации генерал-майор Р. Хатчинсон проинформировал его: "…некий сержант Жаботинский будет, вероятно, вам очень полезен. Я сообщил ему, что уже знаком с Жаботинским, и просил, чтобы его выдали в мое распоряжение немедленно"[380].
Таким образом закончилась первая страница в карьере Жаботинского как солдата Его Величества. Он дружески расстался с полковником Паунолом и отправился в Лондон в сопровождении трех солдат из его взвода в качестве ассистентов. Там он был размещен в секции, отведенной Паттерсону в отсеке Военного министерства, откуда ему предстояло вести от имени британского правительства кампанию по вербовке в Еврейский легион.
В своем рвении Паттерсон же предпринял шаг, имевший незамедлительные отрицательные последствия. Он быстро, как он пишет, понял, что "в некоторых рядах влиятельного английского еврейства существовала жестокая враждебность к сионистским чаяниям, а также к самой идее Еврейского легиона".
Его это поразило; убежденный, что теперь, после правительственного постановления сформировать Еврейский легион, на них можно будет воздействовать логикой, он решил постараться убедить их прекратить препятствовать политике правительства и посодействовать претворению идеи в жизнь.
И потому он пригласил 8 августа на заседание в Военное министерство около 20 человек.
Сторонники легиона встречались там лицом к лицу со многими из числа самых яростных врагов. Среди сторонников, помимо Жаботинского и Вейцмана, были Джозеф Кауэн, Эдер, а также Эмери, Ормсби Гор и Марк Сайкс. Их противников возглавляли Лайонел де Ротшильд и Себаг Монтефиоре. Сионист лорд Ротшильд, вначале колебавшийся, также присутствовал[381].
Возможно, Паттерсон и не приглашал бы обоих аристократов-ассимиляторов, если бы был осведомлен, что, отнюдь не смягченные заявлением от 27 июня, они немедленно ринулись его подорвать.
Воспользовавшись отсутствием в заявлении упоминаний о Палестине, они нанесли визит командующему отечественными силами генерал-майору Г. А. Тегарту.
Как Тегарт доложил директору по организационным вопросам в Военном министерстве, они заявили, что выступают "от лица еврейской общины". Они сообщили, что "евреи Ист-Энда полностью нейтрализованы и готовы на любые условия" и что "превалирует мнение, что Военное министерство собирается сформировать этот батальон, отправить его как можно быстрее во Францию, расквартировать в самую опасную зону и обеспечить его истребление".
Тегарт заверил их, что подобных планов не существовало и что батальон должен был использоваться как тренировочная группа, а затем группы евреев будут разосланы по мере необходимости. Враги легиона в Военном министерстве все еще надеялись задушить его в колыбели.
Визитеры приветствовали эти заверения. Ротшильд тотчас предложил поместить постановление об этом во все идишские газеты, если Военное министерство это разрешит. "Он сказал, — добавил Тегарт, — что это внесет спокойствие и поможет вербовке". В своем стремлении протолкнуть подобное привлекательное решение вопроса Тегарт упоминает, что Ротшильд в прошлом "отлично потрудился для армии и его мнение по этим делам всегда продумано. Я с удовольствием передам майору Ротшильду наши заверения от имени министерства, если вы дадите на то согласие".
После успешного приема у Тегарта 3 августа приглашение Паттерсона, несомненно было загадкой для Ротшильда и Монтефиоре, как и его уверенность в себе. Но своих позиций они не скрыли, к великому удивлению Паттерсона.
Это для него было шоком. "Они активно обрушились на формирование легиона, — писал он, — и так же активно приговорили чаяния сионистов!.. Продемонстрированная горькая враждебность была для меня совершенным откровением. Я был не в состоянии понять, как мог еврей не ухватиться за этот Богом посланный случай и не сделать все от него зависящее, чтобы посодействовать усилиям правительства Британии в интересах еврейского народа". Эти евреи казались Паттерсону воплощением Библии: он назвал их Janballabs[382].
Д-р Вейцман, вспоминает Паттерсон, "дал им ответ, выбивший у них почву из-под ног", и Жаботинский "вывел спор на уровень, несравненно более высокий", чем их позиция.
Сам он еще раз выступил с призывом, но, убедившись в своей ошибке, попросил всех, кто не желал сотрудничать в продвижении правительственного плана, покинуть собрание. Никто не двинулся с места; его призыв в общем увенчался некоторым успехом.